Зимняя сказка

Внезапно он замер подобно оленю, услышавшему далекий треск ветвей. За ним гнались уже не один год, и это ощущение постоянной опасности необычайно обострило его чувства. Питер Лейк услышал доносившийся снизу топот множества ног, в ритме которого ему чудился охотничий азарт. Он заглянул в щель между настилом и звездой и увидел бегущих по мраморному полю здоровяков, которые уже в следующее мгновение разделились на две команды и устремились к лестницам, ведшим к небесному своду.

– Дохлые Кролики! – пробормотал Питер Лейк. – Но что же их сюда привело?

Он открыл люк, использовавшийся, возможно, раз в несколько десятилетий для того, чтобы пропустить через него трос, на котором подвешивалась люлька маляра, подновлявшего знаки зодиака, и, взявшись за конец веревки, прыгнул вниз. Он медленно опускался вниз, по мере того как веревка сматывалась с барабана, боясь, что запоздал с этим прыжком. И действительно, не успел он проделать и половины пути от свода до пола, как барабан остановился и он недвижно повис меж небом и землей.

Прыгни Питер Лейк вниз, и он, словно яйцо, разбился бы о мраморный пол. Он решил раскачаться на веревке и схватиться за карниз. Однако к этому моменту Дохлые Кролики уже отыскали коленчатую рукоять барабана и стали быстро выбирать веревку.

– Вот тебе и Дохлые Кролики, – ошарашенно пробормотал Питер Лейк.

За миг до того, как он оказался возле люка (из которого на него смотрела добрая дюжина Дохлых Кроликов), он просунул руку в отверстие, сделанное для звезды, и, двигаясь по-обезьяньи, стал пробираться от отверстия к отверстию по направлению к рогу Тельца, возле которого находился другой люк. Держась всего тремя пальцами за последнюю звезду, он попытался подтянуться, но в это мгновение открылся и этот, второй люк, и в нем показались знакомые физиономии Кроликов.

Питер Лейк вздрогнул и посмотрел вниз, чувствуя, как разжимаются его слабнущие пальцы. Он вскрикнул от ужаса, но тут крепкая рука Дохлого Кролика схватила его за запястье и рывком втянула наверх.

Питер Лейк полагал, что они расправятся с ним в то же мгновение. С трудом переведя дух, он спросил:

– Почему вы не дали мне упасть? Разве я нужен Перли живым? И почему сюда пришли Дохлые Кролики, а не Куцые Хвосты?

– Мы тебя не тронем, – ответил один из Кроликов. – Мы хотим с тобой поговорить.

Питер Лейк прикрыл глаза, испытывая неимоверное облегчение.

– О чем же ты хочешь поговорить со мной, Дохлый Кролик?

– Мы знаем, что у тебя появилась лошадка, которая, по слухам, умеет летать.

– Кто это вам сказал?

– Они поклялись, что видели это собственными глазами. Все только об этом и говорят. Так вот, мы хотели бы купить у тебя эту лошадку за хорошие деньги и отправить ее в цирк.

– Какие вы, однако, болваны! Разве лошади летают?

– Твой конь летал! Это видели все!

– Он не летал, а скакал!

– И далеко ли он скакал?

– Квартал или два квартала за один скачок.

– Два квартала?!

– Примерно.

– Питер Лейк, мы его покупаем и отправляем в «Бельмонт»!

– Нет, – возразил Питер Лейк. – Вы не понимаете. Он не станет скакать за деньги! Он делает это только потому, что ему это нравится. Без меня он этого делать не станет, я же, сами понимаете, в цирк не пойду… Помимо прочего, я не хочу его продавать.

– Мы дадим за него десять тысяч долларов!

– Нет!

– Двадцать тысяч!

– Нет.

Дохлые Кролики посмотрели на своего главаря.

– Пятьдесят тысяч, – сказал он.

– Я же сказал! Этот конь не продается!

– Семьдесят пять тысяч, и ни центом больше!

– Нет.

– Восемьдесят тысяч!

– Не продается!

– Так уж и быть, сто тысяч! Но это все, что мы можем предложить.

– Глупости, – покачал головой Питер Лейк. – Я не отдал бы его и за миллион.

Поняв наконец, что Питер Лейк не собирается расставаться со своим конем, Дохлые Кролики, понурив головы, направились к каменной лестнице, которая вела вниз. «И все-таки я найду выход из этой ситуации, – подумал он, – чего бы мне это ни стоило!»

