Кавказ в воде

— Чего орёшь, Влаха!? Потише говори.

Под балконом стоит толпа возбужденных дворовых пацанов, Владик, видно, не в состоянии спокойно устоять на месте, и жестами демонстрируя чуть ли не бой с тенью, задрав голову вверх, громко шепчет:

— Наших возле рынка «централовские» побили, погнали, мочить будем!..

— …Всех собрали, ты один остался!

Хизир осторожно заглянул в комнату, мамы не видно.

— Ага, сейчас…

Перелез через ограждение, ухватился за водосточную трубу, шустро спустился. Первый этаж — не страшно…

Заходящее солнце, пробиваясь своими лучами сквозь прошибленные тяжёлой артиллерией отверстия в высотных зданиях, слегка позолотило верхние этажи соседних прокопченных зданий, и создавало на их густо прострелянных стенах причудливые корявые тени — день подходил к концу, наступали сумерки. Посвежело… Не успел Влад проникнуться лирическим настроением, как поступил официальный вызов к Бухари. В комнате у Бухари ничего лишнего и чистота идеальная. Надо признать — чистоплотность — характерная черта ингушей и чеченцев. Пользуясь случаем несколько строк, считаю необходимым, нужно уделить и этому немаловажному моменту.

Чуть позже, после всех этих печальных катавасий, Владислав обратил внимание на развешанные там и сям листки бумаги с красивой арабской вязью. В столовой Бухари разъяснил — «Соблюдай гигиену, дабы множились дни твои»; а в чистом отхожем месте уже Рамзан перевёл — «Не вставай на унитаз ногами, дабы не упасть тебе и не лишиться здравого смысла». Строго соблюдалась и духовная чистота: чуть ли не в каждой комнате для сотворения намаза-молитвы в строго определённое время суток висели лунные календари.

Итак, Влад вошёл в комнату, где кроме чистоты — не то свита, не то друзья-сотоварищи, человек семь-восемь. Сидят на молитвенных ковриках на мусульманский манер скрестив ноги вокруг низенького столика заваленного овощами-фруктами, якута разглядывают, будто ни разу не видели.

— Ну, давай, якут, — на лицах ничего не отражается, кажется равнодушия — и того нет, — рассказывай!

Ни «здравствуй», ни «садись», вот так: «рассказывай»!

— А чего гассказывать? — Влад испытывает чувства и ощущает себя не то чтобы как «в стане врага», но, тем не менее, весьма, признаться, неприятные эмоции переживает, — ну… этот… Гамзан… Пигата — ё!.. я ему — вы не джентльмен, вы не пгавы… — и так далее.

Синедрион выслушал Владислава очень внимательно, не перебивая. После короткого совещания один из заседателей привёл на суд и Рамзана.

— Рассказывай!

Рамзан коротко испепелил Владислава глазами и с помощью энергичных движений руками стал объяснять свою позицию в происшедшем международном конфликте:

— Якут… гыр-гыр-гыр-нах… нет, не нах… вы не правы, гыр-гыр… — ещё раз резанув Влада глазом, закончил по-русски, — бля.

Заседание пришло в движение:

— Гыр-гыр-якут…

— …Гыр-гыр-гыр-Рамзан!

— Я решительно заявляю, гыр-гыр!

Это все одновременно на чеченском изъясняются, в том числе и Рамзан, поэтому ничего непонятно:

— Пират гыр-гыр! Только слабый человек бывает злым и ожесточённым гыр-гыр!

Наконец наступило затишье — секунд пять, не более, Бухари по русски предлагает Рамзану:

— Рамзан, ты не прав, ты должен извиниться перед Вла… Вахидом!

— Гыр-гыр-нах! Какого… — всё-таки Рамзан приложив усилие воли, взял себя в руки, успокоился, — я перед ним извиняться не буду! — развернулся, хлопнул дверью.

Владик возле двери скрипел половицами недолго, кто-то предложил:

— Садись с нами, Вахид, угощайся, — лица приобрели доброжелательные выражения, к вазам на столе протянулись указующие длани, — фрукты-мрукты, овощи-момощи…

— Ты на него не обижайся, — это уже Бухари, — ты наш гость, пока ты с нами — тебя никто не тронет! Вообще-то Рамзан отличный парень, что это с ним сегодня — не пойму…

— Будь как дома! Считай, что ты среди братьев.

— Если кто тебя коснется, считай он — труп!

— А что это у нас пол так скрипит?

— Вроде бы не скрипел никогда…

— Ну, ты Вахид и бугай!

— Если бы ты промахнулся, Рамзан бы простудился!

