Зимняя сказка

Наверное, ему придется провести на болоте неделю-другую. Он будет заниматься подледным ловом, укладываться спать еще до восхода луны, есть печеных устриц, плавать на лодке по свободным ото льда морским водам, обнимать женщин, а неуемное белое облако тем временем будет сотрясать тростниковые заросли и спрятавшиеся среди них крохотные хижины порывами ветра и заметать их снегом… Ему вспомнилась стройная темноволосая Анаринда, и он, решив не мешкать понапрасну, направил коня к северному парому.

– Вот те раз! – охнул Питер Лейк, стоило ему одолеть подъем перед доками, обращенными к южным скалам.

Над паромом, стоявшим посреди запруженной льдинами реки, поднимались клубы черного дыма. Паромы и без того горели достаточно часто, зимою же, когда им приходилось преодолевать сопротивление тяжелых льдин, их котлы взрывались едва ли не каждый день. Единственным спасением в этой ситуации могли бы стать мосты, но кто смог бы перебросить мост через Гудзон?

День выдался ветреным и на удивление ясным. Он отчетливо видел на противоположной стороне реки отдельные деревья, небольшие белые домики, красноватые и багровые прожилки на бурых прибрежных скалах. Над рекой стоял треск теснивших друг друга льдин. Пожарные в черных комбинезонах со своих вельботов и буксиров заливали пламя ледяной водой, одновременно пытаясь спасти уцелевших пассажиров. Несмотря на утренний мороз, за происходящим с интересом наблюдали сотни зевак: девчушки с обручами и с коньками, водопроводчики и плотники, прислуга, докеры, извозчики, речники и железнодорожники. Здесь же крутились и лоточники, ожидавшие подхода толп новых зевак, охочих до каштанов и жареной кукурузы, горячих кренделей и шашлыков. Питер Лейк купил пакет каштанов у лукавого торговца, невозмутимо извлекавшего раскаленные каштаны из круглой жаровни, наполненной тлеющими угольями. Каштаны были слишком горячи, и он недолго думая сунул пакет с ними себе за пазуху. Пока он наблюдал за горящим паромом, ветер стал еще сильнее. Ивы, росшие на набережной, заволновались, стряхнув со своих ветвей сверкающий иней.

Один из зевак, похоже, интересовался не столько паромом, сколько Питером Лейком, который, впрочем, не придавал этому особого значения, поскольку человек тот был разносчиком телеграмм. Питер Лейк ненавидел разносчиков телеграмм. Разумеется, никто из людей не может угнаться за крылатым Меркурием, и это в первую очередь относится к разносчикам телеграмм. Полные, неуклюжие и страшно медлительные, они передвигаются со скоростью одна миля в час и в отличие от обычных людей не способны подниматься по ступенькам. Что ему мог сделать этот простофиля в мешковатой форме и в дурацкой шапочке с маленькой нашивкой, на которой можно было прочесть слова: «Курьер Билз»? Конечно же, уже в следующую минуту курьер Билз мог раствориться в толпе и оповестить Куцых о его местонахождении, но теперь, когда у Питера Лейка появился свой конь, он мог не бояться этого. Пожарники все еще пытались причалить к горящему парому, хотя к этому времени им удалось спасти всех оставшихся в живых пассажиров. Зачем же они раз за разом натягивали свои канаты, которые им тут же приходилось тушить водой? Питер Лейк знал ответ на этот вопрос. Бушующее пламя придавало им сил. Чем ближе они к нему подбирались, тем сильнее они становились. Пламя дарило пожарным то, чего были лишены все прочие люди.

Питер Лейк зааплодировал вместе со всеми, увидев, что пожарным наконец-таки удалось перелезть через горящие канаты и взобраться на борт парома. Примерно через полчаса, к тому времени, когда он доел каштаны, которыми делился со своим жеребцом, тонущий паром дал заметный крен и к нему тут же поспешил один из буксиров, чтобы снять с судна смертельно усталых пожарных.

И тут Питер Лейк увидел боковым зрением (которое у всех воров необычайно развито), что на улицу вырулили два автомобиля. Они шли один за другим на полной скорости и были битком набиты Куцыми Хвостами. В тот момент, когда Питер Лейк запрыгнул на спину своего коня, он успел заметить давешнего курьера Билза, подскакивавшего (точнее сказать, медленно покачивающегося) от возбуждения. Куцые, судя по всему, посулили ему шикарный обед или билет в мюзик-холл.

Питер Лейк поскакал на юг, к району фабрик, молочных заводов, пивоварен и сортировочных станций, пытаясь затеряться среди бочек, рельсов, огромных штабелей бревен, газовых заводов, сыромятен, канатных фабрик, жилых домов, варьете и высоких серых громад железных мостов.

