Страница 88 из 91
— Уверен?
— Абсолютно. Доверьтесь мне — я мужчина.58
Отсмеявшись, Софи наклонилась поближе и спросила:
— Итак, что я должна делать?
Олбан заметил, что в пределах видимости появилась тетя Лорен, которая еще не успела посмотреть в их сторону. Он еще ближе наклонился к своей кузине. Его окутал запах ее духов — пьянящий, теплый, сильный.
— Просто улучи момент, чтобы заговорить с Уин, — сказал он. — Сделай так, чтобы она поверила: ты считаешь, что я — чудо, что мы с тобой, к сожалению, провели врозь лучшие годы, но теперь хотим наверстать упущенное, начать все сначала.
— Знаешь, — хмуро начала Софи, придвинувшись так близко, что они едва не касались носами, хотя Олбан при этом не упускал из виду Лорен, маячившую где-то на заднем плане, — если это какая-то хитрая техника соблазнения, то она не действует, не будет действовать и изначально обречена.
— Полностью это сознаю, кузина.
— Тогда ладно, — сказала Софи, медленно прикрывая глаза. Она отстранилась и снова подняла бокал: — За полное осознание.
— За полное осознание, — повторил он, чокаясь с нею.
Они осушили бокалы и поднялись из-за стола, чтобы продолжить свой танец, но застали только последние такты вальса, а вслед за тем примкнули к толпе и сплясали в безумном темпе энергичные шотландские танцы «Заломай ветлу» и «Веселые Гордоны», после чего обнялись в очередном медленном танце, решив предоставить Уин лишнее доказательство правдивости всего, что ей собиралась наплести Софи.
Потом они расстались: он пошел отлить, а она взяла большой стакан воды в баре и примкнула к Уин и ее свите.
Сходив в туалет, он пересек главный холл и ненадолго вышел на свежий воздух. В танцевальном зале было не то чтобы накурено — курить в наше время не принято, — но невыносимо жарко, несмотря на высокие потолки. Он надеялся увидеть в небе звезды, однако ночь была темная, и к тому же начинал моросить дождь. Окна и в северном, и в южном крыле дома были ярко освещены, а два прожектора, установленные на фасаде, заливали стоянку и припаркованные автомобили ярким, беспощадным светом, который не мог смягчить слабый дождик.
Олбан почувствовал запах табачного дыма и услышал тихий хруст гравия. Из-за ближайшего рейнджровера появился Тони Фромлакс.
— Добрый вечер, — сказал Олбан.
— А, привет, — ответил Фромлакс.
— В старые времена, помню, люди выходили, чтобы курнуть травки, — сказал Олбан. — А теперь общество не приемлет даже простые сигареты.
— Да, это мой грех. — Фромлакс явно смутился.
— Я тебя не выдам.
Фромлакс показал мобильник, который собирался убрать в футляр.
— Мне все равно нужно было позвонить брату.
— Прием здесь слабоват.
— Если удается, звоню ему каждый день. Он сейчас в Ираке.
— В армии?
— Да.
— Надеюсь, благополучно вернется домой.
— Мы все на это надеемся. Но вначале нужно выполнить свой долг.
— Да, ты прав. Нужно защитить прибыли корпораций «Халлибертон» и «Бехтел».
Фромлакс посмотрел на гравиевую дорожку, прежде чем поднять глаза на Олбана:
— Вас не угнетает собственный цинизм, мистер Макгилл?
— А вас не угнетает недопустимость ваших действий?
— Мы мстим за причиненное нам зло и стараемся дать этим людям возможность лучшей жизни. У нас есть право делать первое и моральное обязательство — делать второе. Не понимаю, какой вы усматриваете в этом изъян.