– Я землю буду есть! – воскликнул он и тут же прибавил вполголоса: – Если понадобится.

Немного подумав, он решил украсть побольше денег и начать новую жизнь в совершенно новом качестве. Ему вспомнился Мутфаул, говоривший, что человек достоин лучшей участи, и трудившийся при этом на пределе сил. Он проиграл, но в его взоре угадывался тот же самый огонь, который светился в глазах белого коня. По узкой железной лесенке Питер Лейк поднялся на крышу. Снег здесь доходил ему до колен. Мириады настоящих звезд, ничуть не похожих на ту жалкую имитацию, которой были украшены своды вокзала, мерцали бесконечно далекими белыми огнями, образуя огненные спирали и вихри света. Над крышей гуляли невесомые снежные вихри, подобно звездам странным образом сочетавшие в себе неизбывный покой и вечное движение. Отсюда пульсирующие огни города тоже казались звездами, сплетавшимися в странные узоры и расходившимися причудливыми звездными путями.

«С одной стороны, я видел очень многое, – подумал Питер Лейк, – а с другой, не видел ничего. Этот город похож на двигатель, который только-только начал набирать обороты». Поблескивавший огнями город не смолкал ни на минуту. Гул отдаленного грома слышался все явственнее и явственнее.

Беверли

Дом Айзека Пенна, владельца газеты «Сан», решившего построить себе жилище на просторах верхнего Вест-Сайда, одиноко возвышался над прудом Центрального парка. «У меня нет ни малейшего желания, – говорил он, – жить рядом со всеми этими болванами с Пятой авеню. Я родился в маленьком городке на Гудзоне, недалеко от верфей. Еще до того, как они протянули туда ветку железной дороги, там постоянно стоял невообразимый шум и отовсюду слышалось хрюканье свиней. Кстати, Нью-Йорк отличается от этого места лишь тем, что здесь принято носить жилеты. Ну, так вот. Мы были тогда очень бедны. Я помню, что все более или менее приличные люди жили там по соседству, бок о бок, словно сельди в бочке, и при этом по большей части они являлись редкостными болванами. По всей видимости, они селились рядом, единственно чтобы скрыть от других людей свою бездарность. Я очень любил наш дом еще и потому, что он стоял в сторонке. Он и детям моим всегда нравился. Мы, что называется, привыкли жить на свежем воздухе. Я всегда больше слушал их, а не госпожу Астор, и она это знает».

Поскольку все были наслышаны о резкости, богатстве, мудрости и почтенном возрасте Айзека Пенна, окулист испытал немалое смущение, увидев, что дверь ему открыл сам хозяин дома, вызвавшийся выступить в роли провожатого. Нечто подобное испытывает ребенок, воображающий, что его может съесть огромное злобное чудище, таящееся во мраке. Окулист силился понять, зачем он прихватил с собой весь свой инструментарий, ведь даже самые богатые его клиенты сами приходили в его кабинет. Его очень поразило то обстоятельство, что Айзек Пенн, которому по долгу службы приходилось прочитывать массу материалов, набранных мелким шрифтом, не носил очков.

– Насколько я могу понять, мы явились сюда не ради вас, – обратился окулист к Айзеку Пенну, усевшемуся в огромное кожаное кресло.

Его голос заглушали звуки рояля из соседней комнаты.

– Что? – спросил Айзек Пенн.

– Мы, мне кажется, пришли сюда не ради вас.

– Кто это «мы»? – удивился Айзек Пенн, озираясь по сторонам.

– Я так понимаю, вам самим очки не нужны, не так ли?

– Нет, – покачал головой Айзек Пенн, продолжая искать взглядом ассистентов окулиста. – Я никогда очками не пользовался. С детства высматривал китов на горизонте. Да и на что они мне?

– Может быть, очки нужны вашей супруге, господин Пенн?

– Она умерла, – вздохнул Айзек Пенн.

Окулист сочувственно замолчал, окончательно перестав понимать, зачем его сюда пригласили.

– Я – окулист, – напомнил он.

– Я знаю, – ответил Айзек Пенн. – Не волнуйтесь, у меня есть для вас работа. Я хотел, чтобы вы сделали очки для моей дочери. – Жестом он указал на соседнюю комнату, из которой слышались звуки рояля. – Это она играет. Она скоро закончит свои занятия, вам придется подождать всего полчаса или час. Красивая музыка, не так ли? Это Моцарт.