Страница 7 из 24
Кернан молча покачал головой. Что-то в самом воздухе настораживало его, а сердце колотилось так, словно готово было выскочить из груди. Он прибавил шагу.
По мере того как путники приближались к замку, из-под ног у них то и дело бросались врассыпную зайцы, кролики, вспархивали куропатки. Столько дичи прежде здесь никогда не водилось! Разумеется, в этом году графу было не до охоты, но он никому не запрещал охотиться в своих землях.
Теперь уже нельзя было не заметить того запустения, которое царило вокруг. Несмотря на свежесть морозного утра, лицо графа покрылось мертвенной бледностью.
— Наконец-то замок! — воскликнул бретонец, указывая на островерхие крыши двух башен, показавшиеся над лесом.
В этот момент они находились в двух шагах от фермы Ла-Бордьер, которую граф сдавал в аренду Луи Эгонеку. Этот неутомимый труженик вставал ни свет ни заря, и сразу же вся округа наполнялась звуками песен, которые он распевал, запрягая быков и лошадей, и окриками, адресованными своей супруге. Но в это утро с фермы, скрытой за деревьями, не доносилось ни звука. Мертвая тишина. Граф, охваченный ужасными предчувствиями, был вынужден опереться на руку верного Кернана.
Обогнув край леса, они одновременно устремили свои взгляды на жилище фермера, до того невидимое за деревьями.
Жуткое зрелище открылось перед ними.
Куски разрушенных стен с обуглившимися балками, почерневшая крыша, обломки печных труб, узкие дорожки копоти, вьющиеся по ограде, сорванные с петель двери, сами петли, похожие на кулаки, угрожающе торчащие из каменных стен, — все следы недавнего пожарища разом предстали их взорам. Ферма была сожжена. Все вокруг хранило следы жестокой борьбы. Следы ударов топора на дверях, отметины от пуль на коре старых дубов, разбитые и покореженные орудия земледельца, опрокинутые телеги, голые ободья колес свидетельствовали о жаркой схватке. Трупы коров и лошадей, брошенные на поле брани, отравляли воздух.
Граф почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.
— Республиканцы! Опять республиканцы! — произнес Кернан глухо.
— В замок! — закричал граф не своим голосом.
Теперь Кернан едва поспевал за тем, кого ему только что приходилось поддерживать под руку. Во время этой гонки по разбитому проселку им никто не повстречался. Окрестности казались не просто пустынными, они были опустошены.
Друзья бежали по деревенским улицам. Большинство домов превратились в обугленные развалины, а те немногие, что уцелели среди пожарища, стояли заброшенными. Только страшная жажда мести могла стать причиной подобного опустошения.
— А, Карваль, Карваль! — повторял бретонец сквозь зубы.
Наконец граф и Кернан остановились перед замком.
Огонь пощадил его, но замок стоял мрачный и безмолвный; ни одна труба не выпускала к небу свой утренний дымок. Друзья направились было к воротам, но замерли, объятые ужасом.
— Смотри, смотри! — воскликнул граф.
Огромный плакат белел на столбе у ворот. Верхнюю его часть занимала революционная эмблема: недремлющее око закона и римские фасции,[41] увенчанные фригийским колпаком.[42] Ниже шло описание поместья; рядом стояла цена. Замок Шантелен, конфискованный Республикой, назначался к продаже.
— Негодяи, — вырвалось у Кернана.
Он попытался отворить дверь, но даже это оказалось ему не под силу. Дверь не поддавалась. Граф де Шантелен не мог даже присесть отдохнуть в усадьбе своих предков. Отчаяние охватило его.
— Жена моя! Дочь моя! — взывал он голосом, от которого разрывалось сердце. — Где моя жена? Где мой ребенок? Они убили их, они убили их!
Крупные слезы катились по щекам Кернана, который тщетно пытался утешить своего господина.
— Не стоит нам ждать чуда у этой двери, которая не откроется, мой господин, — сказал он наконец.
— Где они? Где они? — повторял граф.
Вдруг они увидели, как какая-то старуха, до этого времени прятавшаяся во рву, вскочила на ноги, словно подброшенная пружиной. Не будь наши друзья так убиты горем, облик обезумевшей старой женщины и ее трясущаяся голова ужаснули бы их.
Граф бросился к ней со словами:
— Где моя жена?
После долгих усилий старуха произнесла:
— Погибла при штурме замка!
— Погибла! — заревел граф.
— А моя племянница? — спрашивал Кернан, встряхивая старуху за плечи.
— В тюрьмах Кемпера, — выговорила та наконец.
— Кто это сделал? — грозно спросил Кернан.
— Карваль!
— В Кемпер! — вскричал граф. — Идем, Кернан, идем!
И они поспешили прочь, оставив позади эту несчастную, уже стоящую на пороге смерти женщину — последнего уцелевшего обитателя поместья Шантелен.
Глава V
КЕМПЕР В 1793 ГОДУ
Этому городу довелось увидеть, как покатилась на плаху голова Алена Недлека — первой жертвы революции; здесь же бретонская церковь начала отсчет своих мучеников — первым из них стал епископ Конан из Сен-Люка. С этого дня в Кемпере чинили произвол муниципалитет и органы революционной власти.
Следует отметить, что бретонцы — жители городов — стали наиболее ярыми приверженцами республиканской партии и без колебаний вступали в общенациональное движение. От природы люди энергичные, они не останавливались ни перед чем, заходила ли речь о благих делах или о злодеяниях. Федералы из Кемпера и Бреста были первыми «героями», которые десятого августа ворвались в Тюильри[43] и арестовали короля Людовика XVI. Но эти же люди откликнулись и на призыв Учредительного собрания одиннадцатого июня 1792 года, когда перед лицом враждебной коалиции Пруссии, Австрии и Пьемонта[44] оно объявило: «Отечество в опасности!»
