Африканский вояж

Бес долго смотрит на поверженного врага, потом, собравшись с силами, выдергивает из собачьей глазницы перепачканный темной кровью нож и, вытерев о куртку, возвращает его в ножны. Теперь, когда угроза миновала можно заняться собой. Провести так сказать инвентаризацию, разбираясь, какие потери понес, и что же теперь делать. Левое плечо начинает наливаться горячей пульсирующей болью. Пуля Кота прошла навылет намного выше сердца, разорвав грудную мышцу и скользнув по лопатке, вышла из спины. Почему он не сделал контрольного выстрела, отчего понадеялся, что рана смертельная, оставалось только гадать. Вроде ничего жизненно важного не задето, а значит возможно еще поживем. Кое-как сумев приподняться и сесть, немилосердно кружилась голова и подташнивало, видимо, от потери крови, Бес пропитанными спиртом гигиеническими салфетками протер рану и с горем пополам перевязался. Из оружия при нем остался лишь всунутый в карман разгрузки пистолет, две обоймы к нему и тяжелая ребристая граната Ф-1. Левая рука не слушалась абсолютно и висела безжизненной плетью. Зато попробовав встать на ноги он осознал, что не смотря на слабость идти вполне способен. Вот только куда идти? Обратно в Знаменское, на базу оппозиции, после того, что они сотворили на этом хуторе — форменное самоубийство, махом окажешься на таком же кресте, что и невезучий танкист Юрка. Пробираться к границе республики, а дальше? Дома представители завербовавшей его конторы наверняка не особо обрадуются возвращению нежелательного свидетеля их грязных делишек. В дороге они слушали радио и уже знали о пленных танкистах, которыми теперь вовсю козырял Дудаев. Да, дела… Бес опустился обратно на пашню и достал из кармана пистолет. Задумчиво глянул ему в дуло, подмигнул невесело, затем, передернув затвор, вставил ствол себе в рот.

Страшен был вид январских улиц города Грозного, искалеченных, растерзанных и смятых, провонявших мертвечиной, пороховой гарью и серым пеплом пожаров. Но даже на них, этих казалось бы мертвых улицах, продолжалась жизнь: быстрыми тенями шныряли между грудами мусора разжиревшие собаки-людоеды, такими же сторожкими перебежками изредка перемещались оборванные грязные бородачи с оружием на изготовку, иногда поднимались из подвалов прячущиеся от войны мирные жители, растрепанные опустившиеся от выпавших на их долю лишений. Порой проносились завывая движками на бешенной скорости бронетранспортеры с хмурыми ощетинившимися стволами мальчишками на броне. Победители чувствовали себя в городе едва ли не менее уверенно, чем побежденные.

Темным январским вечером Асланбек был занят важным делом. Он боролся с русскими оккупантами. Не смотря на то, что ему всего пятнадцать лет и то совсем недавно исполнилось, он уже успел многое сделать в этой священной для каждого вайнаха борьбе. Во время активных боев за город, он корректировал огонь минометов по позициям федералов. Потом вместе со старшим братом по ночам ставил мины на улицах по которым днем перемещались солдаты. А самое главное, он смог заманить на позиции боевиков, отбившегося от своих и заблудившегося в незнакомом городе морского пехотинца. Поверивший Асланбеку лопоухий морпех, выряженный в бушлат не по размеру и широченные сапоги до колен, покорно, как теленок на привязи, притащился за ним к девятиэтажке, в подвале которой держал оборону отряд старшего брата Асланбека. Окруженный смеющимися чеченцами морпех глупо моргал пронзительно-голубыми глазами, и губы его забавно дрожали от обиды, а по щекам текли злые слезы. Асланбека все хвалили за находчивость и в награду позволили самому перерезать горло приведенному русаку, а потом отрезать у него правое ухо — талисман на счастье. С тех пор Асланбек гордо носил это ухо на шее на специальном зеленом шнурке.

