Страница 12 из 19
Поэтому перед каждым крутым поворотом и иным сомнительным для меня местом я спешивался, осторожно разведывал, что ждет нас впереди, и только после этого вновь садился в седло, чтобы продолжить путь. Поход это замедляло, но лучше быть медленным, чем мертвым. Отойди мы вчера от поворота дороги чуть меньше, как и рассчитывали, видимо, негры, — и у меня просто не было бы времени на выстрел, а всадник успел бы метнуть свой боло. И я почему-то уверен, что он, скорее всего, попал бы в меня, тем более что второй скакавший тоже собирался метать такую же штуку. Спасло нас расстояние: они вынуждены были проскакать вперед, чтобы сократить дистанцию, а я все же быстро стреляю и метко, поэтому свалить их большого труда не составило, но… все на чистом везении. Ну и на том, что они нас живыми взять хотели, а нас их здоровье заботило крайне мало.
Попутно мне читался курс «теория кавалерийского дела», где каждое слово было для меня откровением. Например, то, что лошадь можно не привязывать, а чтобы она далеко не ушла, надо просто перекинуть поводья ей через голову, было для меня открытием почище Америки. Оказывается, она будет на эти поводья наступать, и это не даст ей смыться. Чудно.
Днем, уже традиционно, объявили привал, когда обнаружилось подходящее место. Джунгли постепенно отступали от дороги, давая место скалам, которые, между всем прочим, поражали количеством греющихся змей. Это сезон или у них всегда так? Моя мама, которая змей боялась до судорог, завизжала бы при приближении к первым камням и так продолжала бы голосить непрерывно-благо какой-то повод всегда оказывался в поле зрения.
— Вера, кстати, спросить хотел, — сказал я, разгрызая вяленое мясо на ржаном сухаре. — Откуда гиены в джунглях? Для них же степь нужна! Ну саванна, поле.
— Верно, степь, — согласилась она, отрываясь от столь же трудоемкого занятия. — Так степь краем своим прямо с того места и начинается. Если бы мы в ту сторону пошли, то уже через час по степи бы брели. Вот и забегают с той стороны. А здесь гиен нет, тут ты верно сказал.
Еще минуту просидели в молчании, сосредоточенно хрустя сухарями, затем я вновь спросил:
— А что дальше думаешь делать? Куда потом?
— Потом? — Она пожала плечами. — Потом на шхуну, на «Чайку». Там шкипер ждет, и машинист, там есть судовая казна. И от отца деньги остались. Наймем матросов — и на Большого Ската пойдем. А что?
— Да так, — теперь уже пожал плечами я. — Думаю — куда мне дальше направиться. Расскажи про Большого Ската и кого туда пускают.
— Стой! — Она аж подскочила. — А со мной ты что, не собираешься? Ты в Судьбу не веришь или в Десницу Господню? Нас же не просто так вместе свело.
Я даже усмехнулся такой простоте, затем сказал:
— Ну сама посуди — у тебя есть своя жизнь, дело, прочее. Кто я там? Никто. У тебя там дядя теперь всем заправляет? Как ты ему объяснишь, кто я такой и откуда взялся? Да и подумать могут плохо: ты все же до невест не доросла.
— Стоп! — Она выставила правую руку ладонью в мою сторону, словно действительно останавливая. — Если ты взялся меня защищать, то я могу на Завете поклясться, что отец тебя пригласил мне в телохранители.
— Это почему? — не понял я такой логики.
— Потому что если во всем этом Десница Господня, то это власть, которая выше отцовской. А значит, если бы отец был рядом, то волей Божией он так бы и поступил. Верно?
— Во как! — поразился я такому заключению. — Ничего себе.
— А вот так, — сказала она. — И вообще я не хочу, чтобы дядя всем командовал. Он хоть отцу и брат, но я его не люблю. А так он становится старшим, а у него трое детей от двух жен. Зачем я там?
— Ну а я что смогу сделать?
— Если я поклянусь, что отец сделал тебя ответственным за меня, то тогда ты сможешь говорить за меня, если надо.
— И что это даст? — не понял я.
— Мне нет шестнадцати, — пояснила она. — Дядя обязан взять меня под опеку, и он может решать за меня, что мне делать и как мне жить, у него родительская власть будет. А за тот год, что ему останется править делом, он что угодно может сотворить.
