Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 11

На мосту воцарилась тишина, рассекаемая только сухими щелчками затворов фотоаппаратов, стрекотом кинокамер. И тут случилось неожиданное, о чем не знал почти никто, даже сам командарм. Навстречу ему выбежал худощавый подросток в черной курточке, без головного убора. Это был старший сын Бориса Всеволодовича – Максим. Отец на секунду остановился, обнял его. А потом, не снимая с мальчишеских плеч своей руки, так вместе с сыном ступил на советский берег.

И тут уж журналисты не выдержали – это было их звездное мгновение. Плотным, многослойным кольцом, прорвать которое не представлялось никакой возможности, они окружили командарма. Первые вопросы, заданные ему, и ответы на них принадлежат истории. Мы не вправе их опустить.

– Борис Всеволодович, вы сейчас увидите, сколько народа пришло на эту встречу. Но хочу вам сказать, что если бы вы видели эту дорогу все дни, когда выходили наши войска, сколько здесь стояло матерей, жен, детей, ребят, которые отслужили в Афганистане и вернулись домой! Что бы вы сказали всем тем, кто причастен к тому, что называется Афганистаном?

– Матерям низкий поклон. И особенно тем, которые здесь были, здесь ждали.

– Среди журналистов ходит молва, что ваш старший сын стал суворовцем?

– Нет, пока еще не стал.

– А будешь, Максим?

– Буду, обязательно.

– Борис Всеволодович, от земляков-саратовцев привет вам большой. Что бы вы им передали?

– Землякам низкий поклон. Я всегда о них думаю, вспоминаю.

– Товарищ генерал-лейтенант, несколько слов для воинов Киевского Краснознаменного…

– Думаю, когда мы встретимся на украинской земле, я все расскажу. Но предварительно – чтобы Киевский военный округ был в числе лучших.

– Генерал, разрешите, пожалуйста, вопрос от агентства печати «Ассошиэйтед пресс». Говорят сейчас, что Афганистан был суровой школой для Советского Союза. Какие, по-вашему, были уроки для вашей страны?

– Я об уроках говорил уже не раз на пресс-конференциях. Кратко об этом сказать нельзя, уроков действительно много. Думаю, что все они пошли только впрок…

Наверняка вопросам не было бы конца, но командарм решительно сказал: «Вы извините, я опаздываю на митинг».

«Сердечно приветствуем вас, наших славных сынов, на древней сурхандарьинской земле. Как ждали этого дня советские люди!» – такими словами открыл митинг первый секретарь Сурхандарьинского обкома партии С. Мамарасулов. Приветствовали воинов-интернационалистов генерал армии Н. Попов, секретарь ЦК Компартии Узбекистана В. Анищев, председатель областного совета ветеранов войны и труда А. Исмаилов, воины запаса X. Масабиров и В. Пахламков, удостоенные наград за мужество, проявленное в Афганистане.

Тысячи людей затаили дыхание, когда к микрофону подошел генерал-лейтенант Б. Громов.

«Более девяти лет наши воины находились в Афганистане. И все эти годы десятки тысяч парней, прошедшие суровую службу, по праву носят звание воинов-интернационалистов. Выполняя свой долг, они погибали. И скорбь о павших в наших сердцах будет всегда. Почтим их память минутой молчания…».

Быстро прошла церемония награждения солдат и офицеров наручными часами. Прозвучали гимны Советского Союза и Узбекской ССР. Рассыпались в небе ракеты праздничного салюта. Только пограничники в касках и бронежилетах, занявшие окопы и траншеи у реки, не могли принять участия во всеобщем ликовании. Их глаза были устремлены к сопредельной стороне.

И вновь грянула медь труб, рассыпалась дробь барабанов, и первым на советской земле торжественным маршем прошли два последних «афганских» батальона. Бился над толпой пронзительный женский голос: «Слава героям! Слава героям!»

– Зколько зольдат осталось там? – спросил нас в этот момент западный немец. Мы с сожалением посмотрели на него.

