Генерал-адмирал

Так что вопрос размещения пула моих будущих промышленных предприятий был непростым, и я над ним все еще думал. Но идея потихоньку выкристаллизовывалась. Хотя когда она впервые пришла мне в голову, я посчитал ее бредом, потому что это была идея освоить степи Южного Урала и Северного Казахстана. То есть поднять целину! В первую секунду я едва не расхохотался над этой нелепой мыслью. Какая, блин, целина?! Да ее даже в советское время осваивали десятки лет. И даже при том уровне медицины, который сейчас, в моем 1883 году, представляется запредельным, потери среди переселенцев были масштабные. И бежали люди оттуда тысячами, несмотря на всю советскую дисциплину, комсомол, систему прописки и доблестную милицию. А сейчас… Что сейчас? Тогда-то целину поднимали из-за недостатка хлеба и желания получить его в достатке быстро и без больших капиталовложений, просто за счет плодородия почв. Вот и сделано было все по законам обычной советской штурмовщины — мол, давай-давай, страна требует подвига! А мне-то не хлеб нужен. Мне нужен крепкий хозяин. Причем не через год-два. Заводы-то будут строиться долго, лет десять, и хозяин мне нужен как раз через десять лет. Так что все может получиться, если правильно спланировать. Железная руда там есть и, как я выяснил, месторождение уже известно — та самая гора Магнитная, у которой ныне располагается казачья станица с одноименным названием. Уголь тоже — Экибастуз, до него не слишком-то и далеко. Хотя города там вроде пока еще нет, но его расположение в моем прежнем времени я приблизительно помнил. Уголь — не мой профиль как бы… Ну ничего, геологи уточнят. Тем более что копать его можно наружным способом — экскаваторы, как я выяснил, тут уже вовсю делают. Правда, опять же не в России… А там и медь неподалеку, в Джезказгане. То есть и электротехническое производство также получит сырье под боком.

Так, теперь идем дальше. Спрос. Пока на крестьянина, как бы мне ни мечталось, рассчитывать не приходится. Даже через десять лет сколько их у меня там будет? Зато Челябинск недалеко. И судя по тому, что Транссиба еще нет, а к началу Русско-японской войны он едва начал функционировать, скоренько его возьмутся строить. Так что лет на пятнадцать рынок сбыта рельсов и мостовых конструкций намечается достаточно большой. На всех хватит. А там, ежели Русско-японскую войну не проиграем, вся Юго-Восточная Азия в качестве рынка сбыта появится. Через Транссиб-то. Опять же я ведь государственный чиновник и на таком вкусном бюджетном куске сижу — на флоте! Неужто не порадею родному предприятию? Тем более не за собственный карман пластаться буду, а за развитие страны! Мы ж не только новый промышленный район построим, но и, к примеру, железнодорожную сеть заметно расширим. Насколько мне помнится, в тех местах железные дороги лет через сорок — пятьдесят только прокладывать станут, аккурат во времена первых пятилеток… Годам к 1910-м, глядишь, и крестьянство подтянется. Можно будет и тракторы начинать потихоньку клепать. А всякие сеялки-веялки, конные косилки — и того раньше. Вот и раскрутимся. Как на ноги встанем, там и другие производства поднять можно будет. Скажем, до Альметьевска по прямой верст пятьсот — шестьсот, вот тебе и нефтехимия. И все подальше от любопытных глаз.

А проблем всего четыре. Первая в принципе решаемая — рабочие руки. Пустынно там покамест. Ну да Транссиб же построят, в том числе и через куда более дикие места, так что найдем ручки-то, найдем. А вот остальные три в свое время озвучил маршал Джан-Джакомо Тривульцио в ответ на вопрос своего короля Людовика XII, что же ему нужно для завоевания Миланского герцогства: «Деньги, деньги и еще раз деньги».[5] Даже сумма первоначальных вложений, которую я попытался прикинуть, уже зашкаливала за сотню миллионов рублей. Причем заметьте, дореволюционных рублей, полновесных. Просто запредельно по нынешним временам! Но в этом был самый смак — похоже, я знал, где взять такие деньги. Правда, до них требовалось еще добраться…