Хм… тут грех спорить. Если там дядя такой живчик и у него своих «семеро по лавкам», то лучше способа перетащить одеяло на себя у него и не будет. «Иди, милочка, погуляй, пока тут дядя бухгалтерией занимается». Я на таких родственников-партнеров насмотрелся. Они мне по работе часто попадались. И хрен что потом из них вытащишь обратно.
— И что ты можешь сделать? — уточнил я.
— Если отец последней волей поручил тебе за мной присматривать, то ты можешь говорить от моего имени и в моем интересе. И никто тебе ничего не скажет.
— Но отец-то этого не поручал мне, — сказал я. — Я его даже не знал — и сразу попадусь на вопросах.
— А я тебе все расскажу о нем, — ответила Вера, скрестив руки на груди.
Куртку она сняла, оставшись в чем-то вроде майки без рукавов из тонкого полотна, и я удивился, обратив внимание, какие у нее мускулистые руки. Интересно, тут все подростки такие крепкие? Может, мы чего-то там в своей действительности не понимаем?
— Ну хорошо, расскажешь, — кивнул я. — Но ведь это неправда, и ты совсем не знаешь меня. А если я сам хочу тебя ограбить или обокрасть? А ты зовешь меня с собой.
— А я в это не верю, — ответила она. — Нас и так ограбили и почти всех убили. Не стал бы Господь посылать туда еще одного злодея. Не сделаешь ты этого.
— Не сделаю, верно, — кивнул я. — И за приглашение спасибо. Тех денег, что ты мне заплатила, хватит на новую одежду?
— Одежду? — не поняла она.
— А что, никто не узнает вещей твоего отца? И как мы объясним то, что они на мне, — он поручил тебя моей заботе и снял с себя все?
— А… ну да… — сообразила она. — Хватит. Мы же еще лошадей продадим и поделим деньги: лошади все равно на шхуну не влезут. Они дорогие — там тебе на все хватит. — Затем подумала и добавила: — И все равно ты не имеешь права меня бросать. У меня никого не осталось, а еще я встретила тебя, да еще с такой тайной, какую не знает никто во всем мире. И ты хочешь теперь от меня уйти? Это даже нечестно!
— Ладно, ладно, не уйду… — отболтался я, укорив себя за то, что забыл про такой банальный фактор, как детское любопытство. Так она просто и отстанет, держи карман шире.
На этом разговор и закончился. Доели в молчании, затянули подпруги лошадям, да и поехали дальше. Поскольку в седле я держался все лучше, Вера перевела коней на легкую рысь, резко ускорив скорость нашего продвижения. Говорить стали мало — больше по сторонам смотрели, чтобы неприятностей не проспать, но все было спокойно и тихо. Из-под копыт, равномерно шлепающих по влажной земле, летели комья глины, поскрипывало седло у меня под задницей, орали птицы в джунглях. А я погрузился в размышления на тему «И куда я все же влип?». Но почему-то, против всех законов логики, в результате решил, что если какой-то дядя решит ребенка ограбить, то я ему, козлу, матку выверну, независимо от наличия на то воли Божьей. И если он подумает, что в таких делах я ничего не понимаю, то тут он глубоко ошибется. Я его еще и поучить могу… премудростям корпоративного передела.
Еще одну ночевку в пути мы устроили — все же медленно двигались, со всеми предосторожностями. Но никого не встретили, разве что я впервые увидел упомянутого лесного кота — любителя рычать по ночам. К моему удивлению, это оказалась могучая зверюга, размерами и комплекцией напоминающая ягуара, только расцветкой — вылитый наш дворовый полосатый Васька, любитель поурчать и погоняться за птицами. Зверь сидел на дереве, выросшем на высокой скале, и оттуда презрительно наблюдал за нами, щуря желтые глаза с вертикальным зрачком и свесив полосатый хвост.
— Стрельнешь? — спросила Вера, оживившись.
— Зачем? — удивился я.
— Шкура дорого стоит, — пояснила она. — В Новой Фактории продашь.
— Ну ты, купеческа дочь… — усмехнулся я. — Практичная какая. Привыкай, что не все на продажу. Вон он какой, величественный. Пусть живет и тут порядок наводит, как ему нравится.