Хлеб с порохом

Неприкрытая насмешка солдата еще больше разозлила меня:

– Рядовой Кушмелев, выйти из строя. Постойте здесь, товарищ солдат, и послушайте командира батареи.

Солдат вышел и продолжал насмешливо, но уже и снисходительно улыбаясь, наблюдать за мной.

Я начал говорить, и чем больше говорил, тем больше горячился. Горячился от того, что видел, как мои слова не могли пробиться к душам солдат. Видел их непроницаемые лица. Никакого раскаяния от того, что они пьяны, что комбат мечется и бесится от бессилия изменить положение вещей. Кушмелев все откровеннее ухмылялся, наблюдая за моими метаньями вдоль строя. Я внезапно остановился напротив него и вперил свой бешеный взор в его наглые глаза. Он выдержал мой взгляд, и торжествующая улыбка еще больше раздвинула его губы. Это стало последней каплей в чаше моего терпения. Я шагнул вперед, резким движением поднял руки и большие пальцы обеих рук вогнал в уголки рта, растянув в разные стороны губы до предела. Увидев дрогнувшие в испуге глаза солдата, я зарычал ему в лицо:

– Сучонок, комбат бегает перед строем, рвет свое сердце, пытаясь достучаться до вас. А ты ухмыляешься здесь. Только попробуй еще раз ухмыльнуться, и я тебе рот до ушей разорву. Ты что, сука, думаешь, что я развлекаюсь здесь перед строем? Мне приятно это делать? Да я заколебался работать с вами.

Я замолчал, переводя дух, но не отрывая взгляда от глаз солдата. Потом, совершенно не думая о последствиях, резко и сильно ударил Кушмелева головой в лоб. Удар был такой силы, что у меня на несколько секунд все поплыло перед глазами, но это состояние быстро прошло. У Кушмелева от удара кокардой моей шапки рассекло кожу на лбу, и оттуда обильно пошла кровь. Взгляд у него затуманился, но насмешки уже не было, а только один страх. Я выдернул пальцы изо рта солдата, злость мгновенно улетучилась, осталась только усталость:

– Что хотите думайте обо мне, но с пьянкой в батарее я буду бороться. С этого момента я в батарее объявляю сухой закон. И начинаю с себя. Старший лейтенант Кирьянов, притащите сюда мой коньяк.

Через две минуты две двадцатилитровые канистры с коньяком стояли рядом со мной. Я открыл их и ударом ноги опрокинул на землю. В воздухе резко запахло спиртным, и пахучая жидкость начала бурно выливаться на землю. Я вытряхнул последние капли из канистр.

– Все – сухой закон. Офицеры тоже не пьют. Сержант Торбан, окажите медицинскую помощь Кушмелеву. Остальным разойтись.

Я подошел к отцу Большакова, который наблюдал за происходящим:

– Что, Григорий Иванович, осуждаете меня, наверно?

Большаков вздохнул:

– Если бы я узнал об этом там, в Бурятии, я, конечно, осудил бы вас. Но побывав здесь, увидев все это, я не одобряю вас, но в то же время не могу и осуждать. Я ведь прекрасно понимаю, что вы так поступаете не от того, что у вас было желание избить подчиненного. Ведь вы, замполит, командиры взводов делаете все, чтобы сохранить солдат целыми и невредимыми. А пьяный солдат, да еще с оружием в руках, это источник угрозы и опасности. Я тут уже третий день и постоянно им пытаюсь то же самое вдолбить. Они вроде бы соглашаются, но все равно пьют. Только сына своего и сумел удержать от выпивки. Вы тоже со своей стороны не обижайтесь на них: гоняйте их больше, и вы добьетесь своего. Солдаты очень уважают вас.

Торбан наложил повязку на голову Кушмелева, и тот теперь бродил по расположению. Вокруг него периодически кучковались солдаты, что-то возбужденно обсуждая. Через час он на тридцать минут удалился в другие взводы, потом вернулся, и опять вокруг него закрутились солдаты. Я издали наблюдал за этими непонятными переговорами и перемещениями, понимая, что солдаты обсуждают произошедшее на построении и готовят какой-то сюрприз.

Под вечер из штаба вернулся замполит и сразу подошел ко мне:

– Борис Геннадьевич, чуть не забыл: вас вызывает к себе командир полка.

Только я появился у входа в штаб полка, как оттуда вышел командир:

– Копытов, ты как раз вовремя. У тебя в батарее солдат есть. Все фамилию забываю. А вместе с делегацией приехал отец этого солдата, вон как раз он и идет.

