НЕОТМАЗАННЫЕ-Они умирали первыми

Сергей Щербаков

НЕОТМАЗАННЫЕ-Они умирали первыми

Колонна дошла до поворота на Малгобек

и скрылась за «зеленкой». Она больше

никогда не вернулась. С войны не

возвращается никто. Никогда.

«Нам всего по девятнадцать лет, а мы уже мертвые. Как нам жить дальше? Как нам после этих гробов спать с женщинами, пить пиво, радоваться жизни? Мы хуже дряхлых столетних стариков. Те хотя бы боятся смерти, а мы уже ничего не боимся. Ничего не хотим. Мы стары, ибо что такое старость, как не жизнь прошлым? А у нас осталось только прошлое. Война была самым главным делом нашей жизни, и мы его выполнили. Все самое лучшее, самое светлое в моей жизни — это была война. Ничего лучшего уже не будет. И все самое черное, самое паскудное в моей жизни — это тоже была война. Ничего хуже тоже не будет. Жизнь прожита".

Посвящается девятнадцатилетним

мальчишкам, которым довелось

испить «горькую чашу»

чеченской войны

Они вернулись с войны в родной город. Их не так много. Но они есть. Эти ребята, что видели всю мерзость, кровь и грязь чеченской войны. Они вернулись со своей болью, с нарушенной психикой, со своим взглядом на этот жестокий и несправедливый к ним мир. Они вернулись домой, где их никто не ждал, кроме родителей и близких. Кто залечит их кровоточащие раны, кто ответит за их исковерканные судьбы? Долго мальчишкам еще будут сниться: обстрелы, зачистки, крики и стоны раненых, горящие как факел БМП, смертоносные растяжки, разрушенные дома, чужие глаза, полные слез и ненависти. Сталкиваясь с безразличием и равнодушием окружающих, им остается забыться в пьяном угаре. Кто поможет им вернуться к мирной жизни, найти контакт со сверстниками, найти интересную работу? Администрации города и военкомату не до этого. Вот когда появится указ или постановление о реабилитации и помощи участникам антитеррористической операции, тогда, может, и вспомнят о защитниках Отечества. А в настоящее время не до них.

Недавно в одной из газет промелькнуло довольно откровенное интервью наемника из Пензы, который воевал в Чечне на стороне боевиков, на совести которого, вероятно, не одна загубленная жизнь наших пацанов. Правда наемника! А где же правда нашего желторотого мальчишки, что испил всю горькую чашу до дна? Да, она не такая красивая, как нам хотелось бы, она очень горька, эта правда об армии и войне. Такой правды не любят.

Часть первая

Возвратимся мы не все

Глава первая

И вновь приказ! Идти в Чечню сражаться!

В своей России Родину спасать свою.

Мне дали роту симпатичных новобранцев,

Все как один погибли там, в ночном бою.

Простите матери! Простите, ради бога!

Я распознать их всех не смог,

Что полегли…

Впереди медленно двигались, внимательно всматриваясь в поверхность дороги и торчащие по обочинам кусты, Мирошкин с овчаркой Гоби и саперы, вооруженные миноискателями и щупами. А за ними, чуть поодаль, — взвод старшего лейтенанта Тимохина. Осень была в самом разгаре: посадки, окаймлявшие дорогу, уже начали сбрасывать с себя позолоченную листву. Сдуваемые легким прохладным ветерком умершие листья, переливаясь на солнце яркими красками, легкой порошей плавно кружились и падали на головы и на плечи солдат, на покрытый колдобинами и рваными заплатами старый асфальт. Чистый утренний воздух пьянил божественными запахами осени. Дышалось легко, непринужденно, полной грудью. Тишину нарушали только завораживающий шелест листвы да посвистывание какой-то перелетающей с места на место одинокой пичуги за кюветом, заполненным мутной водой. Солнечные лучи по-женски ласкали молодые задумчивые лица, играли на них веселыми юркими бликами и слепящими глаза зайчиками отражались на холодных стволах «калашей». Хотелось жить, мечтать, любить и не думать о войне…

Обернувшись, рядовой Пашутин заметил, как кто-то юркнул в заросли в метрах двухстах у них за спиной. Он тут же доложил об увиденном командиру.

— Продолжаем движение! Стефаныч, разберись! — распорядился обеспокоенный Тимохин, обращаясь к старшему прапорщику Сидоренко. — Что-то мне это совсем не нравится.

— Самурский, Пашутин, Танцор, Кныш! Выяснить, кто там маячит у нас на хвосте? — тут же отреагировал опытный служака.

Разведчики с автоматами на изготовку, перемахнув через канаву с водой, растворились в густых зарослях. Оказавшись на той стороне посадок, быстро направились вдоль них назад; старались двигаться быстро и бесшумно, внимательно глядя под ноги и осматриваясь по сторонам. Вдруг, идущий впереди, сержант Кныш резко присел и поднял руку. Все замерли. Но было уже поздно. Их заметили. Со стороны дороги раздались выстрелы. Кныш и Самурский открыли ответный огонь. Неожиданно, почти рядом, за поворотом, ударил мощный взрыв. Земля вздрогнула, качнулась. У Ромки Самурского крепко заложило уши, так бывает, когда ныряешь на большую глубину.

— Огонь! — выкрикнул Кныш, стреляя и отчаянно продираясь напрямик через кусты. Они выскочили на дорогу, над которой все еще стоял столб дыма и пыли. Добежали до поворота. Перед их глазами предстала дымящаяся зияющая воронка, около которой покрытые песком и кровью валялись в изодранном в клочья тряпье изуродованные останки убитого и покрытый пылью АКС без «магазина». Из образовавшейся воронки несло дымом и кислым запахом тротила. Танцор, Эдик и Ромка, опасливо оглядываясь по сторонам, присели на корточки, стараясь не смотреть на то, что недавно было человеком. Кныш обошел место взрыва, у края дороги замер, внимательно всматриваясь в следы. В селе, до которого было около полутора километров, во всю ревели «бээмпешки» их батальона.

— Парни! Гляди, кровь! Он был не один! — крикнул Володька Кныш, показывая пальцем на примятую пыльную траву у обочины. На сухих травинках и серых обломанных кустах темнела большими смазанными каплями свежая кровь. Кровавая дорожка за кюветом пересекала тропинку, вытоптанную овцами, и исчезала в густом колючем кустарнике.

— Фугас ставили, сволочи! — прокомментировал Пашутин, щурясь от лучей яркого солнца. — Специально ждали, когда мы с саперами пройдем, чтобы колонну идущую следом рвануть!

— Да, видимо, мы их спугнули! Вот они впопыхах, что-то не так сделали на свою жопу!

— Туда им и дорога, уродам! — отозвался Ромка и сплюнул.

— Пиротехникам хреновым!

— Плохо у своих арабов-инструкторов учились! Двоешники, бля!

— Закрыть хлебальники! — резко оборвал подчиненых Кныш, обернувшись. — Я пойду впереди! Ты, Ромка, за мной, но держи дистанцию! Метров семь, десять! А вы, мужики, прикрываете Самурая! И не высовываться! Не болтать! Глядеть в оба!

«Вэвэшники» по кровавым следам продрались через кустарник, миновали пологий овражек, откосы которого были покрыты многочисленными овечьими и козьими тропками-ниточками, вышли к небольшой рощице с порыжевшей редкой листвой, которую огибал журчащий обмелевший ручей. На другом берегу, на взгорке среди высокой засохшей лебеды виднелись ободранные стены давно брошенной мазанки, без крыши, без дверей. В сторонке пара серых покосившихся от времени столбов, видно все, что осталось от прежних ворот.