Хозяева — люди как люди, посидели, поговорили, перезнакомились. Как-то теплее стало, уютнее. Владик уже совершенно по-свойски поинтересовался:

— Мужики, а что это за «адат» такой?

— При чём здесь адат?

— Ну, этот, Гамзан талдычил «адат, адат». Где-то я это уже слышал.

— А, это, — хрустнув грушей ответил Бухари, — из-за тебя он пиджак порвал, а по древнему горскому закону, по обычаю, ты ему должен компенсировать убыток.

— Да!?

— Ага, и, причём, чем дальше живёт обидчик от места происшествия, тем больше предполагается размер компенсации.

Влад на полном серьёзе стал производить в уме арифметические действия…

Сумерки сгустились, где-то вяло каркнула явно голодная ворона, ей апатично ответила чудом выжившая в городе собака. Белесым призраком проплыл пахнущий старой табуреткой дымок, застенчиво пробивающийся из-под соседних руин. По обыкновению хозяев Влад помыл ноги под краном во дворе, вернулся в свою комнату и стал расстилать постель: время позднее, спать пора. В дверь кто-то скромно постучал:

— Можно?.. — просунулась голова Рамзана, осмотрелась по сторонам, после чего зашёл и сам с полным, набитым фруктами и лепёшками, пластиковым пакетом в руке, — э-э…

Почувствовав замешательство, Владик проявил гостеприимство:

— Проходи, Рамзан! — обстановка разрядилась.

— Ты это… Вахид, — замялся чеченец, — ты это… ты прости меня, я был не прав, всё-таки ты наш гость…

Представители народов крепко пожали друг другу руки, даже обнялись.

В среде ментовской братии первое же знакомство нередко перерастает в дружбу, и происходит это очень скоро, сказывается опыт и специфика работы: часто решения нужно принимать очень быстро, и, кроме того, какое-никакое предварительное представление о человеке создается во время общения. Так что уже после первой же чашки чая они стали крепкими друзьями.

— Сколько я тебе должен, Гамзан? — без обиняков спросил Влад.

— За что, Вахид?

— За пиджак, — Владик решил блеснуть знанием местных обычаев, — ты же сам про «адат» говогил.

— Я имел в виду «по морде надавать», — простецки ответил Рамзан, — ты уж меня прости, я сам виноват… Вернулся из города злой, раздражённый, а тут ещё этот кот наглый всю икру сожрал, документы изгадил. Из Каспийска гостинцы привезли, называется.

— Да ладно, — великодушно ответил Влад на извинения, тщательно пряча своё беспокойство по поводу толщины своего кошелька, — с кем не бывает. А что это, кстати, у вас кот без глаза да без хвоста?

— Сам не знаю, давно уже приблудился, такой и был.

— Как вы здесь живёте то, — разливая чай, поинтересовался Владислав, — в этом бардаке.

— Ты знаешь, жить можно, если осторожно. Когда мне приходится в Ингушетию к родственникам ездить, удостоверение с собой никогда не беру.

— Почему?

— Это у вас в России ксива как броня, а здесь — лишний повод для убийства.

— Кого?

— Ментов. Остановят где-нибудь бандиты, обнаружат удостоверение, и к стенке. Когда мент один, его всегда легче убить. Они, басаевцы, дудаевцы — это шакалы. Хоть и называют себя «борз» — волк, но по сути своей — шакалы!

— А ты сам как ментом стал?

Рамзан со злостью сжал кулаки:

— В девяносто втором году на школу, в которой я когда-то учился, ваххабиты напали. Там они весь класс, заложников, изнасиловали, мою учительницу убили и младшую сестру увезли куда-то. До сих пор найти не могу… шакалы, крысы!.. Только из-за угла, да на слабых и беззащитных нападают!

— Ужас, замутил Дудаев…

— Замутил. У многих наших подобные истории случились.

— Это, получается, ваххабиты полностью ислам исказили, национальную идею под это дело подвели, и всех, кто не с ними, поголовно убивать начали?

— Да, Вахид, примерно так оно и есть. У нас, когда человек рождается, ислам с молоком матери впитывает, он — с рождения мусульманин. А идейные ваххабиты — это, чаще всего те, которым мозги перекрутили уже в зрелом возрасте, а безыдейные — простые бандиты. — Рамзан с минуту помолчал, затем продолжил: — сейчас у нас такая обстановка: если раньше мы как-то более-менее лояльно относились к своим родственникам-боевикам, то сейчас никакие сомнения нас не колышут, разбираемся с ними без колебаний.