Гладиатор

– Ладно. Бой назначен на восемь вечера, еще есть время подумать. Да, и пока не забыл, распорядись, чтоб его подобающе одели. Пусть дадут самый лучший натовский «камок», а то над нами наши арабские друзья будут смеяться, если мы его выпустим в том, в чем он сейчас одет.

Дверь в комнату открылась, и на пороге появился молодой чеченец.

– Что хотел, Ваха?

Ваха был начальником личной охраны Масхадова, и поэтому все, что касалось командира, проходило прежде всего через Ваху.

– Аслан, там пришла русская женщина и говорит, что ей надо поговорить лично с тобой. Мы ее обыскали, все чисто. Спрашиваю, зачем вам Масхадов и откуда вам известно, что он здесь, и вообще как вы тут оказались? Говорит, это очень важно, и скажет она лично только тебе. Что делать? Может, провокация? Попытать немного, а потом секир башка?

– Ваха, скажи, твои предки на гестапо, случайно, не работали? Все у тебя попытать, а потом секир башка. Пусть зайдет. Только еще раз досмотрите. Сам это сделай. Ступай.

Через несколько минут на пороге комнаты появилась мать одного из тысячи русских солдат. Это была сорокапятилетняя светловолосая женщина в платке, темной длинной юбке и фиолетовой кофте.

Глава 3

Суд

Два года спустя

– Лариса Леонидовна, вас вызывает председатель суда, – приоткрывая дверь, протараторила скороговоркой секретарь судьи.

– Спасибо, Вероника, – ответила молодая судья.

На вид девушке было около двадцати пяти лет. Высокая, со жгуче-черными волосами, подстриженными под каре, с большими голубыми глазами и улыбкой Моны Лизы, она сводила с ума случайных посетителей и завсегдатаев районного суда в те редкие моменты, когда проходила по коридорам суда. Вот и сейчас она шла своей эффектной походкой, на высоких шпильках, подчеркивающих идеальные ножки, оставляя за собой шлейф мужских взглядов.

– Василий Иванович, разрешите?

– Да, да, Лариса Леонидовна, проходите, – улыбаясь, ответил председатель суда.

Он долго и внимательно смотрел на девушку, думая о чем-то своем.

– Знаешь, Лариса, все чаще и чаще вспоминаю твоего отца. Судья был от Бога, да и друзей таких у меня больше никогда не было и не будет. Вчера с Мариной вспоминали, как ездили к вам на дачу. Леонид с Надеждой тогда были еще живы.

Василий Иванович на минуту замолчал, глядя в окно.

– Так вот, вспоминали тебя, как ты еще совсем малышкой – сколько тебе тогда было, наверное, восемь лет? – сказала нам, что, когда вырастешь, будешь, как и папка, судьей. Твоим словам тогда никто значения не придал. Да и Леонид не хотел, чтобы ты пошла по его стопам. Но человек предполагает, а Господь располагает. Сегодня месяц, как ты в должности судьи, с чем от всего сердца позволь тебя поздравить! Пожелать, так сказать, профессионального взросления. Будь мудрой в принятии решения, всегда взвешивай на весах правосудия все «за» и «против». Если это необходимо, обращайся ко мне за советом. Хотя судейская этика этого не дозволяет делать, но бывают случаи, когда одна голова – хорошо, а две – лучше.

– Спасибо, Василий Иванович. Сегодня пять лет, как папы и мамы не стало. Месяц, как я работаю в суде, и сегодня у меня оглашение первого приговора. Вот такие стечения обстоятельств, – сказала Лариса, и ее глаза наполнились слезами.

Василий Иванович поднялся со своего кресла. Он подошел к ней, сел рядом и по-отечески обнял. Несколько минут они просидели молча. Лариса прижалась, как маленький ребенок, к его груди, а он еще некоторое время гладил ее волосы.

– Нелепая смерть. Ты ведь знаешь, я вел дело этого милиционера. Экспертиза установила, что он был в состоянии алкогольного опьянения, и именно это обстоятельство повлияло на ДТП, в котором погибли твои родители. Я дал ему наказание по максимуму. Но, к сожалению, Леонида и Надежду не вернуть, – сказал Василий Иванович и глубоко вздохнул.

Он встал из-за стола, открыл сейф и достал две хрустальные рюмки и блюдце с нарезанным лимоном. Нажал кнопку на телефоне:

– Наталья Игоревна, меня ни для кого нет.

