Страница 11 из 46
— Интересно, когда именно я пришла к такому мнению?
— Когда твои глаза впервые увидели фараона, — игриво ответил Рамонхотеп. — Не удивляйся, ведь красота не менее убедительна, чем правда.
Скульптор Хенфер стал проявлять нетерпение и воскликнул:
— Рабыни! Наполняйте же кубки. Радопис, волшебница, порадуй наш слух волнующей песней или наслади наши глаза изящным танцем. Ибо наши души возбуждены вином из Марьюта, а праздник настроил нас на удовольствие и радость. Мы истосковались по упоительным развлечениям и острым ощущениям.
Радопис пропустила его слова мимо ушей. Ей хотелось продолжить разговор, однако, заметив Анина, который, видно, заснул, устроившись подальше от веселых собеседников, она поняла, что слишком долго задержалась в компании Ани, встала и подошла к торговцу.
— Просыпайся, — крикнула Радопис у самого его уха. Торговец подскочил, изображая внимание, однако его лицо тут же просветлело, когда он заметил ее. Радопис присела рядом с ним и спросила:
— Ты заснул?
— Это правда, к тому же я мечтал.
— Вот как. О чем же?
— О пленительных ночах на острове Биге. Мои мысли стали путаться, и мне захотелось узнать, удастся ли еще раз пережить хотя бы одну из этих бессмертных и незабываемых ночей. Если бы ты только сейчас могла пообещать, что оставишь за мной такую ночь.
Радопис покачала головой. Торговец опешил и осторожно, боязливо спросил ее:
— Почему?
— Мое сердце может желать тебя или кого-то другого. Но я не хочу связывать его ложными обещаниями.
Радопис оставила его и подошла к другой группе гостей. Те пили вино и увлеченно беседовали. Они громко приветствовали Радопис и окружили ее со всех сторон.
— Хочешь включиться в нашу беседу? — спросил один из гостей, которого звали Шама.
— О чем вы говорите?
— Кое-кто из нас сомневается в том, заслуживают ли художники того признания и почестей, какие им оказывают фараоны и министры?
— Вы пришли к единому мнению?
— Да. Мы согласны в том, что они ничего такого не заслуживают.
Шама говорил громко, не обращая внимания на то, кто его может услышать. Радопис посмотрела в ту сторону, где расположились художники: Рамонхотеп, Хенфер и Хени. Она игриво рассмеялась, это был приятный, завораживающий смех. Радопис заговорила громко, чтобы художники могли ее услышать:
— В этом разговоре должны участвовать все. Разве вы не слышите, что о вас говорят? Тут утверждают, что искусство — пустое занятие и художники недостойны почестей и признания, какие им оказывают. Что вы на это скажете?
На губах философа мелькнула хитрая улыбка, а художники высокомерно посмотрели на группу людей, которые столь презрительно отзывались об их призвании. Хенфер надменно улыбнулся, а лицо Рамонхотепа пожелтело от гнева, ибо его было легко вывести из себя. Шама с радостью повторил то, что он только что говорил своим друзьям, только громче, чтобы все расслышали его.
— Я человек действия и склонен принимать решения. Я покоряю землю железной рукой, и она подчиняется, щедро даря мне свои богатства и благословение. Я извлекаю пользу, и тысячи людей извлекают пользу вместе со мной. Для этого мне не требуется произносить обдуманные слова или пользоваться яркими цветами.
Каждый из гостей высказал свое мнение либо для того, чтобы дать волю злобе, которую долго вынашивал в себе, либо просто ради того, чтобы поболтать или предать гласности свои мысли. Один из самых важных гостей, которого звали Рам, спросил:
— Кто же правит людьми и наставляет их на путь истинный? Кто завоевывает новые земли и берет крепости? Кто приносит богатство и прибыль? Только не художники.
— Мужчины страстно влюблены в женщин, — заявил Анин, не упускавший ни одного удобного случая, чтобы наполнить свой кубок, — и глупо восторгаются ими. Однако поэты облекают подобное безумство в привлекательные слова. Ни один человек в своем уме не станет призывать их к ответу за это. Может, поэтов стоит призвать к ответу за то, что они напрасно тратят время на столь бесполезные и преходящие увлечения? Весьма забавно, что за свои глупости они требуют славы и почестей.