Услуги их получили такую высокую оценку, что Бретонский клуб Парижа стал ядром будущего Якобинского клуба,[45] а отделение пригорода Сен-Марсо позднее — в их честь — получило название Финистерского. Кемпер превратился в один из самых оживленных центров общественной жизни страны, чего трудно было ожидать от недавнего уездного городишки, затерянного в бретонской глуши. Местом заседания сторонников Конституции стала бывшая часовня монастыря кордильеров.[46] В городе множились конституционные клубы, и впоследствии по приказу одного из них младенцев будут отрывать от груди кормилицы, чтобы они могли слышать крики «Vive la Montagne!»,[47] а детей постарше заставят, запинаясь, отвечать наизусть «Декларацию прав человека».[48]
Между тем власти Кемпера вскоре осознали положение вещей и, поняв, куда движется революция, решили дать задний ход. Они запретили издание некоторых газет, таких, например, как «Друг народа» Марата.[49] Реакция Парижа не заставила себя ждать: Коммуна[50] направила в Кемпер консула, чтобы образумить городские власти. Жители Кемпера заключили его в форт Торо. Теперь их голос против монтаньярской фракции в Конвенте звучал даже громче, чем выступления жирондистов[51] в Париже. Готовясь отстаивать свои позиции с оружием в руках, Кемпер и Нант отправили в столицу две сотни вооруженных добровольцев. Ответом стал декрет, обвиняющий власти Кемпера в массовом неповиновении. Но после смерти Людовика XVI, после расправы над жирондистами, когда в обезумевшей стране господствовал режим террора, левым реакционерам Бретани стало не до Кемпера — у них появилось много других дел.
Однако если жители городов в основном приняли революцию, то деревня проявила непокорность, и в первую очередь по отношению к священникам, присягнувшим новой власти: последние с позором изгонялись крестьянами. Затем, когда вышел закон о воинской обязанности, недовольство крестьян Финистера, Морбиана, Нижней Луары и Кот-дю-Нор уже трудно было сдержать. Генерал Канкло едва справлялся с ними при помощи армии и муниципальной милиции, а девятнадцатого марта у Сен-Поль-де-Леона вынужден был дать настоящее сражение по всем правилам военного искусства.
41
Фасции — в Древнем Риме связанный ремнем пучок прутьев, в середину которого вставлялась секира; символический знак высшей должностной власти.
42
Фригийский колпак — колпак, подобный тому, который носили древние фригийцы (жители Фригии, страны на северо-западе Малой Азии). С началом Революции был принят как символ свободы.
43
Тюильри — городская резиденция французских королей. Строительство его было начато в 1564 году архитектором Филибером Делормом. Однако монархи предпочитали этому парижскому дворцу Версаль. После падения Наполеона стал официальной резиденцией французских королей. Сгорел в 1871 году.
44
Пьемонт — северо-западная часть Италии, расположенная между Альпами, Апеннинами и Средиземным морем. В XVIII — середине XIX века ядро самостоятельного Сардинского королевства.
45
Якобинский клуб — политический клуб времен Великой французской революции. Назван по месту заседаний в Париже, в бывших владениях монахов-доминиканцев, в монастыре Св. Якова на улице Сент-Оноре. Якобинцы относились к числу самых ревностных революционеров и безоговорочно поддерживали Комитет общественного спасения. Клуб имел много филиалов в провинциях. Бретонский клуб — один из них, действовавший в Бретани.
46
Кордильеры (букв.: «веревочные») — так во Франции называли монахов ордена Св. Франциска, подпоясывавших свою нищенскую сутану простой веревкой (фр. «корд»).
47
«Vive la Montagne!»— «Да здравствует Гора!» (фр.) Горой называли депутатов Учредительного собрания и Национального конвента, занимавших верхние скамьи в зале заседаний. Монтаньяры относились к наиболее радикально настроенным депутатам и стояли на экстремистских революционных позициях.
48
Автор имеет в виду «Декларацию прав человека и гражданина», политический манифест французской буржуазии, принятый Учредительным собранием 26 августа 1789 года. В декларации были провозглашены основные принципы буржуазной демократии, легшие в основу нового, капиталистического строя.
49
Марат Жан-Поль (1743–1793) — один из ведущих деятелей Французской буржуазной революции и якобинских вождей, оратор, ученый и публицист. С сентября 1789 года издавал газету «Друг народа», в которой отстаивал интересы простонародья и разоблачал происки контрреволюционеров. Принадлежал к числу руководителей восстания 31 мая — 2 июня 1793 года, приведшего к власти экстремистское правительство Робеспьера. Убит фанатичкой Шарлоттой Корде.
50
Коммуна — революционный орган управления Парижем, существовавший с 10 августа 1792 по 27 июля 1794 года.
51
Жирондисты — политическая партия времен Французской буржуазной революции. Партия объединяла депутатов юга Франции, но ядром ее стали представители приатлантического департамента Жиронда. Отражала главным образом интересы крупной торгово-промышленной буржуазии. Сначала жирондисты были враждебны королю и в 1792 году пришли к власти, но после падения монархии выступили с осуждением сентябрьского террора, отказались голосовать за казнь Людовика XVI и требовали суда над Маратом. Выступали против углубления революции, боролись против левых демократических сил. Восстание парижан 31 мая 1793 года лишило жирондистов власти. Они были объявлены вне закона, большинство жирондистов кончили свои жизни 31 октября 1793 года на эшафоте. Остальные присоединились к врагам Революции.