Страница 19 из 116
Все это смущало Клевинджера, и он затрепетал от ужаса, когда полковник взвился, точно гигантский смерч, и пригрозил вытряхнуть из Клевинджера его вонючую трусливую душонку, а также переломать ему руки и ноги. Однажды, идя в класс, Клевинджер споткнулся, и на следующий день ему были официально предъявлены следующие обвинения: «Самовольный выход из строя, нападение с преступными целями, безобразное поведение, отсутствие бодрости и боевого духа, измена родине, провокация, жульничество, увлечение классической музыкой и т. д.» Короче говоря, они хотели применить к нему весь свод военных законов целиком и полностью. И вот он стоял ни жив ни мертв перед полковником, который опять орал, что через шестьдесят дней Клевинджеру предстоит воевать с макаронниками и ему, полковнику, хотелось бы знать, понравится ли распроклятому Клевинджеру, если его вычистят из училища и загонят на Соломоновы острова в похоронную команду закапывать трупы. Клевинджер любезно ответил, что ему это не понравится. Этот болван предпочитал скорее сам стать трупом, чем закапывать чужие трупы. Тогда полковник сел и вдруг сразу стал спокойным и приторно вежливым.
— Что вы имели в виду, — начал он неторопливо, — когда утверждали, что мы не сможем вас наказать?
— Когда, сэр?
— Вопросы задаю я, а вы извольте отвечать.
— Слушаюсь, сэр. Я…
— Может быть, вы полагаете, что вас вызвали для того, чтобы вы спрашивали, а я отвечал?
— Нет, сэр. Я…
— Для чего мы вас вызвали?
— Чтобы я отвечал на вопросы.
— Верно, черт возьми! — опять заревел полковник. — Надеюсь, теперь‑то ты нам ответишь, не дожидаясь, пока я проломлю твою окаянную башку! Так что же, дьявол тебя задери, ты имел в виду, сволочь ты этакая, когда говорил, что мы не сможем тебя наказать?
— Я не могу припомнить, сэр, чтобы я говорил такое.
— Извольте говорить погромче, я вас не слышу, — Опять стал вежливым полковник.
— Слушаюсь, сэр, я…
— Извольте говорить громче. Он вас не слышит.
— Слушаюсь, сэр, я…
— Слушайте, Меткаф!
— Да, сэр?
— Я вам, кажется, сказал, чтобы вы заткнули свою дурацкую глотку, — повысил голос полковник.
— Слушаюсь, сэр.
— Так вот вы и заткните свою дурацкую глотку, раз я вам велел заткнуть вашу дурацкую глотку. Понятно? Говорите громче, пожалуйста. Я вас не слышу.
— Слушаюсь, сэр, я…
— Меткаф, это на вашу ногу я наступил?
— Нет, сэр, это, должно быть, нога лейтенанта Шейскопфа.
— Это не моя нога, — сказал лейтенант Шейскопф.
— Тогда, может быть, и правда, это моя нога, — сказал майор Меткаф.
— Отодвиньте ее.
— Слушаюсь, сэр. Только сначала вы, полковник, уберите свою ногу. Вы же наступили ею на мою.
— Уж не приказываете ли вы мне убрать мою ногу, майор Меткаф?
— Нет, сэр. О, никоим образом, сэр.
— Тогда уберите ногу и заткните свою дурацкую глотку. — Он обернулся к Клевинджеру. — Будьте любезны, говорите громче. Я по‑прежнему вас плохо слышу.
— Слушаюсь, сэр. Я сказал, что не говорил, что вы не сможете меня наказать.
— Что вы такое болтаете, черт вас побери?
— Я отвечаю на ваш вопрос, сэр.
— Какой вопрос?
— «Так что же, дьявол тебя задери, ты имел в виду, сволочь ты этакая, когда говорил, что мы не сможем тебя наказать?» — громко прочитал капрал свою стенографическую запись.
— Верно, — сказал полковник. — Так что же, черт возьми, вы действительно имели в виду?
— Я не говорил, что вы не сможете меня наказать, сэр.
— Когда? — спросил полковник.
— Что «когда», сэр?
— Опять вы задаете мне вопросы!
— Простите, сэр. Боюсь, что я не понимаю вашего вопроса.
— Ладно, тогда иначе. Когда вы не говорили, что мы не сможем наказать вас? Поняли вы мой вопрос или нет?
— Нет, сэр, я не понимаю.
— Это вы уже только что говорили. Теперь хотелось бы услышать ответ на мой вопрос.
— Но как я могу ответить?
— Вы опять задаете мне вопросы.
— Извините, сэр, но я не знаю, что ответить. Я никогда не говорил, что вы не сможете наказать меня.