Из кочегарки, где размещалась офицерская столовая, вышел здоровенный мужик в камуфляже и, вытирая рот носовым платком, направился к нам. Когда он приблизился, на его плечах я увидел майорские звезды.

– Павел Павлович, помещение вам подготовили. Сейчас сына вашего из батареи вызовут. А это командир батареи – майор Копытов. Можете пообщаться с ним.

Майор протянул мне такую же здоровенную руку:

– Кушмелев Павел Павлович.

У меня дрогнуло сердце, перед мысленным взглядом промелькнул его сын с перевязанной головой, но пожал руку и спокойным тоном представился:

– Майор Копытов Борис Геннадьевич.

Кушмелев повернулся к Петрову:

– Нет, я в батарее буду жить, там с комбатом и пообщаюсь. Надеюсь, мне место там найдется? – Это он уже обратился ко мне.

– Конечно, Павел Павлович. Какие проблемы? Берите вещи и пойдемте.

Через десять минут я и Кушмелев шли по дороге в батарею. Сзади пыхтели два солдата, которые тащили за нами здоровенную сумку.

– Ну, как мой сын служит? Как тут обстановка? – поинтересовался Павел Павлович.

– Придем на батарею, там сын вам все и расскажет, – уклонился я от ответа.

Остановились у землянки, и солдаты с облегчением опустили сумку на землю, а из землянки на шум выскочил Алушаев, которого я тут же отправил за Кушмелевым.

Павел Павлович с любопытством оглядывал расположение, потом я показал, где проходит передний край боевиков, а сам с беспокойством ожидал появления Кушмелева-младшего.

– Папа, ты, что ли? – раздался сзади радостно-изумленный голос солдата. Мы обернулись. – Ни фига себе, я и думать не думал тебя здесь увидеть.

– Ну, здорово, сын, – они обнялись, потом Павел Павлович отодвинул от себя сына. – Что у тебя с головой, ранили, что ли?

Солдат с превосходством и вызывающе посмотрел на меня, со значением сказав:

– Да это так, я тебе потом расскажу… Все расскажу…

Они отошли в сторону и начали прохаживаться по расположению. Я же спустился в землянку, где меня ждали офицеры батареи. На совещание сегодня идти не надо было, поэтому командир полка в двух словах сказал мне, что завтра делегация будет в каждом подразделении. Поэтому везде навести порядок.

Поставив задачу, я распустил командиров взводов и сидел на кровати, наблюдая за солдатами второго взвода, которые сидели без обуви на нарах, весело обсуждая полученные из дома письма и подарки.

В землянку с шумом ввалились майор Кушмелев с сыном.

– Борис Геннадьевич, где мое место? – весело спросил Павел Павлович.

Я с облегчением вздохнул и показал на кровать Карпука:

– Вот здесь и располагайтесь.

«Значит, сын отцу ничего пока не рассказал», – мелькнула у меня мысль.

Павел Павлович сел на кровать и стал доставать из сумки колбасу, копчености и другие вкусные вещи. Все это он передавал сыну, а тот раскладывал продукты на нарах перед своими товарищами. Посчитав, что солдатам хватит, Павел Павлович очистил от лишнего стол передо мной и стал на нем раскладывать остальные продукты и аккуратно нарезать их ломтями. Потом торжественно достал полуторалитровую бутылку и стал ее открывать.

– Борис Геннадьевич, Алексей Иванович, Игорь – прошу за стол, – Павел Павлович сделал приглашающий жест.

Игорь с Алексеем Ивановичем нерешительно переглянулись, и в землянке повисла напряженная тишина. Я кашлянул в кулак, прочищая горло:

– Павел Павлович, тут такое дело: в связи с некоторыми обстоятельствами в батарее с сегодняшнего дня я ввел сухой закон. Так что мы покушаем, но пить не будем.

– Борис Геннадьевич, я через половину страны тащил эту бутылку, чтобы выпить с командиром моего сына, а тут какой-то дурацкий сухой закон, – отец солдата огорченно поставил открытую бутылку на стол.

Я молча развел руками, как бы показывая, что ничего не имею против, но приказ есть приказ.

В повисшем молчании с нар неторопливо слез Кушмелев-младший и, не стесняясь, подошел к столу. Сел на ящик, заменяющий стул, и в гробовой тишине спокойно налил в стакан спиртное из отцовской бутылки. Уверенно взял в руки, покрутил его в пальцах и насмешливо посмотрел на меня сквозь стекло и прозрачную жидкость.