Глава 3

В этот поздний час штабс-ротмистр Канареев, известный всем сослуживцам как человек, чрезвычайно строго относящийся к собственному внешнему виду, а некоторыми знающими его людьми вообще почитаемый щеголем, ничем не напоминал себя обыденного. Поскольку одет он был в поношенный армяк, лапти с онучами, а его лицо украшала косматая борода, каковая раньше могла появиться на щеках ротмистра только в страшном сне. Однако вот появилась, вишь… Да и место, где ротмистр пребывал в столь странном для себя виде, также никак не соответствовало общепринятым представлениям о том, где должно находиться блестящему молодому офицеру. Но Канареева это несоответствие ничуть не напрягало. Наоборот, он был чертовски доволен…

Все началось почти полтора месяца назад. Штабс-ротмистр сидел в своем кабинете и злился. Впрочем, в последнее время это с ним происходило все чаще. И причин тому было множество. Если же вычленить главную для его сегодняшнего состояния, то оной был закончившийся всего лишь двадцать минут назад разговор с начальником Санкт-Петербургского охранного отделения Георгием Порфирьевичем Судейкиным. Да-а, такой выволочки штабс-ротмистр уже давно не получал. И главное — за что? За собственное рвение, по большому счету! И за честность. Нет, теперь надобно держать язык за зубами и в подобных случаях воздерживаться от доклада. А что подобные случаи будут — Канареев не сомневался. Потому что ни на прокуроров, ни на суд, ни, как бы кощунственно это ни звучало, на коллег-жандармов он более не рассчитывал. Всё, борьба с этими взвинченными уродами и хладнокровными убийцами, прячущими свою тягу к вседозволенности и попиранию всяческих норм под прикрытием из возвышенных слов о всеобщем счастии и высшей справедливости, а свою привычку к морфию и кокаину выдающими за первейшее проявление истинной свободы, перешла в другую стадию. Отныне штабс-ротмистр решил почитать ее своим личным делом.

В коридоре послышался зычный голос господина Судейкина. Похоже, досталось кому-то еще, всё никак не успокоится начальник… Штабс-ротмистр скрипнул зубами. И ведь главное — за что?! Никто из законопослушных граждан не пострадал. А ежели четверо подданных Российской империи разнесены в клочья — так и поделом им, нечего было баловаться бомбизмом и химичить взрывчатку на съемной квартире. Тем более с непроверенными компонентами… И судьям опять же меньше работы, а то случаются у них иногда казусы — как, например, с госпожой Засулич. Так ведь нет же, начальство порешило, что Канареев все сделал не так, неправильно и противно закону и заслуживает не просто порицания, а сильнейшей выволочки…

Именно в этот момент в дверь кабинета штабс-ротмистра, где он предавался негодованию, аккуратно постучали. Канареев зло скрипнул зубами: «Ну вот, кого-то нелегкая принесла! Скорее всего Петеньку фон Готтена. Небось на мою кислую физиономию полюбоваться пришел. У-у-у, немецкая морда! Точно уже слухи о моей выволочке по отделению разошлись. Да и то, шеф-то орал так, что явно в коридоре слышно было… Однако почему это он не заходит? Похоже, не фон Готтен, тот бы уже ввалился…» И штабс-ротмистр, кашлянув, громко произнес:

— Да, прошу!

Дверь отворилась, на пороге кабинета возник молодой человек в форме флотского лейтенанта. Штабс-ротмистр озадаченно воззрился на него. Что же такого неслыханного могло произойти, чтобы флотский офицер, белая, так сказать, кость и голубая кровь, оказался здесь, в здании Санкт-Петербургского охранного отделения? Эти же снобы не то что руки таким, как штабс-ротмистр, никогда не подадут — они и заметить не всегда соизволят. Противно, так сказать, их незамутненной дворянской чести.

— Разрешите?

Ого, этот морячок еще и разрешение спрашивает. Интересно…

— Да, прошу вас. — Штабс-ротмистр искривил губы в максимально близком подобии любезной улыбки, то есть сделал все, на что был способен в нынешнем расположении духа.

5

Это выражение часто приписывают то Людовику XIV, то Наполеону, но на самом деле оно гораздо более раннее.