Страница 54 из 112
Я перевернул фотографию. На обороте были написаны имена, а напротив одного имени стояло пояснение — «татарин». Причем взгляд у этого татарина был не такой веселый как у остальных. Похоже, ему было в окружении этих кадров не так уж и весело.
Внезапно я разозлился, и отшвырнул фотографию прочь. Меня просто взбесило это. Ну, все же мусульмане! Нет, выделили-таки одного — не наш, не чеченец.
У нас в группе учился один — Ибрагим. Хороший парень, ничего плохого сказать не могу. Звезд с неба не хватал, но и не отставал никогда. Жил в общаге. То, что он чечен, меня никогда не напрягало. Я об этом вообще никогда не думал.
У нас вообще всех нерусских — с Кавказа — называли «хачиками». А там никто не разбирался: грузин он, армянин, ингуш, осетин, из Дагестана или Чечни. «Хачик» и «хачик». Были хорошие «хачики» — нормальные ребята, мы их так даже и не называли. Были плохие, но я не помню, чтобы у них возникали проблемы именно из-за национальности… Да нет, не помню такого. И в школе не помню… Ну да, мы же были интернационалисты.
Теперь все рухнуло. Послужив на Кавказе, я научился отличать даргинцев от лакцев, аварцев от кумыков, ингушей от чеченцев… И увы, от нормального отношения у меня не осталось и следа. Как выяснилось, мы русские, относимся к ним гораздо лучше, чем они к нам. Да, это правда, они презирают слабость, уважают только силу, а добродушие принимают именно за слабость…
Да, что-то я слишком близко к сердцу принял эту странную фотографию. Бог с ней! Да и с ним. Говорят, Ибрагим не стал воевать с нами, уехал куда-то в другую республику. Может быть, он тоже помнит, как мы вместе учились, как жили в одном вагончике, как помогали друг другу? Может, это на него подействовало? Очень хотелось бы верить…
Восканян позвал меня есть курицу. От тушки мне досталась нога. Кто-то открыл две банки с огурцами и помидорами. Курица была старая и жесткая. А помидоры и огурцы слегка осклизлые и очень кислые. Но мои бойцы явно остались довольны.
Во-первых, это была не казенная еда. Впервые за очень долгое время.
Во-вторых, это вообще была первая еда за также весьма приличный промежуток времени.
В-третьих, они добыли эту еду сами. И это позволяло им наплевать на товарища прапорщика с высокой колокольни.
А вот лепешки удались. Действительно, это оказалось очень вкусно. Это и позволило без особой муки съесть и жесткую курицу, и несвежие закрутки.
— Сахар есть… — мечтательно сказал Боев. — Эх, еще бы дрожжей!
— Что у нас с водой? — спросил я, прервав алкогольные видения сержанта.
— С водой плохо, — ответил мне армян. (Он все больше и больше входил в роль завхоза). — Есть фляга. Мы взяли в городе. Но воды набрать негде.
— Что? Вообще ничего? — спросил я огорченно. — Чаю бы попили с вареньем этим…
— Нет, воды нету.
Вот так. Чай обломался. И теперь еще появилась забота, где набрать воды. У нас были два армейских термоса, но этого было мало, и сейчас они были пусты.
— Так, — сказал я. — Абрамович. Возьми людей, кого хочешь. Бери термосы. Только флягу пока не берите, а то могут быть глупые вопросы, на которые умно ответить вы все равно не сможете. Так, берите термосы, и идите вон в ту сторону, (я показал рукой). Там старшина второй роты, попросите у него воды. Давайте! Чаю попьем. Что костру зря пропадать?
Абрамович взял с собой двух человек, и они отправились в указанном направлении. В это время появилось солнце, и туман почти тут же рассеялся. Увидев, что творится внизу, я только ахнул.
Как весенние ручейки, из города и в город текли наши военнослужащие. Их было необыкновенно много. Я даже как-то и не подозревал, что у нас столько пехоты. Впрочем, я мог и ошибаться. С чего я решил, что промыслом занимается только наш батальон?
Среди ближайших ко мне потоков как альбатросы над бурным морем, кружили Бандера и Салий. Периодически они «ныряли» в глубину, и выхватывали тот или иной экземпляр несуна.
Я бодро отправился к Бандере, посмотреть на его «охоту».
— Что вы тут делаете? — спросил я.
