Страница 109 из 116
— Я даже уверен, что он вам не понравится, — засмеялся подполковник Корн и снова удовлетворенно сцепил пальцы рук на макушке. — Скорее всего, он вызовет у вас отвращение. По правде говоря, план гнусный, он наверняка возмутит вашу совесть. Но вы примете его без промедления. Примете, потому что через две недели целым и невредимым вернетесь домой, а во-вторых, потому, что иного выбора у вас просто нет. Или вы принимаете наши условия, или идете под суд. Словом, да или нет?
— Не берите меня на пушку, подполковник. Вы ведь все равно не отдадите меня под суд за дезертирство перед лицом неприятеля. Вы будете очень некрасиво выглядеть, да и вряд ли вы сумеете добиться, чтобы меня признали виновным.
— Но теперь у нас есть возможность отдать вас под суд за дезертирство во время исполнения служебных обязанностей, поскольку вы улетели в Рим без увольнительной. И мы можем к этому придраться. И если вы немного подумаете, то поймете, что другого выхода у нас не будет. Мы не можем позволить вам безнаказанно разгуливать по части, открыто не подчиняясь командованию. Тогда и другие тоже откажутся летать на боевые задания — это уж вы мне поверьте. Итак, если вы не примете наши условия, мы отдадим вас под суд, хотя это доставит нам немало хлопот и принесет полковнику Кэткарту уйму синяков и шишек.
При словах „синяки и шишки“ полковник Кэткарт вздрогнул и вдруг ни с того ни с сего злобно швырнул свой инкрустированный ониксом и слоновой костью изящный мундштук на стол.
— Господи! — заорал он. — До чего я ненавижу этот проклятый мундштук.
Мундштук, отскочив от стола к стене, рикошетировал на подоконник, с подоконника упал на пол и подкатился к ногам полковника Кэткарта. Бросив сердитый взгляд на мундштук, полковник Кэткарт сказал:
— Интересно, будет ли мне прок от этого?
— От генерала Пеккема вы получите пироги и пышки, а от генерала Шейскопфа — синяки и шишки, — проинформировал его подполковник Кори с самым невинным видом.
— Да, но кому из них я должен нравиться?
— Обоим.
— Как я могу нравиться им обоим, когда они терпеть друг друга не могут? Как я могу заслужить пироги и пышки у генерала Шейскопфа без того, чтобы не схлопотать синяков и шишек от генерала Пеккема?
— Маршировать.
— Хм, маршировать… Да, это единственный способ очаровать Шейскопфа. Раз-два, левой, ать-два. — Мрачная усмешка скривила губы полковника Кэткарта. — Если уж подобные типы становятся генералами, то мне сам бог велел.
— Вы пойдете далеко, — заверил его подполковник Корн весьма неуверенным тоном. Его веселое настроение, проистекавшее от сознания собственного превосходства над полковником Кэткартом, еще больше поднялось, когда он заметил враждебность и отвращение, написанные на лице Йоссариана. Посмеиваясь, Корн обратился к Йоссариану: — Теперь вам понятно, в чем соль? Полковник Кэткарт хочет стать генералом, а я — полковником, поэтому мы и собираемся отправить вас домой.
— Но почему ему так хочется стать генералом?
— То есть как, почему? По той же причине, по какой я рвусь в полковники. А что же нам еще остается делать? Нас всегда учили стремиться к высшему. Генерал — выше полковника, полковник — выше подполковника. Вот мы оба и стремимся к высшему. И знаете, Йоссариан, вам просто повезло, что мы честолюбивы. На этом фоне ваше положение просто прекрасно, и я надеюсь, что вы примете во внимание этот фактор, обдумывая свои комбинации.
— Нет у меня никаких комбинаций.
— Нет, ей-богу, мне в самом деле нравится, как вы лихо лжете, — ответил подполковник Корн. — Вы должны гордиться, если вашего боевого командира произведут в генералы. Гордиться тем, что служили в части, в которой на каждого пилота в среднем приходится больше боевых вылетов, чем в других частях. Неужели вы не хотите получить как можно больше благодарностей и Пучок дубовых листьев[25] к вашей Авиационной медали? Где ваш боевой дух? Неужто вы не рветесь в бой, дабы удлинить список боевых заслуг вашей части? Даю вам последнюю возможность ответить „да“.
