Мой друг – предатель

Достаю из кармана ключи. Не звонить же. Ночь! Замок сейфовой двери мягко клацает. Все же хорошо научились делать, ничего не гремит, не скрипит. Вхожу в прихожую. Темно. Едва различимо зеленеет подсветка холодильника из кухни. Вот на нее и ориентируюсь. Справа вход в нашу с женой комнату. Прямо – детская. Обе двери плотно закрыты. Еще до того, как стали различаться звуки, почувствовал странный, давно знакомый и, казалось бы, забытый навсегда запах армии. Сложно сказать, как она пахнет. Однако запах влажного шинельного сукна, ваксы, сапог, кожи, табака, дешевого одеколона въелись в память, не выжечь. И вот эти запахи здесь, в моей квартире. Только одеколон не из дешевых, что-то явно французское, крепкое, мужественное, терпковатое в воздухе растворено. Потом проявились звуки.

Из детской комнаты слышно мерное посапывание дочери, сын посвистывает простуженным носом. Чуть вздрогнул холодильник, быстро прокапал и, словно испугавшись своего звука, умолк кран в ванной, где-то далеко за стенами прошумела вода в канализации. Хотел было включить свет в прихожей, но отдернул руку. Звуки скрипящего дивана остановили. За скрипом услышал тоже знакомые, сдавленные вздохи жены.

Зато свет уже не нужен. Запахи и звуки слились воедино, соединились, словно пазлы несложной картинки. Скользнул рукой по вешалке, нащупал влажную шинель, провел ладонью по погону. Ого! Целый майор. Разулся. Попытался на ощупь влезть в тапочки. Нет их на месте. Видать, ночному гостю впору пришлись.

Прошел на кухню, плотно закрыл за собой дверь. Стянул с себя куртку, бросил на диванчик, включил чайник, приготовил крепкий кофе, закурил.

Сказать, что все это меня поразило, не могу. Отношения с женой были никакими. И уже довольно давно. Как бы не пару лет, а то и побольше. Причин этому много. Лучше, чем выразился первый революционный поэт Маяковский, а за ним старик Ильф и старина Петров повторили: «Любовная лодка разбилась о быт», не сказать. Где-то так… или близко к тому. Мелкие трещинки возникали незаметно. Какие-то обиды друг на друга, взаимные уколы. Да что тут рассказывать. Не сложилось. Оттолкнулись друг от друга.

Курю. Осторожно глотаю яростно горячий кофе. Свет не включаю. Дверь кухни с матовым стеклом. Блин, сижу здесь, как зверь в норе. А что делать, что?! Ворваться в комнату, стащить вояку с жены, бить обоим морды, или что? Глупейшая ситуация. Ловлю себя на том, что губы растягиваются в дурацкой ухмылке. В голове мелькают обрывки анекдотов, ну, из тех, где «муж возвращается из командировки…» Не вставая с табурета, дотягиваюсь до холодильника. Дверца утробно чмокает, раскрывая все тайны хранилища для жратвы. Беру с полки бутылку водки, мельком замечаю незнакомую этикетку. Вглядываюсь. Ах, молодец, майор! Я горд за нашу армию. Офицеры пьют настоящий «Смирнофф»! Ставлю бутылку обратно. Мы не господа, нам и «Столичная» в радость. Ищу, чем бы закусить. Натыкаюсь взглядом на тарелочки с балыком, ветчиной, бужениной и прочей снедью. Не то. Это под смирновку только можно. А вот и огурцы соленые. Вот это то, что нужно. Ставлю трехлитровую банку на стол, лезу пальцами в узкое горло, вылавливаю парочку хрустящих огурчиков. Лень вставать за рюмкой. Наливаю водку в чайную чашку. Полную чашку. Граммов сто двадцать в ней точно уместилось. Выпиваю. Вкуса водки не ощущаю, поэтому и закусить забываю. Закуриваю новую сигарету.

И все же… Что делать-то? Тревожить их глупо. Сидеть тут, прятаться – еще глупее. Ладно, докурю и включу свет.

Вот же, а… неужто ничего не услышали? Ну, ладно майор, выпил мужик, на чужую жену залез, вот ему и перекрыло слуховые каналы. А вот жена… Хм. Никогда не замечал, что во время секса она полностью погружается в него. Не-а. Ее-то и раскачать тяжело, не всегда удается, и оргазмами она явно не страдает. Так, может сымитировать или раз в полгода по-настоящему кончить. Даже когда секс для нас был ежедневным праздником, все равно тяжко заводилась. А тут, вишь, как расходилась.

Включаю бра, распахиваю дверь настежь, закуриваю. Вслушиваюсь. В комнате замолчали, предательский диван настороженно скрипнул в последний раз и замер. Быстрый шепот, нервный взвизг расшатанных пружин дивана, шорох одежды.

Сижу, пью кофе, пускаю дым в потолок. На пороге появляется жена в коротенькой рубашке, еле прикрывающей лобок. Вообще-то к этой ночнушке прилагаются штанишки, но сейчас их нет. А кого стесняться-то?! Похоже, все свои.

Молчим.