Салий молча показал мне целую сумку видиокассет. Чего здесь только не было!
— Эммануэль! — вытащив одну из кассет, хитро подмигнул мне Степан.
На этот счет я промолчал, а спросил вот о чем:
— А на чем смотреть будете-то?
Лейтенанты переглянулись.
— Вот, — ответил Валера. — Как раз стоим, ждем, когда кто видак потащит.
— А как же вы их… — хотел было спросить я, но не успел.
Степан нырнул в «глубину» и выхватил из нее недоумевающего и временно потерявшего соображение и ориентацию солдата. В руках у него была довольно объемистая сумка, с которой обычно путешествуют туристы с гитарами.
— Показывай, что там у тебя, — сурово сказал Степан.
Солдат задергался, но Салий показал весьма объемистую деревянную дубинку. Рядовой сразу сник, и сам послушно расстегнул молнию. В сумке лежали какие-то свитера, рубашки… Даже майки. Было две банки с чем-то съедобным, пара видиокассет…
— Дай-ка глянуть, — протянул руку Бандера.
Он осмотрел названия…
— А-а… — разочарованно протянул Степан. — У нас уже такие есть… Все! Свободен!
Бандера дал бойцу стимулирующий пендель, и солдат с довольным и облегченным видом тут же ретировался.
В небе послышался шум вертолета. Мы трое задрали головы. Сверху, из вертушки, кто-то кричал в матюгальник, призывая прекратить «мародерство» и угрожая всяческими карами. Я засмеялся, Валера скривился, а Степан просто заржал.
— Идите к черту! — сказал он. — Ни хрена не кормите, мне даже иногда перед бойцами стыдно, не снабжаете, предаете при каждом удобном случае, а по телеку, оказывается, каждый день нас мешают с грязью… Идите на хер!! Я злобный и ужасный федерал! Я пью по утрам кровь чеченских младенцев, а вечером греюсь у подожженных домов! Попробуйте прекратить экспроприацию экспроприаторов! Посмотрим, что будет…
— А что будет? — спросил я.
— Да ничего не будет! — ответил мне Бандера. — Поорут, полетают и успокоятся. Это начальство само грабит так, что о-е-е-ей! Нашему же солдату нечего терять, кроме жизни. А тут ее и так не щадят. Поэтому большие пузаны боятся на передовой показываться. Пристрелить могут. Чисто случайно. А уж морду набить… Это вообще запросто.
Степан прекратил ругаться, потому что появилась новая группа несунов. Впереди шел даг, весь обвешанный курами, а за ним двое русских с набитыми вещмешками. Дага я уже видел. Еще бы! Это достопримечательность! Он тут был единственный даг в пехоте. Мне казалось, что у него к чеченам какие-то личные счеты, потому что он никогда не называл их единоверцами или братьями. Наоборот, все говорил о них только плохое, и лицо его при этом искажала неподдельная ненависть.
— Что грабишь единоверцев? — подколол его Степан.
Даг уставился на лейтенанта злыми черными глазами.
— Чечен мне не брат! — яростно сказал он, и насупился.
— Да ладно! Шучу я. — примирительно произнес Степан, и кивнул ему. — Проходи.
Куры Бандеру не волновали вообще.
— А вы вытряхайте вещички! — Это уже относилось к лицам славянской национальности.
Они даже с какой-то готовностью распахнули свои вещмешки, и выставили их содержимое на наше обозрение. Улов был неплохой. Шоколад, печенья, всякая съедобная дребедень в ярких пакетиках — наверняка ограбили рынок. Салий и Бандера извлекли по шоколадке, и последний неожиданно нанес удар деревянной дубинкой солдату по ногам. Тот рухнул.
— Знаешь, за что я тебя ударил? — С пафосом спросил Степан у бойца, наклонившись над ним.
— Нельзя мародерствовать! — с готовностью закивал головой лежащий на земле.
— Нет, — ответил Бандера, и стукнул солдата еще раз. По голове.
Боец ошалел. Глаза у него собрались в кучу.
— Я не то взял? — завопил он, чуть не плача.
Бандера снова молча стукнул его и помотал головой.
— Ну а что я сделал-то?
Солдату было больно, он плакал, а его товарищ замер как статуя, не понимая, что будет с ним, и с ужасом переводя взгляд то на сослуживца, то на нас.