Страница 111 из 112
Ладно, все к черту! Сейчас не до этих глупостей!
БМП слегка покачивался, и я покачивался вместе с ним, иногда цепляясь за Калиева, который, в свою очередь, крепко держался выступ на люке.
Я проверил рацию. Связь с Найдановым была хорошая, и он пожелал мне удачи. Я сказал спасибо, и начал про себя читать молитвы. Хорошо, что я знал «Отче наш», и «Да воскреснет Бог». Какое — никакое успокоение, но мне стало полегче.
Я часто слышал, что ожидание боя много хуже самого боя. Да, правда, ожидание было довольно муторным. Все, что было со мной до этого, было по-другому. На нас или нападали внезапно, и терзаться было попросту некогда, или, как под Первомайским и Гойским, я находился на позиции, по большому счету, в укрытии, и все, что там от меня требовалось, это хорошо сделать свою работу. Или, как под Агишбатоем, мы занимали территорию, оставляемую отступающим противником.
В наступление на заранее подготовленную оборону, в рядах пехоты, я шел впервые.
Тут у меня в памяти всплыла одна из тирад Левченко, которую он выдал нам с Васей, когда мы выпивали зимой на Васиной квартире. Тогда он сказал, что все рода войск, конечно, важны, но пока матушка-пехота своей голой жопой на проволоке не повиснет, пока ее не порвет, и не займет территорию, бой выигранным считать никак нельзя.
Теперь я и сам чувствовал, насколько, оказывается, голая у меня жопа, и как больно будет висеть ею на колючей проволоке. Уж быстрее бы все началось, что ли? Тогда не будет времени на всякие душевные терзания…
Все, приплыли. БМП выстраивались в линию, дальше они не пройдут. Дальше пешком.
Перед нами был низкорослый лес. Не густой, деревья невысокие, все какие-то искореженные, пытающиеся расти не ввысь, а в ширь. Чего-то им не хватало здесь в почве? Или у них изначально сама природа такая?
Непонятно. Но проехать на боевой машине было действительно крайне трудно, если возможно вообще. Да и путь лежал на подъем, в гору.
Три наши роты, тремя колоннами одновременно двинулись параллельно друг другу. Я так и шагал вместе с Логвиненко. Впереди, в просвете между кустарником, мелькнула фигура Франчковского.
Шли молча, почти без разговоров. Но все равно, движущаяся масса бойцов волей — неволей создавала шум, как будто через лес скользила железная змея, обдирая стальной чешуей деревья, попадающиеся ей на пути.
За мной пыхтели два бойца, тащившие на себе АГС и боеприпасы к нему. Они тихо, шепотом, матерились — оружие было тяжелое, и нести его вверх по плохой дороге было не очень-то легко.
Мне казалось, мы идем уже довольно долго, и постепенно у меня в голове стала появляться мысль… Что, может быть, все не так уж и хреново. Что мы сейчас дойдем до какой-то точки, займем ее, окопаемся, и выкурить нас оттуда будет уже довольно нелегко. Потому что это уже тогда не мы будем наступать на пулеметы и АГС противника, а, наоборот, им придется это делать. Я заметно приободрился… А зря!
Впереди раздались крики, началась стрельба, а потом стрелять начали непосредственно в нас. Логвиненко откатился в сторону, я бросился за ним. За мной — два бойца с АГС.
Следующий боец не успел, он рухнул на землю, можно сказать, прямо перед моим носом. Забил ногами, и утих. Я откатился еще немного в сторону, и потерял Логвиненко.
Что делать? Я схватился за рацию… И понял, что, наверное, ей я обязан жизнью. Она была разбита вдребезги. Как я этого не почувствовал? Когда пуля попала в нее?
Стрельба впереди усилилась. Справа от меня заработал АГС. Куда он стрелял, я не имел ни малейшего представления. Взяв автомат, я высунулся немного из-за дерева, за которым прятался… И бац! Поля ударила в его ствол, почти на уровне моей головы.
Я резко отпрянул. «Черт! Мы окружены!». Мысли закрутились в моей голове как разноцветная карусель. Куда? Прорываться вперед? Идти назад? Или оставаться на месте и ждать? Чего ждать?