Разлив по рюмкам коньяк, снова сел рядом с Ларисой.

– Лариса, давай помянем твоих родителей. Светлая им память, и пусть земля им будет пухом. Они всегда будут жить в наших сердцах.

Лариса, сморщившись, выпила содержимое рюмки и закашлялась.

– Сейчас отпустит, Лариса. Коньяк – верное средство для снятия стресса.

Лариса, вытирая слезы, молча кивнула головой.

– Лариса, ты мне как дочь, но почему-то последние новости я узнаю не от первоисточника, – сказал председатель суда и, улыбаясь, заглянул в ее голубые глаза.

– Вы о чем, дядя Вася?

– Ну вот, хоть дядей Васей назвала. Я уж и забыл, когда ты меня так называла, – и он снова, улыбаясь, заглянул в ее глаза. – Да дошли до меня слухи, что завелся у нас в суде некий адвокат Барбусов. Он каждое утро заходит в суд с большим букетом роз, который, по всей вероятности, оказывается у тебя на столе. А я об этом узнаю последним. Непорядок, одним словом. Насколько я помню, у нас с тобой договоренность, что я буду посаженным отцом на твоей свадьбе. Или это все несерьезно – сплетни, наговоры? – спросил Василий Иванович и хитро улыбнулся.

– Дядя Вася, да я вам про него рассказывала, это же Вадим, моя первая любовь. Мы ведь с ним в разных городах учились. Развела нас судьба на некоторое время; он меня искал, а я – его. А встретились здесь, в суде, случайно. Захожу на процесс, а он за адвокатским столом сидит, – такое, пожалуй, только в романах прочитаешь. Насчет цветов информация верная; ну, а по поводу остального могу заверить, что ты, дядя Вася, первым об этой новости узнаешь, и посаженным отцом на моей свадьбе, если она когда-нибудь состоится, будешь именно ты. Ближе и роднее тебя у меня никого нет, – сказала Лариса.

– Ну, так-то оно лучше. А я-то грешным делом обиделся на тебя. Да, кстати, Лариса Леонидовна, что за приговор ты сегодня оглашаешь?

– Чеченское дело, – ответила Лариса и глубоко вздохнула. – Не знаю, что со мной творится, дядя Вася, но я уже месяц не сплю по ночам. А если и удается вздремнуть, то мне мерещатся обстоятельства этого жуткого уголовного дела.

Василий Иванович крепко обнял Ларису.

– Это я, дурак старый, во всем виноват. Нужно было не отписывать тебе его. Но я и представить не мог, что все так закрутится, – за это и корю себя. Ты знаешь, в любой профессии есть свои скелеты в шкафу. Наша профессия – не исключение. Я ведь судьей уже тридцать лет и за это время много чего насмотрелся. По большому счету, каждого второго, проходящего через суд, надо оправдывать: кого за недоказанностью, кого за непричастностью. И все это понимают. Но открою тебе один секрет. Как и в любой профессии, у нас есть план, в том числе и по оправдательным приговорам. По России, если я не ошибаюсь, он установлен в полтора процента от общего числа рассмотренных дел. На долю Ростовской области выпадает около пятидесяти оправдательных приговоров в год. И только попробуй нарушить этот установленный лимит – сразу поставят на вид со всеми вытекающими последствиями. Ибо если этот процент нарушить в масштабах страны, то это как минимум подорвет репутацию судебной власти в глазах населения. Оправдательный приговор в каждом конкретном случае указывает на то, что следователь, который вел уголовное дело, прокурор, который утверждал обвинительное заключение, и судьи, которые бесконечное количество раз продлевали нахождение под стражей, ошибались. А ведь они все получают зарплату, которая формируется за счет налогоплательщиков. А это значит, что в стране может начаться хаос. Ведь оправданные имеют право на реабилитацию и денежную компенсацию из бюджета. Дабы держать баланс, нам и устанавливают количество оправдательных приговоров, превысить которое мы не имеем права. Поэтому иной раз судьи закрывают глаза на бесчисленных бомжей, которым подкидывают где патроны, где наркотики… Ты знаешь, грустно. Когда мы учились с твоим отцом в Академии правосудия, то мечтали быть беспристрастными, но жизнь все расставила по своим местам.