Страница 16 из 62
— Солдаты! Покинуть барак! — приказал Юрген.
Солдаты сделали это с нескрываемым удовольствием. Они даже перед высоким начальством не действовали так четко. Они даже в столовую не шли так быстро.
— Спасибо, Юрген, — сказал Целлер, проходя мимо него, — это был лучший приказ в моей жизни. Век буду помнить.
Юрген вышел последним, окинув помещение быстрым взглядом. Лица заключенных не выражали ни благодарности, ни облегчения, похоже, они не поняли, что произошло. Лишь старик с огненным взором слегка качнул головой, скорее одобрительно, чем благодарно. Юрген козырнул ему, он и сам не понял, зачем.
Перед бараком бесновался шарфюрер, их «куратор» из СС.
— Почему прекратили экзекуцию?! — кричал он. Приказ, трибунал, стирание в порошок и все такое прочее.
— Мы еще не начинали, — ответил ему за всех Юрген, — мы только сейчас начинаем.
И он врезал ему, врезал так, что у того что-то хрустнуло в челюсти. У Юргена давно руки чесались врезать какому-нибудь эсэсовцу из зондеркоманд, тому или другому, все равно, они все предоставляли для этого поводы. Поводов было много, да ситуация не позволяла. Сейчас позволила. Семь бед — один ответ.
В этот момент раздалась серия взрывов. Ухнуло за их спинами, где стоял завод. Труба крематория вдруг поднялась вверх и тяжело ухнула вниз, рассыпаясь на куски. Хруст челюсти эсэсовца и звук падения его тела были ничем на фоне этого грохота, тем не менее они были услышаны. Солдаты у других бараков останавливались, поворачивали головы, вглядывались в сторону их барака: что там случилось? Юрген вышел на дорогу, идущую между секторами концлагеря, двинулся в сторону площадки перед крематорием, где суетились основные силы эсэсовцев. Его отделение шло за ним, его взвод шел за ним, вбирая в себя по пути солдат из других подразделений.
Эсэсовцы быстро смекнули, что происходит, возможно, они уже сталкивались с этим раньше. Они быстро сгруппировались и преградили им путь, выставив вперед автоматы. Оберштурмбаннфюрер Клиппенбах даже выстрелил несколько раз в воздух из пистолета. Он надеялся их этим остановить. Он не на тех напал.
Клиппенбах и сам это понимал, он поэтому не рискнул стрелять в надвигающуюся толпу, ведь это были штрафники, смертники, их смертями нескольких товарищей не остановишь, только еще пуще распалишь. И будут идти на их изрыгающие огонь автоматы, как шли на русские, они доберутся до них, а потом порвут в клочки. Это было написано у них на лицах, особенно на лице невысокого фельдфебеля, что шел впереди. Клиппенбах опустил руку с пистолетом, отступил на шаг назад. Его команда тоже попятилась.
Они молча теснили эсэсовцев к развалинам крематория и душегубок. У тех не было другого пути отхода. Едва заслышав выстрелы Клиппенбаха, обозники высыпали на дорогу у ворот лагеря и тут же, сориентировавшись в ситуации, заняли круговую оборону. Вот и обозники на что-то сгодились! Впрочем, там был лейтенант Вайсмайер, его зацепило во время вчерашнего боя в деревне, он-то всех и построил. Это был настоящий боевой офицер.
С дальнего конца лагеря приближалось еще одно подкрепление, во главе саперов и артиллеристов шагал сам подполковник Фрике. Он тоже быстро разобрался в ситуации и… не спешил. Останавливался возле каждого барака и призывал к себе всех солдат и унтер-офицеров, которые не последовали за Юргеном. Фрике предоставлял бузотерам возможность самим разобраться с эсэсовцами. Он находил это даже полезным в плане развития инициативности, обретения чувства локтя и отработки командных действий. А он их прикроет перед начальством потом, если потребуется. Ему будет легче сделать это, если он не будет присутствовать при разборке.
Эсэсовцы отошли уже к самому крематорию. На площадке остался один Штейнхауэр, его рука лежала на рукоятке дистанционного взрывателя.
— Это к складу с газом, — сказал он Юргену. — Вот взорву сейчас все к чертовой матери. Все на хрен погибнем.
— Не взорвешь, — сказал ему Юрген, — ты еще пожить хочешь, ты еще не дошел до точки.
— Тоже верно, — сказал Штейнхауэр, оторвал руку от рукоятки, поднялся. — Мы еще встретимся с тобой, Юрген Вольф, — сказал он с угрозой, — повоюем.
— Может быть, и встретимся, — ответил Юрген, — может быть, и повоюем, может быть, даже и не против, а вместе, все может быть.
— Может, — усмехнулся Штейнхауэр, повернулся к Юргену спиной и направился к своим.
Эсэсовцы обогнули руины крематория и направились к боковым воротам, через которые в лагерь доставляли разные грузы. Они не преследовали отступающего деморализованного противника, ведь это была не боевая операция.
— Неподчинение приказу, — тихо сказал Юргену подполковник Фрике, незаметно подошедший и вставший рядом. В голосе Фрике не было осуждения, простая констатация факта.
— Там, в бараке, я увидел одного человека, он был очень похож на моего отца, — сказал Юрген. Он не оправдывался, он пытался объяснить. — У меня отца посадили, много лет назад, я с тех пор ничего о нем не слышал.
— Это не имеет никакого значения, — сказал Фрике.
— Да, это не имело никакого значения, — согласился Юрген, — я просто не хотел выполнять этот приказ. Я не убийца.
— Да, мы не убийцы, сынок, — сказал Фрике, — мы — солдаты.
Они покидали лагерь. Они не вспоминали о заключенных, они ничего не могли для них сделать. Они и так предоставили им шанс — шанс дождаться прихода русских. Им же нужно было спешить на запад, чтобы соединиться с основными силами и, закрепившись на подготовленных позициях, не пустить русских дальше. Это был их шанс. Никто бы не рискнул взвешивать шансы.
— Как вы полагаете, герр подполковник, какие последствия будет иметь… э-э-э… инцидент? — спросил обер-лейтенант Вортенберг, когда они шли к воротам лагеря.
— Полагаю, что никаких, — ответил Фрике, — о нас даже не упомянут в рапорте. Ведь это не мы не выполнили приказ, это они, — он ткнул пальцем в сторону, куда ушли эсэсовцы, — не выполнили приказ. Любые ссылки на недисциплинированность солдат испытательного батальона будут восприняты как попытка уйти от ответственности, переложив ее на чужие плечи, и лишь усугубят их вину.
Юрген подошел к обозу. У повозки, вцепившись двумя руками в бортик и согнувшись пополам, стояла Эльза. Ее рвало.
— Ну что ты, девочка, — ласково сказал Юрген, — все же закончилось. Все хорошо.
Хорошего было мало. И ничто не закончилось. Призраки концлагеря долго преследовали их. Они высовывали руки из-под снега, они ложились на дорогу и хватали их за ноги, они сидели, привалившись к деревьям, и смотрели на них остекленевшими глазами, они безмолвно кричали навечно разверзнутыми ртами, они показывали им свои искалеченные конечности, свежие раны на груди, размозженные выстрелами затылки. Их были сотни, если не тысячи, этих призраков в лагерных робах. Заключенных, способных идти и держать в руках кирку, гнали этой дорогой за несколько дней до них. Всех падавших от измождения охранники пристреливали на месте. Это был настоящий марш смерти.
Они свернули в сторону. Им, еще живым, было не по пути с мертвецами.