Страница 4 из 67
Первый подбитый танк увидели на перекрестке Маяковского и Карла Маркса. Танк стоял поперек дороги, наклонившись набок. Рядом, словно выпущенные кишки, валялась размотавшаяся гусеница. Второй танк, обгорелый и тоже без гусеницы, уткнулся в стену частного дома на перекрестке с Рабочей. В стене дома зияла громадная дыра. Башни обоих танков были окрашены белой краской, сейчас порепанной и обгорелой.
— Вот только так вы и можете, — тяжелым голосом нарушил молчание механик соседнего цеха Асланбек.
В этом автобусе почти никогда не затрагивались национальные вопросы, даже в сумасшедшем 91-м, когда весь город словно сошел с ума. Здесь невозможно было услышать, что русская культура бедна, как на митинге у Совета Министров. Если бы кто здесь сказал как Сослаханов, что русские только и мечтают заселить чеченские горы и пасти там свиней, его бы просто подняли на смех. И уж чтоб услышать здесь «русские не уезжайте — нам нужны рабы» — такое можно было представить только в бреду. Не то, что здесь никто не обращал внимания на национальности — нет, конечно. Все знали, кто русский, кто армянин, кто чеченец. И про политику здесь тоже говорили — куда же без этого.
Говорить, конечно, говорили. Но без обобщений. И без оскорблений.
Тот же Асланбек, года два назад отбил у идиотов из Департамента Безопасности инженера отдела сбыта Льва Львовича, которого все на заводе называли просто Львович. Несколько молодчиков, клацая затворами автоматов, тащили его тогда в машину, требуя показать, где на заводе хранится «красная ртуть». Напрасно Львович пытался объяснить, что никакой ртути, а тем более «красной», завод не выпускает. Его никто не слушал. Кто знает, что было бы, если бы не Асланбек. Не обращая внимания на угрозы, он буквально попер грудью на автоматы, и не успокоился, пока Львович не был отпущен.
В автобусе стало еще тише.
— Только испортить.… Всегда только все испортить, — уже тише повторил Асланбек..
Больше танков до самого завода не видели.
На лавочке перед проходной собрались покурить — время еще было, да и вообще никто уже давно не спешил в кабинеты. Делать там, собственно говоря, было особенно нечего.
— Асланбек, — затягиваясь, спросил Львович, — а кто это «вы»? Русские? Все? И мы тоже?
— Львович, не цепляйся к словам, — Асланбек сплюнул, усмехнулся. — К тебе это не относится — какой ты русский?
Шутку никто не поддержал.
— Ладно, мужики, не обижайтесь, — вмешался Рамзан из технадзора. — Асланбек погорячился немного. Вы просто не понимаете, что случилось.
— Почему не понимаем, — удивился Андрей, самый молодой из присутствующих, — Неподготовленный штурм…
— Да ни хрена вы не понимаете, — взорвался Асланбек. — Неподготовленный.… Херня! Да пусть их хоть сто было бы — неподготовленных! Не это главное. Главное, что в танках русские военные были. Понимаете вы это? Эх…
— Мужики, вы представьте, — Рамзан говорил тише. — Помните 91-й год, ГКЧП? Помните, как народ БТРы в Москве останавливал, военных вытаскивали. А если бы там вместо русских американцы оказались? Или израильтяне? Представляете, что бы было? Вот и здесь то же самое.
— Ты хочешь сказать, что теперь все сплотятся вокруг Дудаева? — спросил Борис.
— А ты как думал? — Асланбек выкинул сигарету, тут же вытащил другую. — Конечно! Да еще вчера большинству наплевать было, кто кого свалит — Дудаев или оппозиция. Что те чеченцы, что те. Устали уже все, устали. А вместо чеченцев пришли русские. На танках! Теперь все — никакой оппозиции больше нет. Эх, Москва.… Вот удружили — дудаевцы спасибо должны сказать.
Помолчали. Дым десятка сигарет поднимался вверх, в хмурое ноябрьское небо.
— А может, это они специально.… Договорились? — спросил кто-то неуверенно.
— Черт его знает, — отозвался Рамзан. — Кстати, в курсе, что Москва уже отказалась от своих?
— Как это?
— А вот так! — зло сказал Андрей. — Заявили, что ни одного российского военнослужащего в штурме не участвовало. Падлюки! А Грачев объявил, что танки в город мог бросить только полный дурак. Что, если будет надо, он возьмет Грозный одним парашютно-десантным полком за два часа.
— Они что — одурели? — не поверил Львович.
