И будем живы

Война есть процесс взаимного истребления людей.

Все остальное — изыски политиков, философов, гуманистов и романтиков.

Но эти изыски далеки от тех, кто находится на передовой. И не важно, существует ли она физически — эта передовая, и где пролегла линия фронта: по улицам города, по склонам высот или по обочинам разбитых дорог. Главная кровавая межа — в душах людей.

В душе каждого, кто сделал свой выбор.

Вчера на рынке, куда Мадина стала ходить, якобы помогая в торговле одной из знакомых, к ней подошел пожилой мужчина. Поковырявшись немного в разложенных на прилавке вещах, он произнес одну короткую фразу:

— Ризван просил вечером зайти к Насият.

Вечер — это задолго до наступления темноты. Уже с ранними сумерками выходить из дома смертельно опасно. Если не свалит заполошной очередью с поста какой-нибудь донельзя взвинченный боец, то можно просто поймать шальную пулю. По всему городу начинается стрельба, громыхают разрывы.

Мадина не боялась смерти. Что для нее смерть, по сравнению с той болью, что день и ночь гложет душу. Но она не хотела рисковать доверившимися ей людьми, привлекать к дому Насият излишнее внимание. И поэтому пришла заранее. Ризвана еще не было. Пришлось немного подождать, коротая время в тягостной, не согревающей сердце беседе с хозяйкой.

Наконец Ризван пришел. Сегодня он, и без того всегда хмурый, не знающий улыбки, был особенно строг.

— Федералы нашли наш тайник. Группа осталась практически без оружия. Ждать, пока братья передадут его с гор, нет времени. Мы добудем его сами. Но нужна твоя помощь.

Мадина кивнула. Наконец-то и она сможет сделать что-нибудь. Может быть, это хоть немного отвлечет ее от пожирающих мозг и сердце мыслей и образов. Хоть как-то заполнит ее дни.

Да, она сделала свой выбор.

— Змей — Удаву!

— На связи.

— У нас в «зеленке» — гости!

Оба-на! Средь бела дня! Кто же это там?

Змей неторопливо, гуляющей походкой пересек ту часть двора комендатуры, что хорошо просматривалась из «зеленки». Но как только его прикрыли строения и брустверы периметра, рванул бегом, мигом взлетел по стальной решетке, служившей лестницей на верхнюю позицию АГСа. Позиция эта располагалась на длинном кирпичном сарае, и с нее прекрасно просматривалась большая часть самого опасного сектора: там, где к комендатуре подползали торфяные бугры и густая полоса кудрявых кустарников.

В блиндаже, сложенном из мешков с песком, возбужденно перешептываясь, что-то разглядывали в оптические прицелы двое: старшина из соседского отряда с бесшумным «Винторезом» в руках и командир «родного» отделения Удав с обычной, но отнюдь не менее опасной СВД.

— А где Монгол? — удивился Змей.

Вообще-то сейчас на посту должен был дежурить настоящий снайпер — подтянутый, ловкий парень вполне европейской внешности, но с чуть раскосыми глазами и сухими скулами на строгом умном лице. Именно за эту особенность и за хладнокровную, беспощадную точность прирожденного воина он и получил свою кличку.

— Пошел перекусить. Мы его пока подменили. Соседи как раз хотели «Винторез» по кочкам проверить, — Удав довольно улыбнулся: удачный он выбрал момент! Похоже, наклевывается возможность отличиться, пока Монгол мирно хлебает борщ в отрядной столовой.

В другой обстановке Змей обязательно бы дал втык за такие «проверки»: черт его знает, куда может улететь пуля от глупого рикошета. Но сейчас было не до этого.

— Ну и кто тут у нас гуляет?

— А вон: за второй опорой ЛЭП, чуть правее, где овражек.

Змей поднял бинокль. Метрах в трехстах, за Сунжей, у самого основания раскидистого, покрытого буйной молодой зеленью куста, приподнялась и исчезла голова в армейской кепке песочного цвета. А через пару секунд обладатель этой военизированной головы вылез уже по пояс. В этом месте дно оврага приподнималось, и он шел, пригнувшись, надеясь на защиту высокой желтой прошлогодней травы. Но не учел, что солнце светило под углом, пробивая своими лучами редковатые стебли. И Змей в свой двадцатикратник сумел четко увидеть его безбородое молодое лицо, хэбэшку-«афганку» на крепких плечах и автомат с подствольником в руках.