— Ирак непричастен к одиннадцатому сентября, если вы это имеет в виду. Совершенно непричастен. А если вы хотите дать «этим людям» возможность лучшей жизни, то убирайтесь из их страны к чертовой матери. Прекратите вмешательство. — Олбан видел, что Фромлаке собирается ответить, но не остановился — мягко говоря, увлекся темой, а попросту говоря, дошел до ручки от американской наивности. — На самом деле, — продолжал он, — вы постоянно совершаете все новые ошибки, когда собираетесь компенсировать уже сделанные, так ведь? Сначала вам не нравится, что на выборах в Иране победили националисты левого толка, поэтому вы устраиваете военный переворот и ставите у власти шаха; потом вас раздражает и удивляет то, что иранцам не нравятся неизбранные тираны — ставленники Штатов, и в результате власть переходит к исламистам; вы десятилетиями закрываете глаза на средневековые варварства в Саудовской Аравии, потому что тамошние ублюдки сидят на нефтяной скважине, и вашим милым задницам нет никакого дела, что их прибыли идут на распространение фундаменталистского ваххабизма во всем мусульманском мире; потом у вас хватает наглости возмущаться, когда нашпигованные саудовскими фанатиками самолеты одиннадцатого сентября врезаются в ваши здания; вы поддерживаете агрессию Саддама Хуссейна против религиозной власти в Иране и не желаете понимать, к чему это может привести; в Афганистане вы поддерживаете моджахедов и получаете бен Ладена; вы поддерживаете…
— Да? А кто бы, кто по-вашему?..
— Нет, погодите, уважаемый, — сказал Олбан, делая шаг вперед и едва не тыча пальцем ему в грудь. — Я еще не все сказал. Дело в том, что вы и сейчас творите то же самое. В Пакистане вы в данный момент поддерживаете Мушаррафа, потому что он может помочь вам поймать бен Ладена. Исключительно во имя демократии, да вот только Мушаррафу пришлось устроить переворот, чтобы прийти к власти; он тоже никем не избранный тиран, военный диктатор, а кроме всего прочего, его государство уже имеет ядерную бомбу, а оппозиция, состоящая из крайних фундаменталистов, уже села ему на хвост, причем именно потому, что вы, ребята, его поддерживаете. — Олбан отступил на шаг назад, перенеся вес на другую ступню, скрестил руки на груди и смерил взглядом Фромлакса. — Вот вам другой сценарий, получите. Какой вы усматриваете в нем изъян?
Фромлакс покачал головой и выставил перед собой руки, ладонями вперед.
— Мистер Макгилл, — сказал он, глядя на гравий под ногами Олбана, — я нахожусь на вашей территории, в родовой усадьбе, в вашем фамильном доме, куда прибыл для совершения взаимовыгодной сделки. С моей точки зрения, вы агрессивный и неуравновешенный человек. А сейчас я намерен вернуться в зал и прошу мне не препятствовать.
Олбан какой-то миг смотрел на него, потом отрывисто качнул головой, отступил в сторону и назад, полностью открыв ему путь.
— Мистер Фромлакс, — окликнул он, прежде чем американец исчез за дверью в холл. Тот повернулся к нему с настороженным видом. — Я тоже был за эту войну на первых порах, — сказал ему Олбан. — Из-за этого мы чуть не разошлись с моей девушкой. У меня были свои доводы и аргументы, но знаете, что она мне сказала? Цитирую: «Искать оправдания войнам — все равно что искать оправдания насилию. Как ни приукрашивай свои мотивы, в конце концов остается только жгучий стыд за себя». Я целый год, не признавая очевидного, пытался найти какое-нибудь возражение, но так и не нашел. А вы что скажете?
Фромлакс посмотрел Олбану в глаза, покачал головой и скрылся в доме.
Олбан еще минут пять постоял на свежем воздухе, чтобы успокоиться, перевести дух и унять сердцебиение.
Наконец он сделал глубокий вдох и тоже вернулся в дом.
В танцевальном зале, где гости лихо кружились в искрометном шотландском танце «Рил для восьмерых», его поджидала тетя Лорен.
— Лорен, — сказал он, — станцуем?
— Может быть, позднее, — сказала Лорен, беря его за руку. — С тобой хочет поговорить Уин.
— Это можно, — сказал он. — Подать ее сюда.
— Она в гостиной, — сообщила Лорен, и они опять повернулись к дверям. — Похоже, у нее сильно испортилось настроение, Олбан.
— Неужели?
«Сегодня у меня это хорошо получается — портить людям настроение», — подумал он.
— Да, очень… А ведь она так радовалась. Оно и понятно, правда? — сказала Лорен, когда они шли по залу к гостиной.
— А как же — день рождения, — поддержал Олбан. — Круглая дата. И вдобавок такая куча денег. Понравилась ей моя открытка?
58
Доверьтесь мне — я мужчина. — Намек на британские реалити-шоу типа «Доверьтесь мне: я визажист» и «Доверьтесь мне: я экскурсовод», в которых известные деятели шоу-бизнеса и прочие знаменитости «меняют профессию», выступая в не свойственной им роли.