Куцые Хвосты все еще надеялись настигнуть беглецов. Конь уже не скакал. Он летел.

Перли Соумз

Во всем мире существовала одна-единственная фотография Перли Соумза, и на ней его окружали сразу пятеро полицейских: двое держали его за ноги, двое – за руки и один – за голову. Сам он при этом был крепко-накрепко привязан ремнями к стулу. Перли жмурился и, насколько позволяла судить эта черно-белая фотография, орал во всю глотку. Могучий офицер, стоявший рядом с ним, с опаской – словно в руках его находилась разъяренная кобра – держал преступника за волосы и за бороду, пытаясь повернуть его лицом к камере. За миг до того, как сработала вспышка, висевшая на стене вешалка сорвалась с гвоздя и застыла на снимке огромной черной часовой стрелкой. Перли Соумз страсть как не любил фотографироваться.

Его острые глаза походили на бесцветные алмазы. Несмотря на их мертвенную бледность, от их взгляда впору было ослепнуть. Знающие люди говорили: «У Перли не глаза, а лампы накаливания». Страшный шрам, на который невозможно было смотреть без содрогания, шел от угла рта до самого уха. Перли наградил этим шрамом собственный отец, пытавшийся перерезать глотку своему четырехлетнему ребенку.

Конечно, быть преступником очень плохо. Эта истина, не требующая доказательств, известна решительно всем. Преступники губят наш мир. С другой стороны, они приводят его в движение. Не будь в Нью-Йорке всех этих мошенников, разве смог бы город исполниться такой славы? Иные люди не без оснований считают, что преступники являются обязательным компонентом сбалансированного общества: они питаются его нечистотами и, соответственно, не позволяют ему разложиться вконец. Преступники – сахар и дрожжи города, молнии, сверкающие в его душной ночной мгле. Таким был и Перли.

Перли никогда не питал особых иллюзий относительно себя и своих занятий, но меняться он не хотел. Перестань он быть самим собой – и жизнь города, возможно, лишилась бы своей стабильности (разумеется, сам он никогда не задумывался об этом). В этом городе он, в известном смысле, играл роль уравновешивающей, сдерживающей и направляющей силы и обладал одной очень странной особенностью: люто ненавидел младенцев. Они кричали словно котята, разевая свои огромные рты, и при этом были совершенно беспомощными. Его страшно раздражали их требовательность и невинность. Он хотел поставить их на место. Ему хотелось вступить с ними в спор, пусть они и не смогли бы сказать ему в ответ ни слова. Он ненавидел и маленьких детей, еще не достигших возраста, в котором они могли бы стать ворами. Малые дети способны пробраться через любую решетку, но разве они могут извлечь из-за нее что-нибудь стоящее? Когда же они начинают хоть что-то соображать, они уже не могут пролезть между прутьями. Такой вот трагический парадокс. Что касается Перли, то он ненавидел не только детей, он ненавидел любое проявление беззащитности. Вид калек вызывал у него ярость. Он жаждал расправиться с ними, стереть их в порошок, погнуть колеса их колясок. Он был сумасшедшим бомбистом, лунатиком, профессиональным гангстером, демоном, уличным королем.

Перли Соумз, как и все воры на свете, любил золото и серебро, но совсем не потому, что они делали своего обладателя богатым. Он любил эти металлы за их блеск и чистоту. Странный, уродливый и ущербный, он утешал себя созерцанием чистых красок. Ему нравились яркие краски, хотя он и не относил себя к числу любителей живописи. Тех, как правило, интересуют совсем не краски. Конечно же, они могут владеть чувством цвета, но чувство цвета никогда не владеет ими. Пресыщенные, они похожи на гурманов, которые садятся за стол только после того, как им подадут горы различных яств. Они не способны отличить красоту от знания, а страсть от опыта. Перли же был не таков. Его одержимость цветом походила на инфекцию или на странную религию, изнурявшую своего не менее странного адепта. Прекрасный и нестойкий (как и все в Нью-Йорке) цвет облачных полей, подсвеченных закатным солнцем, вызывал у него оторопь. Он мог остолбенеть посреди улицы, не обращая внимания на крики и сигналы клаксонов. Если в этот момент Перли находился в своей лодке, он отдавал ее во власть ветра и волн. Маляры застывали в ужасе, когда Перли устремлял взор своих электрических глаз на свежевыкрашенную стену. Они смертельно боялись Перли (всем малярам была прекрасно известна его репутация), тем более что его обычно сопровождала вся его шайка. Сунув руки в карманы, бандиты терпеливо ждали, когда же Перли наконец удовлетворит свою страсть, которую он называл тягой к цвету. Жаловаться на Перли они не могли, и потому парочка бандитов всегда задерживалась на месте, с тем чтобы поучить маляров уму-разуму.