Вот это да!

Только вчера на инструктаже в ГУОШе довели информацию о новых проделках боевиков. Группа молодых парней славянской внешности, чисто выбритых и одетых в полевую форму-«афганку», совершила ряд дерзких акций. На их счету уже было несколько нападений на мирных чеченцев в селах, пытавшихся соблюдать нейтралитет. Переговариваясь и отдавая команды на русском языке, ряженые мародерничали, избивали и расстреливали людей, а затем скрывались, предоставляя федералам расхлебывать заваренную ими кашу. А поскольку и настоящие братья-россияне иногда чудили не по мелочи, накаляя обстановку, давая пищу рассказам очевидцев и пересудам сплетников, то действия этой группы срабатывали, как факел, брошенный в бочку с бензином. Судя по рассказам уцелевших свидетелей, в группу входили и наемники из России и Украины: уж больно чиста была русская речь одних и неподдельно характерен хохляцкий говор других. Войдя в роль, бандиты обнаглели вконец и сумели совершить несколько удачных нападений на блокпосты и комендатуры. Действовали они открыто, разъезжая днем на обычных армейских автомашинах, заговаривая зубы постовым и досмотровым группам. А затем за несколько секунд расстреливали ротозеев, в прах разносили все вокруг и снова стремительно исчезали.

Змей оглянулся. В узкий просвет лаза был виден только маленький кусочек двора. Но взгляд командира был скорее механическим сопровождением внутреннего движения. Он прекрасно представлял себе, что сейчас делается на территории комендатуры. Десятки людей, отдыхающих на солнышке, шагающих по служебным делам, занимающихся постирушками и прочими разными хозяйственными делишками. Один залп подствольников, несколько очередей — и земля умоется кровью. Кровью друзей.

Надо что-то делать. Но если поднять тревогу, не откроют ли неизвестные огонь немедленно? Духи могут и эфир контролировать, рации-то у отряда самые примитивные, без защиты… Вот что: надо спуститься вниз, послать людей, чтобы без лишнего шума, как бы невзначай удалили народ с наиболее открытых мест, а потом просто позагоняли в расположение. Но точно ли это боевики?

— Удав, на прицел его! При попытке стрелять — бей сразу! Ты, — старшине, — смотри в оба: кто еще есть. Может, пока это только разведка.

— Командир, что тут ждать, валить его надо!

— Да, может, кто-то из нашей комендатуры шляется. Мы же не всех в лицо знаем.

— У наших такой формы ни у кого нету.

Это было правдой. У полковых и у омоновцев — либо милицейская патрульная форма, либо дешевый камуфляж-«стекляшка». Собрята щеголяли в своих голубовато-серых пятнистых «амебах». А комендантские вообще поголовно нарядились в раздобытое где-то трофейное турецкое спецобмундирование.

— Соседи могли залезть, из первой комендатуры. Или еще кто-нибудь… Сейчас у дежурного уточню.

После грандиозного разброда января-февраля, когда федералы, не имеющие единой системы связи, единого планирования и еще не наученные горьким опытом, то и дело вступали в бои друг с другом, руководство группировки предприняло титанические усилия по прекращению партизанщины. Далеко не все удалось изменить, но в последние недели народ привык разузнавать, в чьей зоне ответственности предстоит совершать подвиги и заранее предупреждать о своем появлении. А возле комендатур без разрешения комендантов или дежурной службы вообще была запрещена всякая самодеятельность.

Змей еще быстрей, чем забирался, скатился по решетке. Небрежно с виду, но весь сжавшись внутри, прошлепал через опасный коридор и ворвался в дежурку комендатуры, как пурга в ярангу.

— Кто-нибудь запрашивал работу в нашей зоне?

— Не-ет! — дежурный удивлено посмотрел на побледневшее жесткое лицо Змея. — А что такое?

— В «зеленке» человек с оружием, не наш.

— Ох, блин! — дежурный схватился за журнал. — Мы тут все записываем… Нет, никто, ничего!