Амнезия

– Ты Елене деньги даешь?

– Пятьсот рублей в месяц!

Степан смотрел на него, вытаращив глаза. Это были какие-то невероятные дела. Этот офис, эта секретарша, да еще четырехкомнатная квартира. И пятьсот рублей в месяц!

– А сколько стоит квартира? – осторожно спросил он.

– Ой, лучше тебе не знать… – Королев улыбнулся. – Пятнадцать тысяч долларов, Степа! Зря я повелся. Мне сказали, я в высотке на Котельнической мог за эти деньги хату купить. А, ладно! Не дороже денег, и школа уж больно хорошая… Как ты-то? Я тобой горжусь, Степан, ты молодец. Я всем говорю: у меня есть друг, он в наше сволочное время занимается наукой! На таких страна держится. Только платят, наверное, мало, да?

Степан внимательно смотрел на него: шутит? Нет, вроде серьезно говорит.

– Мало – это не то слово, – сказал он. – И в общежитии живу… Правда, две комнаты.

– Ну, это пока. Я ведь тоже сейчас в двухкомнатной живу. Снимаю. Ох, завтра буду буржуем настоящим. А прописку не дают, представляешь? Квартиру купить можно, а прописаться в ней – нет. Здорово, да?

– У меня есть… – зачем-то сказал Степан.

– Ну, ты! Ты ведь комсомольский лидер. Не бросил еще коммунистов?

– Нет.

– Думаю, их песенка спета. Они сейчас пачками в капиталисты переходят. Ушлые ребята.

– Да я так не умею.

– Я знаю, Степа. Ты другой.

– Глуповат я для нынешних времен, – растерянно хохотнул Горбачев.

Королев глянул на него чуть удивленно.

– Дело не в уме, – сказал он. – Каждому свое. Ты смотри: надоест наукой заниматься, приходи ко мне. Я тебя всегда возьму, я тебе верю. Мне порядочные люди нужны.

В общем-то, если оценивать этот визит с точки зрения утешения, то цели своей Горбачев добился. Друг, как ни странно, его утешил. Этими своими последними словами о том, что всегда возьмет, если что.

Но главной эмоцией, конечно, было изумление. Он первый раз видел богатого человека. Он слышал, что такие есть, но чтобы встретить лицом к лицу, да еще в лице старого приятеля – такого в его жизни еще не было.

Собственное положение показалось ему особенно убогим. Ему уже тридцать лет, а он живет в общаге! Зарплата сто пятьдесят рублей, машина совсем сгнила. А человек покупает себе четырехкомнатную квартиру и ненавистной жене платит пенсию. Пятьсот рублей в месяц! Откуда такие деньги?!

Вот ирония судьбы: через два месяца он защитился, а еще через три – получил от государства однокомнатную квартиру в Бутове. Оформился преподавателем, тут подоспело лето, и можно было хорошо заработать на репетиторстве. Если бы не этот визит к Королеву, Степан думал бы, что он хозяин жизни.

Но теперь он знал, как выглядят хозяева. Научная степень больше не радовала: сейчас ее можно было купить за пять минут, а Бутово это чертово находилось так далеко, что и Москвой-то считалось с большой натяжкой. Под окнами шумела кольцевая дорога, и денег, чтобы выписать из-за границы волшебные, не пропускающие пыль и звук стеклопакеты, у него не было.

На новоселье он пригласил Мишу. Тот приехал на «мерседесе», с шофером, охранником и молодой веселой девкой. Он привез Степану в подарок видеомагнитофон «Акай» и телевизор «Панасоник». Все остальные гости – преподаватели института – молчали после этого минут пять: приходили в себя. Поразила их и девка. Высокая, тощая, с длинными белыми волосами, скрученными в невиданные спирали. И в лисьей шубе до пят!

Королев этого изумления словно бы и не заметил. Может, он к нему привык? Он говорил тосты над коньяком, который притащил его охранник. Все они были посвящены науке, ученым, тому, что наша родина – величайшая страна, в ней самые светлые головы и так далее и тому подобное.

Тут снова появился охранник и поставил на стол ящик черешни.

– Откуда? – спросил завкафедрой. – Где в декабре растет черешня?

– На Черемушкинском рынке, – просто ответил охранник.