— Черт его знает, — повторил Рамзан. — Политиков не разберешь. Что ваших, что наших.…
— Рамзан, ты чего это? Ты же сам вроде за Дудаева был? — спросил Андрей.
— Да пошел ты! Мало ли кто за кого был — вон Львович по коммунистам тоскует, а ты за Ельцина недавно глотку рвал. Забыл? Воевать-то зачем?
А вечером телевидение под траурную музыку без перерыва показывало последствия штурма. Подбитые танки с оторванными башнями, разрушенные дома. Трупы танкистов, обгорелые как головешки. Трупы гражданских, попавших под шальную раздачу. И куски кровоточащего человеческого мяса на асфальте, на деревьях и даже на проводах.
Кровь, кровь и кровь.
И вой женщин.
И постоянно звучащее слово: «Г1аски[1]».
Удивленно. Возмущенно. Зло. Безнадежно.
«Г1аски?» «Г1аски…» «Гlаски!»
— О! Смотрите, смотрите! — закричал Славик. — А вон мы с бабушкой! Видели?!
— Что? — испугано спросила Ирина. — Вы с бабушкой ходили смотреть на этот ужас?
— А чо? Ходили. Все ходили и мы пошли. Мам, знаешь, около дворца танк валяется, а башня метров на 30 отлетела! Вот, небось, бабахнуло! А еще я за «Юбилейным» собаку отогнал — она хотела человеческую руку сожрать.
— Славик! — закричала Ирина. — Славик, замолчи! Замолчи! Замолчи!! Замолчи…
Разговор с телевизором
— Ну что, Боря, не хочешь поговорить с самым главным?
Человек на экране напоминал чудовищную карикатуру. Густые черные брови, лысина с родимым пятном, щегольские военные усики и породистый нос алкоголика. Вдобавок, на лбу у него была повязка с надписью «Догоним и перегоним Эмираты»!» Один из лацканов желтого пиджака украшал двуглавый орел, на другом красовались серп и молот.
— А ты кто такой? — спросил Борис.
— А тебе, па-нимаешь, не все равно? — Издевательски улыбнулся телемонстр. — Главное что я все знаю. Или тебе не нравится мой, па-нимаешь, облик? Так лучше?
Человек щелкнул пальцами и превратился в известную всей стране, но совершенно голую телеведущую с неожиданно внушительным бюстом. К соску одной груди был пристегнут микрофон, над выбритым лобком извивалась татуировка: «Все для народа…»
Борис поморщился.
— Что, и так не нравится? Экий ты, братец, привередливый! Ладно, черт с тобой!
Девица разочарованно усмехнулась и растаяла. На ее месте сидел теперь благообразный седой старичок с остренькой бородкой и молодыми глазами.
— Не надоело паясничать? — раздраженно спросил Борис. — Тут рушится все, а тебе лишь бы…
— Да ты что?! — театрально закатил глаза старичок. — Рушится? Прямо-таки все? Может, хватит истерики? — голос стал жестким и циничным. — Рушится у него.… Да это тебе, мой друг, просто повезло: родился в спокойное время, даже вырасти и пожить успел. А не кажется ли тебе, что это вообще-то исключение? А вот состояние когда кажется, что все рушится — это наоборот, привычное состояние нашей страны? Ась?
— Не знаю, — буркнул Борис. — По-моему, такого давным-давно не было.
— Ну да, ну да! Давно — лет пятьдесят. Это для тебя много, а для страны — тьфу! Тебе, Боря, просто не повезло.
— Слушай, ты, всезнайка, — разозлился Борис, — может, скажешь, зачем понадобился этот идиотский штурм?
Старичок отвел взгляд, выдернул волос из бороды, разорвал, подул. Немного подождал, разочарованно объявил:
— Не получается. Забыл.… О чем ты? А, штурм.… Ну, это просто — нервы кое у кого сдали.
— Всего лишь? — возмутился Борис.
— А чего.… Ну, сам посуди. Экономика на ладан дышит, народ недоволен, все критикуют — и справа, и слева. Еще эта Чечня, будь она неладна! Надо же что-то делать! Сколько терпеть можно — так и слететь можно. А тут еще оппозиция эта хренова в уши дует и дует: «Дудаев слаб, поддержки никакой, только кучка бандитов. Если будем медлить, власть возьмет Хасбулатов». Хрен ему, а не власть! Да и свои торопят: «Пора, пора, а то сожрут — желающих-то много». Вот и не выдержали.
1
Русские (чеченск.)