Оставаться на месте было так же страшно, как и двигаться. Я чувствовал, что снайпер ждет меня. Это было жуткое ощущение. Бах! Еще одна пуля попала в ствол. Нет, надо все-таки отползать куда-то? «Надеюсь, что хотя бы сзади никого нет»!
Ах, да! У меня же есть две гранаты! С перепугу я совсем забыл о них. Я нащупал одну у себя под животом.
«Надо кинуть ее вперед, а потом прорываться к Логвиненко».
Слева послышался сильный шум. Кто-то приближался. Я увидел вынырнувшего из-за дерева солдата, с перекошенным окровавленным лицом. Тут же он кубарем, словно ударившись о невидимое препятствие, покатился на землю.
Я бросил гранату вперед, и прыгнул в сторону от своего зеленого «спасителя». Я покатился по траве, свалился в ложбинку, и наткнулся на Логвиненко, вокруг которого было несколько человек.
АГС был разбит, около него, уткнувшись лицом в землю, лежал один из тех бойцов, кто совсем недавно еще нес его на своих плечах.
Еще несколько десятков секунд, и я увидел наши отступающие роты. Мы тут же присоединились к потоку.
Логвиненко зачем-то кинулся ему навстречу, и начал пробиваться вперед, а я влился в толпу отступающих. Рядом снова оказался Калиев. Он умоляюще взглянул на меня, потом колени у него подогнулись…
Я попытался остановить пробегавшего бойца — он оттолкнул меня, и помчался дальше. Тогда следующему я сразу врезал в морду. Тот упал. Я схватил его за шиворот, и приказал помочь мне. Он тупо подчинился.
Мы подхватили Калиева и понесли его, держа за руки. И хотя он перебирал ногами, но нести бойца было крайне тяжело.
Впрочем, большое физическое напряжение словно убрало мой умственный паралич. Я снова начал ясно соображать, и замечать происходящее вокруг. Стрельба за нашими спинами стихала, а это могло означать, что нас не преследуют. Значит, скоро можно будет остановиться, передохнуть, и хотя бы попытаться восстановить боевой порядок.
Однако порядок остался только в том, что отступление стало чуть более спокойным, чуть менее походящим на откровенное бегство. Оно закончилось только тогда, когда наша пехота вышла к своей боевой технике.
Бойцы в изнеможении валились на землю. Водители из БМП тут же бросились к пехоте с расспросами.
Быстрее всех сориентировался замполит батальона. Он почти силой вернул двух водителей БМП на место, и в эти машины стали грузить раненых, которых удалось вынести с поля боя.
Я сдал Калиева с рук на руки, и вернулся обратно к лесу, ожидая появления офицеров. Ждать пришлось совсем недолго. Вышли и Логвиненко, и Франчковский, и Урфин Джюс, и Санжапов, и Жирков…
На Жиркове лица не было вообще. Он был белый как мел, я не преувеличиваю. Сколько раз я слышал это выражение, но только сейчас убедился, что это возможно самым буквальным образом. Лейтенант вышел из леса, и тут же бессильно упал на траву.
Франчковский потерял весь свой апломб. Как я узнал позже, пуля пробила ему бронежилет, но не смогла преодолеть пластину из бронника, которую ротный на всякий случай засунул себе в нагрудный карман. Франчковский с таким немым изумлением изучал эту пластину, как будто увидел ее в первый раз.
Впрочем, на этом, пожалуй, удачи и закончились. Я лично не видел медика Гаджи, который, как я точно знал, вошел в этот лес вместе со всеми.
— Ты не видел Гаджи? — спросил я у Логвиненко.
— Нет, я даже не знаю кто это.
— Капитан Гафуров. Медик.
— А… Нет, не видел. Не знаю.
— А ты, кстати, чего вперед-то побежал? — спросил я.
Ротный задумался.
— Надо было бойцов своих собрать, — сказал он. — Нехорошо, когда командир бежит впереди своих подчиненных.
— Логично.
Я оставил Логвиненко, и решился подойти к растерянным и озабоченным Санжапову и Урфин Джюсу, стоявшим недалеко от меня. В этот момент в то самое место, которое мы недавно так бесславно покинули, полетели артиллерийские снаряды. Комбат и ротный болезненно поморщились.
Но меня по-прежнему волновала судьба Гафурова.
— Вы его не видели? — обратился я с этим вопросом к начальству.
— Убит, — коротко ответил мне Санжапов.