На новоселье к Степану пришли в основном товарищи по партии. Они, конечно, ничего не говорили, только угрюмо посматривали. Королев, наверное, все понимал. Он вел себя безупречно, ни с кем не спорил, никого не провоцировал. Посидел пару часов и уехал. Сказал, что на переговоры.

– Новые хозяева жизни, – пробормотал завкафедрой, когда захлопнулась дверь.

После новоселья они стали встречаться. Миша приглашал его на свои праздники – и это, конечно, были рестораны, и там даже пели звезды эстрады. Степан зачарованно смотрел на красивую жизнь и так не хотел уходить оттуда.

Почему он не попросился на работу к Королеву?

Наверное потому, что Королев говорил все эти прекрасные слова про науку, ученых, и Степан как бы надел маску подвижника, сросся с нею. Да, он не имеет того, что имеет Королев, но это только потому, что сам не хочет. Он выбрал другой путь и следует ему.

Если бы кто-нибудь знал, как он порой этот путь ненавидит! Он ненавидит собственный гонор, малодушие, свою заячью трусливую душонку!

«Их скоро пересажают, – говорят товарищи по партии. – Немного этим ворам осталось». Но они глупые – товарищи по партии: пересажать-то может и пересажают, но что значит «немного»? И десять лет немного, и семьдесят. Тем временем уже и коммунистическую партию хотят запретить, доигрались, козлы, а Миша Королев теперь живет в загородном особняке в Малаховке, и там у него есть надувной бассейн.

Только спустя много лет Степан понял, что обожал институт. Ему нравилось преподавать, он очень любил своих студентов, а они любили его. Но он говорил себе: «Ты боишься правды! Ты даже себе не признаешься, что сидишь здесь из-за собственного страха перед жизнью, перед поступками. Ты делаешь вид, что любишь такую жизнь».

Тогда в каждой газете и почти в каждой телевизионной программе говорили то же самое: «Лентяи, посмотрите, как хорошо иметь много денег! Вот он, Лазурный берег, вот они, иностранные машины, – только деньги дают счастье!»

Ни разу никто не сказал, что многие вещи дают счастье. Творчество дает, любовь дает, дети… А уж какое огромное, ни с чем не сравнимое счастье дает наука! Но тогда было немодно говорить такое. Степан был уверен, что он неудачник.

Главное событие его жизни случилось летом. Он вышел из магазина, направился к своим «Жигулям», и тут приятный голос окликнул его:

– Вы меня не подвезете? Я подвернула ногу и сломала каблук.

Он обернулся и застыл.

Перед ним стояла молодая девушка. Она была не очень высокой – где-то метр семьдесят. Ее глаза были на уровне его, поэтому он вначале увидел только их. Это были невероятные глаза, просто невероятные! Они были длинные, ярко-зеленые. Брови расходились к вискам, щеки были тугие, стремительно переходящие в скулы. У девушки был очень красивый овал лица – идеальный.

Потом он увидел губы. Они были не накрашены, но, даже ненакрашенные, они были полные и четко очерченные. Девушка слегка улыбнулась, и за губами вспыхнула такая ослепительная белизна, что Степан на секунду зажмурился.

Одета она была очень просто, даже бедно. Обычная трикотажная юбочка и майка на бретельках. На девушке не было бюстгальтера, и ее соски смешно топорщились. Грудь была большой и такой тугой, что захотелось нажать на нее пальцем.

Ниже груди была талия, какой Степан никогда не видел. Даже у молодой Гурченко такой талии не было. Тем более что дальше шла та самая линия перехода в бедра, по которой он и оценивал красоту женщин. Бывают такие несчастные женщины, у которых эта линия прямая. А у девушки она отходила почти на девяносто градусов! Ну, и ноги… Когда он опустил взгляд, то их увидел. Они были абсолютно гладкие, смуглые, длинные, ровные, и на их пальчиках горели ярко-красные огоньки лака.

Самое поразительное произошло дальше. Степан поднял глаза и снова посмотрел девушке в лицо. И сразу же понял, что она ему не нравится.

Но понял он и другое.

Королев умрет от зависти.

Уже через пять минут они ехали в машине, и девушка рассказывала, что приехала в Москву поступать в медицинский, но недобрала баллов, и теперь непонятно, что делать: жить негде, не на что, и не знает ли он, где можно устроиться медсестрой, не имея прописки? И может быть, кто-нибудь сдает комнату задешево?..