Митинг как митинг. Внешне. Главное же было в сердцах людей. Вновь поднявшийся «афганец» трепал транспарант со словами: «Хуш келибсиз, азизи дустлар!» Холмы у границы опустели. Но остался на месте обелиск, повернутый лицом к чужой стороне…

Да, сколько их было, сколько разбросало по дорогам Афганистана? Где они теперь, какова судьба этих памятных знаков? Говорят, что вывезли их в Союз, а какие не смогли – те взорвали, чтобы «духи» не надругались над памятью ребят, павших в бою. Судьба одного из них нам стала известна, потому что оказались свидетелями берущей за душу сцены, когда одна из колонн остановилась на холме у границы. Ребята бережно сняли с кузова обелиск и на руках понесли его на самое видное место у дороги. Они так быстро установили его, что даже внимательные пограничники не сумели вовремя зафиксировать новый объект у КСП. А водители положили алые гвоздики. Постояли. Помолчали. Закурили. Кто-то не сдержался, вытер набегающие слезы. Просигналили, прощаясь с другом, и уехали, уверенные, что никто не посмеет тронуть обелиск с такой надписью:

ГРОМ АЛЕКСАНДР ВИКТОРОВИЧ

1968 – 19. IV – 1988 – 27. IV

Двадцать лет и восемь дней – вся жизнь…

Мир стремится к прогрессу и благоденствию. А горе человеческое становится более жестоким. Кому предъявлять счет?»

КТО РАНО ВСТАЕТ…

(Термез, гостиница, 16 февраля)

Да что же они так барабанят! Взяли же ключ, черт подери! Аллахвердиев мягко скатился с кровати, постоял секунду-другую на четвереньках, пробуя, насколько в нем еще сидит снадобье. Странно, будто ничего и не было. Он посмотрел на часы. Конечно, шесть пятнадцать. Ну, загуляли орлы. В дверь опять постучали, потом послышался жалобный голос: «Товарищ Аллахвердиев, откройте, пожалуйста. Я знаю, вы здесь. Очень нужно. Прошу вас, откройте». Повернув защелку, Акбар буквально принял на руки дрожащую молоденькую узбечку, дежурную по гостинице. «Там… там, – залепетала женщина, – в соседнем. Я боюсь! Пойдемте со мной. Они, кажется, не дышат, и запах какой-то».

Все, потянулась цепь воспоминаний. Вот теперь проснулся окончательно. Вчерашний «базар» за стенкой, хвойный «Торнадо», «ни звука, ни пули через полчаса».

– Вы зачем туда заходили, сестра? – Аллахвердиев предусмотрительно задал вопрос на узбекском, поскольку на родном языке человеку врать труднее.

Из сбивчивого рассказа сложилось следующее. Полчаса назад в вестибюль вошли две женщины, русские, поздоровались, начали доставать документы…

– Машина стояла. «Волга», черная. Такие они… строгие. Потом одна подошла, протянула книжечку, удостоверение. Больше ничего не помню. Как во сне. Туман перед глазами. Ноги онемели. По шагам поняла только, что поднялись на ваш этаж.

– Как уходили, видела? Может быть, они еще здесь?

Дежурная замотала головой:

– Ушли… Дверь входная хлопнула, это я слышала. А потом все прошло… В милиции трубку не берут. Я поднялась сюда. У ваших соседей дверь открыта. И они лежат на полу. Пойдемте, а?

– Нет. Туда нельзя, – как можно тверже сказал Аллахвердиев, – все на тебя ляжет, если что-то серьезное, а не пьяные там. Иди, звони в милицию, дежурному по обкому, директору, наконец. Не бросай трубку, пока не дозвонишься. Вызывай быстрей. Твое дело доложить. И я туда не пойду, слышишь? – Он подтолкнул дежурную к двери.

Сказать, что дальнейшие его действия были продуманны, – значит попросту соврать. Включилась программа, над которой Аллахвердиев был не властен. Та самая, что безотчетно заставляла «совать нос туда, куда собака хер не сует». Оправдания он придумывал потом и только для любимых женщин. Мать все и так понимала, а друзьям – ни к чему. А чем плох этот «внутренний голос»? Ну, ведет? Да ведь и спасал пока!

Приоткрытую дверь соседнего номера он толкнул рулончиком бумажных полотенец, прихваченным в туалетной комнате. Точно. Оба лежат у кроватей лицом вниз. Это хорошо. Запах… Полынь… Нормальный запах. Вот его источник – завалившаяся бутылка абсента. Дежурной этот аромат неизвестен. Не было тут особой борьбы. А что трупы на полу – так обыскивать легче. Хотя оба в новых спортивных костюмах, что в них спрячешь? Бардака нет, крови нет… О, мастера работали! Женщины? Ну и что? А не милая ли девица пропорола ему предплечье и брюшину семь лет назад? Не реакция – Бог спас! Метила, голубка, точно под пятое ребро, одного не знала, что левша перед ней, успел отбить клинок…