Сегодня вечером задание у Асланбека простое, нужно в указанных местах города, там, где они наверняка попадутся на глаза солдатам оставить издевательские надписи: "Смерть русским свиньям!", "Свободу волкам!", "Добро пожаловать в ад!" и так далее. Сначала Асланбек возмутился, что ему поручают такое малозначительное дело, и хотел даже отказаться на отрез. Но помощник брата, хромоногий Ислам, хитро поглядывая на него, пояснил, что такие надписи порой пострашней поставленной мины, потому что отнимают у врага самое главное — мужество. Подумав, Асланбек с ним согласился и теперь не жалея сил и времени старательно разрисовывал уцелевший после попадания авиабомбы обломок стены дома. Поставив точку под восклицательным знаком, юноша отступил чуть в сторону, любуясь результатами своего труда. Получилось просто замечательно, выполненная ярко-красными буквами надпись, казалась сделанной кровью, мелкие потеки по краям букв только усиливали это впечатление. Ислам будет доволен.

— Добро пожаловать в ад! — смакуя текст, с выражением прочел Асланбек.

— Был там, — откликнулся за его спиной глухой мужской голос.

Асланбек подпрыгнул как ужаленный и стремительно развернулся. Чуть ниже его под кучей камней и мусора стоял мужчина в добротном турецком камуфляже, мертвенно неподвижные голубые глаза пристально изучали Асланбека, пробивавшаяся на подбородке щетина была светло-русого цвета, да и весь склад лица свидетельствовал о том, что перед ним русский. Однако в противоположность перепуганным и затравленным солдатам, вид человек имел независимый и дерзкий, направленный на Асланбека автомат держал с небрежностью однозначно свидетельствующей о долгой привычке. Вобщем не похож он был на типичного федерала, совсем не похож…

— Дяденька, простите, я больше не буду… Мне старшие мальчишки велели это написать… Честное слово, — плаксиво заныл Асланбек, внимательно следя за реакцией странного русака.

Однако так ничего и не углядел, все тот же холодный, ощупывающий взгляд, почему-то слишком долго задержавшийся на его груди. Что он там нашел? И тут юношу прошиб нешуточный озноб, он понял. Окончательно сломавшаяся вчера застежка-молния на куртке! Куртка не застегнута, распахнута на груди! А значит, незнакомец прекрасно видит болтающееся на зеленом шнурке ухо! Будь проклят тот день, когда он вообще отрезал его! Дурацкий мальчишеский форс, заставивший носить отрезанное ухо врага, теперь может дорого обойтись. Убить его, конечно этот русский не убьет, кишка тонка у них стрелять в детей. Ха, это он-то ребенок! Не убьет, но неприятности быть могут.

— А ухо тебе тоже старшие мальчишки подарили?

— Ухо? Ухо я на дороге нашел. Таких ушей сейчас много по городу валяется! — дерзко вскинул голову Асланбек, главное не показать врагу свой страх, пусть видит, что имеет дело не с перепуганным сопляком, а с настоящим джигитом. Что это идет в противоречие с его самоуспокоительными мыслями о том, что русский не должен тронуть подростка, Асланбек в тот момент как-то не заметил.

— Не любишь нас? — вроде как даже с интересом спросил русский.

— А за что мне вас любить? Подожди, придет время, мы с вас спросим и за погибших братьев и за город разрушенный, — спокойствие собеседника подействовало на Асланбека возбуждающе, раз так миролюбиво разговаривает, значит сам боится, значит слабый. — Резать вас будем как свиней! Женщин ваших трахать будем, а потом тоже резать! Да мой брат, таким как ты яйца отрезал, и еще резать будет…

— О как, — качнул головой русский. — Видно вас, волков, всех перебить нужно. Сами не успокоитесь.

— Да я…, - взвился было Асланбек, но автомат в руках русского дважды придушенно хлопнул, чуть дергая украшенный ПББСом ствол и отказавшие ноги подломились, а ставший вдруг непослушным язык не смог вытолкнуть изо рта окончание фразы.

Он был еще жив, когда неправильный русский подошел и склонился над ним. Перед затуманенным взором Асланбека мелькнула сталь ножа и крепкая с красными разбитыми костяшками кисть украшенная синими корявыми буквами «БЕС». Дернул за шею натянувшийся под лезвием шнурок.

— Это я у тебя заберу, — все так же ровно сказал русский, пряча в карман срезанное ухо. — А вот тебе взамен!

Асланбек почувствовал, как чужие жесткие пальцы роются у него в волосах, потом откуда-то издалека докатилась вспышка пронзительной боли, и что-то теплое и мягкое шлепнулось ему на лицо.