— Речь идет не о том, когда вы это говорили. Я прошу сказать нам, когда вы этого не говорили.
Клевинджер тяжело вздохнул:
— Всегда. Всегда не говорил, что вы не сможете меня наказать, сэр.
— Это уже звучит лучше, мистер Клевинджер, хотя это и явная ложь. Прошлой ночью, в сортире, разве вы не заявили шепотом другому подлому сукину сыну, который тоже нам не нравится, что мы не сможем вас наказать? Кстати, как его фамилия?
— Йоссариан, сэр, — сказал лейтенант Шейскопф.
— Вот‑вот, верно, Йоссариан. Йоссариан? Это что — его фамилия? Черт побери! Что это еще за фамилия? У лейтенанта Шейскопфа объяснение было наготове.
— Йоссариан — это фамилия Йоссариана, сэр, — объяснил он.
— Хорошо, допустим, что так. Так вы не шептали Йоссариану, что мы не сможем вас наказать?
— О нет, сэр. Я сказал ему шепотом, что вы не сочтете меня виновным.
— Может быть, я слишком глуп, — прервал полковник, — но я не улавливаю разницы. Да, я, наверное, здорово глуп, если не улавливаю разницы.
— Ммм…
— Вы — несчастный сукин сын! Вы согласны с этим? Не лезьте со своими объяснениями, когда вас не просят! Если я что‑то утверждаю, я ни от кого не требую разъяснений. Так вот, вы — несчастный сукин сын, не так ли?
— Нет, сэр!
— «Нет сэр»? Значит, вы считаете меня жалким лгуном?
— О нет, сэр…
— Тогда вы — несчастный сукин сын, правильно?
— Нет, сэр.
— Вы что, драться со мной собираетесь?
— Нет, сэр.
— Вы признаете себя несчастным сукиным сыном?
— Нет, сэр.
— Будь ты проклят, тебе явно не терпится подраться со мной! Да я сейчас перепрыгну через этот стол и вытряхну из тебя твою трусливую, вонючую душонку, которой цена два вонючих цента в базарный день, да еще переломаю тебе руки и ноги!
— Переломайте, переломайте! — закричал майор Меткаф.
— Меткаф, вы — вонючий сукин сын! Я же вам приказал заткнуть свою вонючую, трусливую, дурацкую глотку.
— Слушаюсь, сэр. Извините, сэр.
— Вы лучше не извиняйтесь, а заткнитесь.
— Я попробую, сэр. Не попробуешь — не научишься. Это единственный способ научиться, сэр.
— Что это такое? Откуда вы взяли?
— Все так говорят, сэр. Даже лейтенант Шейскопф говорил.
— Вы говорили?
— Да, сэр. — сказал лейтенант Шейскопф. — Так все говорят.
— Ну хорошо, Меткаф. Может быть, вы все‑таки попробуете заткнуть вашу дурацкую глотку и тем самым научитесь ее не разевать? Итак, на чем мы остановились? Прочтите мне последнюю строчку стенограммы.
— «Прочтите мне последнюю строчку стенограммы» — прочел капрал, который знал стенографию.
— Да не мою последнюю строчку, идиот! — загремел. полковник. — А чью‑нибудь еще!
— «Прочтите мне последнюю строчку стенограммы», — прочитал капрал.
— Да это тоже моя последняя строчка! — завизжал полковник, становясь пунцовым от гнева.
— О нет, сэр, — запротестовал капрал. — Это уже моя последняя строчка, раз я прочитал ее вам секунду назад. Неужели вы не помните, сэр, всего лишь секунду назад…
— Ах боже ты мой! Прочтите мне его последнюю строчку, идиот! Как ваша фамилия, черт побери?
— Попинджей, сэр.
— Отлично, вы — следующий на очереди. Как только кончим его судить, возьмемся за вас. Ясно?
— Да, сэр. В чем меня будут обвинять?
— Какая разница! Вы слышите, господа? И он еще спрашивает! Скоро узнаете, Попинджей. Как только мы покончим с Клевинджером, в ту же секунду вы и узнаете. Ваш отец — миллионер или сенатор?
— Нет, сэр.
— Тогда считайте, Попинджей, что вы сидите по горло в дерьме, и притом без лопаты. А может быть, ваш папенька — генерал или член правительства?
— Нет, сэр.
— Прекрасно. Чем же занимается ваш папенька?
— Он умер, сэр.
— Превосходно. В таком случае вы на самом деле вляпались по уши, Попинджей. Ваша фамилия действительно Попинджей? Вообще, что это еще за фамилия такая — Попинджей? Что‑то она мне не нравится.