Шама заговорил снова:
— Кое-кто долго упражняется в стихотворной лжи или восторженно блуждает среди заоблачных далей, ища вдохновения в иллюзиях и тщетных фантазиях, твердя, будто он предвестник откровений. Дети тоже лгут, как и простой народ, но они ничего не просят за это.
Радопис долго и душевно смеялась, затем подошла к тому месту, где сидел Хенфер.
— Художники, какой позор, — насмешливо сказала она. — С какой стати вы расхаживаете гордо и самодовольно, будто достигли величия горных вершин?
Скульптор снисходительно улыбнулся, но продолжал молчать, как и его два собрата, считая ниже своего достоинства отвечать тем, кто критикует, не разбираясь в предмете спора. А Рамонхотеп и Хени оба сдерживали растущий гнев. Не желая допустить, чтобы словесная битва завершилась на этом, Радопис обратилась к философу Хофу.
— Философ, что вы думаете об искусстве и художниках?
— Искусство относится к области развлечений и шуток, а художники — искусные шуты.
Художники уже не могли скрыть своего негодования, а губернатор Ани не удержался от смеха. Гости разразились веселым хохотом.
— Мой дорогой философ, ты хочешь, чтобы жизнь сводилась лишь к тяжелой и нудной работе? — гневно вопрошал Рамонхотеп.
Старик безмятежно покачал головой и, продолжая улыбаться, ответил:
— Отнюдь. Я не это имел в виду. Без шутки жить нельзя, но при этом нельзя забывать, что это всего лишь шутка.
— Разве творческий порыв, порожденный вдохновением, называется шуткой? — Хенфер ринулся в атаку.
— Вы называете это вдохновением и творчеством, — пренебрежительно ответил философ. — Я же знаю, что это игра воображения.
Радопис взглянула на архитектора Хени, побуждая того вступить в перепалку, стараясь вывести его из привычки отделываться молчанием. Но он не поддался ее соблазнам, и не потому, что считал предмет спора незначительным, а потому что, справедливо или ошибочно, полагал, будто Хоф не имеет в виду то, что говорит, а просто дразнит Хенфера и особенно Рамонхотепа в свойственной ему жестокой манере. С другой стороны, поэт пришел в ярость и, забыв на мгновение о том, что находится во дворце на острове Биге, обратился к философу злобным тоном:
— Если искусство является игрой воображения, тогда почему художникам заказывают произведения, в коих те не в силах достичь совершенства?
— Потому что такие заказы требуют, чтобы они отложили в сторону привычные для них мысли и логику и искали выход в мире детства и воображения.
Поэт надменно пожал плечами.
— Твои слова не заслуживают ответа, — сказал он.
— Пусть так и будет, — ответил Хенфер, а Хени согласно улыбнулся. Однако Рамонхотеп изнывал от нетерпения, гнев не позволял ему молчать. Он сердито посмотрел на насмешливые лица и резко спросил:
— Разве искусство не доставляет вам удовольствие своей красотой?
— Как это банально, — вдруг произнес Анин, вряд ли отдававший отчет тому, что говорил, ибо вино уже помутило его разум.
Поэт был вне себя от гнева. Он выронил из руки цветок лотоса.
— Что стряслось с этими людьми? — выпалил он. — Они не понимают смысла того, о чем говорят. Я упомянул удовольствие и красоту, а мне отвечают, что это банальные вещи. Разве это мыслимо? Разве в этом мире больше не осталось места для удовольствия и красоты?
Хенфер был доволен словами коллеги, и его охватило волнение. Он наклонился к уху Радопис.
— Радопис, твоя красота подлинная, — заверил он. — Жизнь проходит незаметно, словно мимолетный сон. Помнится, например, как я печалился, когда умер мой отец, и как горько тогда плакал. Но теперь всякий раз, вспоминая его, я спрашиваю себя: «Неужели он действительно жил на земле или же со мной в сумерках случился обман зрения? Такова жизнь. Какую пользу извлекают сильные мира сего из своих достижений? Что обретают те, кто производит ценности и богатства? Что приносит владыкам их правление? Разве их достижения не напоминают пыль, разносимую ветром? Власть может оказаться глупостью, мудрость — ошибкой, а богатство — тщеславием. Что же касается удовольствия, то оно остается удовольствием и ничем другим. Все, что лишено красоты, не имеет никакой ценности.