— Нет.
— В таком случае, — беззлобно сказал подполковник Корн, — чаша нашего терпения переполнилась и…
— Он должен презирать себя!
— …и мы вынуждены отправить вас домой. Только окажите нам одну маленькую услугу и…
— Какую еще услугу? — перебил Йоссариан с вызовом: он почуял недоброе.
— О, совершенно пустяковую, незначительную услугу. Мы предлагаем вам самую великодушную сделку. Мы издаем приказ, согласно которому вы возвращаетесь в Штаты. Нет, на самом деле издаем. А вы в благодарность должны…
— Что? Что я должен?
У подполковника Корна вырвался короткий смешок:
— Полюбить нас.
Йоссариан заморгал:
— Полюбить вас?
— Да, полюбить нас.
— Полюбить вас?
— Совершенно верно, — кивнув, подтвердил подполковник Корн, чрезвычайно довольный неподдельным удивлением и замешательством Йоссариана. — Полюбить нас. Быть с нами заодно. Стать нашим закадычным другом. Говорить о нас хорошо — и здесь, и в Штатах. Короче, стать своим малым! Ну что, немного мы с вас запросили?
— Значит, вы хотите, чтобы я вас полюбил? И все дела?
— И все дела.
— И все?..
— Да. Чтобы вы полюбили нас всем сердцем.
Йоссариану захотелось расхохотаться от души, когда он с удивлением понял, что подполковник Корн говорит то, что думает.
— Это не так-то легко, — усмехнулся он.
— О, это гораздо легче, чем вам кажется, — отпарировал подполковник Корн, нисколько не задетый шпилькой Йоссариана. — Вы сами удивитесь, как легко полюбить нас, стоит только начать. — Подполковник Корн подтянул свои просторные, болтающиеся брюки и нехорошо ухмыльнулся, отчего глубокие темные складки, отделявшие его квадратный подбородок от обвислых щек, протянулись еще ниже. — Видите ли, Йоссариан, мы собираемся открыть вам путь к процветанию. Мы намерены произвести вас в майоры и даже наградить еще одной медалью. Капитан Флюм уже работает над пресс-бюллетенем, в котором он воспевает ваше доблестное поведение над Феррарой, вашу глубокую преданность родному полку и исключительную верность воинскому долгу. Я цитирую дословно. Мы намерены прославить вас и отправить домой как героя, отозванного Пентагоном для поднятия боевого духа в стране и для пропагандистских целей. Вы будете жить, как миллионер. С вами будут носиться, как со знаменитостью. В вашу честь будут устраивать парады, вы будете произносить речи, призывая население приобретать облигации военного займа. Новый, роскошный мир откроется перед вами, как только вы станете нашим закадычным другом. Ну не прекрасно ли?
Йоссариан вдруг поймал себя на том, что внимательно слушает, как подполковник расписывает пленительные подробности его будущей жизни.
— Я не любитель говорить речи.
Подполковник Корн посуровел. Он уже больше не улыбался:
— Хорошо, забудем о речах. Главное — не ваши речи, а ваши разговоры. В полку не должны знать, что мы вас отправили домой только потому, что вы отказались выполнять задания. И мы не желаем, чтобы генерал Пеккем или генерал Шейскопф что-нибудь пронюхали о наших с вами трениях. Вот почему мы так хотим с вами подружиться.
— А что мне говорить ребятам, когда они спросят, почему я отказался летать на задания?
— Говорите, что вам по секрету сообщили, будто вас отправляют в Штаты, и вы не желаете рисковать жизнью из-за одного-двух полетов. Ну и, дескать, на этой почве легкая размолвка между закадычными друзьями.
— И они поверят?
— Конечно, поверят, как только увидят, что нас с вами водой не разольешь, а тем более, когда им на глаза попадется пресс-бюллетень и они прочтут ваши добрые слова — да-да, это уж вам придется написать! — обо мне и полковнике Кэткарте. О летчиках не беспокоитесь. Пока вы здесь, от них можно ждать всяких неприятностей, но после вашего отъезда мы их призовем к порядку и приструним. Знаете, как говорится, одна хорошая овца может испортить паршивое стадо, — сострил подполковник Корн.
25
Знак отличия вместо второго ордена.