Я с удивлением замечаю, что в пепельнице куча окурков. А пепельница подарена женой в первый год нашего супружества. Как-то не доходили руки купить такой прибор, вернее, денег все не хватало. Ко дню рождения моего подарок, даже надпись на бортике «Любимому от любимой». Куда что делось! Ого. Сколько же я выкурил? Придавливаю аккуратно еще один окурок. Поднимаю глаза на жену. Она не кажется напуганной, только в зрачках ее чуть рябит страх и поблескивают искорки ненависти. В низком вырезе рубашки видны груди. Почти целиком. Над правым соском багровеет отвратительный след засоса… Хе-хе… Таки дал копоти майор, расшевелил женщину. Ну, молодец, чего уж тут… По внутренней стороне бедер жены, жирно лоснясь, застывая, стекает сперма.

Еле успел подскочить к раковине. Вырвало. Открыл кран, смыл блевотину, остро воняющую выпитой водкой и огурцами, сполоснул рот, умылся.

– Опять нажрался! – зашипела за спиной жена.

И тут мне стало по-настоящему смешно. Ага. Именно… Смешно… Я прикрылся ладонью, махнул другой рукой в сторону жены, чтобы дверь прикрыла. Хотел отсмеяться, но смех пропал, словно и не раздирало меня несколько секунд назад. Обошел жену, вышел в прихожую.

Майор суетливо натягивал хромовые сапоги. На расстегнутом кителе я разглядел в петличках эмблемки ВДВ, по планкам на груди понял – наш, афганец. Стоял и смотрел, как неловкими пальцами офицер застегивал китель, путался в портупее. Видать, дома наплел, что на дежурстве, раз уж и кобуру нацепил. Затем майор влез в рукава шинели и замер, понял, что все же ремни поверх нее цеплять нужно, а не на кителе. Махнул рукой, стянул с вешалки шапку, напялил на голову и остановился, запереминался с ноги на ногу, потом застыл.

Дурацкая ситуация, ой, какая дурацкая! Он смотрел на меня, может быть, ждал, что я кинусь на него с кулаками, оскорблю или еще что-то ожидаемое выкину. Но я просто молча стоял, смотрел в лицо, только не запоминал его совершенно. Какое-то пятно. Усы. Глаза. Чисто выбритые щеки. Даже провел ладонью по своей щетине. Брился-то утром, еще в Берлине. Единственное, что запомнилось, это неуставного цвета шарф, не серый, как положено под шинель, а почему-то зеленый, под плащ. Видать, сильно торопился на «дежурство», вот и схватил первое, что попалось под руку.

Я подошел к двери. Офицер, заметно напрягшись, отшатнулся. Щелкнул замок, дверь распахнулась. Майор ждал. Я отошел в сторону, приглашающе махнул рукой в сторону выхода. Он все мялся, не решаясь шагнуть в проем. Я шепнул ему:

– Не ссы, майор! Иди…

Больше я его не видел. А быть может, и видел. Но абсолютно не запомнил его в ту ночь.

Все же недаром говорится, как аукнется, так и откликнется – или зуб за зуб, или око за око. Неважно. Главное, что ответ будет. И почти всегда адекватный.

Летом мы пару недель ждали отправки в Афган. То ли доукомплектовывали наш полк, то ли еще что-то, но сидели долго и нудно в прифронтовом кишлаке Кокайты. Здесь постоянно менялись люди, кто-то прибывал из сопредельного государства, кто-то убывал на войну. Бестолковость была просто потрясающая. Несколько суток нас вообще забывали накормить, кто-то куда-то не сдал наши продовольственные аттестаты. Вот и бродили мы по гарнизону, шакалили, где что могли, урывали пожрать. Ходили и в кишлак. Пока были скромные деньги, покупали у узбеков помидоры, дыни, виноград, арбузы, а в местном магазинчике – подозрительного вида банки рыбных консервов.

Однажды вечером я познакомился с Ниной, высокой, эффектной блондинкой, женой капитана-танкиста, убывшего исполнять интернациональный долг. Нина нигде не работала – ну, не было должностей для жен офицеров. Целыми днями сидела у распахнутого окна комнатки в общежитии, слушала музыку, читала книги или просто смотрела на близкие барханы пустыни. Мы встретились с ней глазами, когда я быстро проскакивал куда-то по шакальим делам, искал хлеб насущный. Когда возвращался, мои руки были уже оттянуты огромной дыней. Я специально остановился под окном Нины, аккуратно положил дыню на газон, достал сигарету и вяло курил ее, ожидая, что женщина появится вновь. И она появилась. Что-то странное со мной происходило тогда. Женским вниманием до службы я не был избалован. Конечно, встречался с девчонками, имел небольшой сексуальный опыт. Но все было каким-то пацанячьим, быстрым, торопливым, может, даже и бесчувственным. Я смело предложил Нине отведать душистого плода. Она соглашаясь кивнула и улыбнулась. Так я оказался в комнатке семьи танкиста. Дыню тогда мы не тронули. Просто упали друг другу в объятия, целовались долго и страстно. Я никак не мог расстегнуть застежки лифчика на спине женщины. Но не смущался, стягивал с нее юбку, блузку, трусики. Она же торопливо и умело раздевала меня. Чашки бюстгальтера я просто сдвинул вниз и впился губами в прохладные твердые соски Нины. Она ловко извернулась, и каким-то чудом бюстгальтер отлетел в сторону. Мы упали на жесткую широкую кровать.