Страница 6 из 34
Посыльный кашлянул.
— Что еще? — спросил майор.
Ему надо было бы выпроводить посыльного вместе с адъютантом.
— Я не могу идти на позицию.
Барабанная дробь стихла.
— Я больше не могу, — сказал посыльный. — Я болен.
— Болен? — Майор повернулся.
Ложь на лице посыльного была очевидной.
— У меня ноги больше не двигаются. Воспаление суставов. Сообщение и людей на передовую должен доставить кто-то другой. — Он положил лист с копией приказа командира дивизии на стол и сжал кулаки, как будто что-то хотел спрятать в руках. Казалось, что его лицо и глиняная печь сделаны из одного материала. Когда майор на него смотрел, он молчал.
— Вон отсюда!
Посыльный не шелохнулся. От колодца доносились обрывки фраз адъютанта.
— Возьмите приказ!
Посыльный протянул руку и взял бумагу. Никакого подчинения. Просто движение. Майор посмотрел на его серое лицо. В глазах посыльного стояли слезы. Посыльный повернулся кругом и молча вышел.
Стол вызывал то же настроение. Майор, немного пошатываясь, снова подошел к окну. Посыльный мог плакать. Пополнение на улице построилось в колонну. Адъютант поднял руку. Прошел посыльный, вытирая глаза. Кто-то смущенно смеялся. Посыльный крутил головой. Через грязное стекло это выглядело как в кино. Звуковая аппаратура отключилась. Все было в тишине. Посыльный плакал. От злости? Или это было что-то другое? Теперь звук снова включился.
— Не в ногу, шагом марш! — скомандовал адъютант. Донеслось как из колодца. Посыльный вышел на деревенскую улицу, и колонна побрела за ним. Люди, колодец с журавлем — все исчезло перед его глазами. Почему он тоже не может плакать? Слезы утешают. Майор видел только оконное стекло. Оно отражало чужое, искаженное в гримасу лицо. Его собственное лицо.
II
Посыльный с пополнением вышел из деревни. Ремни снаряжения скрипели. У последней деревенской избы заржала лошадь. Кладбище было покинуто. Телега для перевозки мертвых пропала. От сомнительных личностей — ни следа.
Колонна позади посыльного двигалась молча. Линия фронта перед ним, закрытая мрачными лесами, тоже молчала. Ночь надвигалась из-за горизонта. Всегда, когда смеркалось, фронт на некоторое время смолкал, чтобы приготовиться к ночи. Посыльный знал об этом. Левой рукой он сбил в пыль муху, привязавшуюся к нему у выхода из деревни. Его правая рука все еще была сжата в кулак. В ней была бумага, которую он незаметно стащил у майора со стола.
Приказ для его роты торчал в его сумке. Позднее он его выбросит.
У опушки леса стояла полевая кухня. Помощник повара подкладывал дрова в ее печь. Немного углей высыпалось наружу. Крышка котла была открыта. Из него шел пар, но ничем не пахло.
Лес набросился на дорогу, словно был сильнее ее. Но стволы деревьев отступали назад. Только отдельные сучья кустарника цеплялись за посыльного, царапали его плечи. Он разжал кулак, попробовал разгладить бумагу, опасливо оглянулся.
Один солдат отделился от общей группы и попробовал обогнать цепочку, образованную солдатами.
Посыльный снова смял бумагу в руке. Еще недостаточно темно. Сейчас как раз будет дерево с повешенным. Он перешел на другую сторону дороги. Цепочка солдат за ним не показала никаких намерений последовать за ним. Они остались на своей стороне и были напуганы. Он злорадно усмехнулся.
Повешенный болтался, словно вытянутый из воды, на длинной веревке. Было уже слишком темно для того, чтобы различить его лицо. Он был повешен неделю назад. Его предшественником был комиссар, а этот был простым солдатом. Когда в лесу их находили отрядами, их расстреливали. Одиночек — вешали. Кажется, они об этом знали. Большинство приберегало последнюю пулю для себя самого. Это значительно сокращало процесс.
Первый в цепочке испуганно отскочил в сторону. Он почти задел за труп. Посыльный хихикнул. Другие были предупреждены и испуганно обходили мертвеца. Первый труп, вот событие!
Темнело все сильнее и сильнее. Небо стало иссиня-черным. В кустарнике стучал аппарат Морзе, но посыльный его не слышал. С орудийных позиций доносились шумы, которые все заглушали. Он достал из сумки приказ, оторвал от него клочок и пустил его по ветру.
Телега с гнилой кожаной упряжью, словно призрак, возникла на дороге. Никто не видел, как бумажка упала на землю. Остатки он тоже вскоре выбросит. То и дело клочки приказа исчезали в темноте, в забытье. Это входило в его план. Вскоре у него остался лишь крошечный кусочек Он скрутил его между пальцев и куда-то кинул. Шальная пуля прошуршала по кустарнику и щелкнула о ствол дерева. Фронт, кажется, начал пробуждаться. Солдату позади удалось его наконец-то догнать. У него была такая одышка, будто он, кроме плащ-палатки и карабина, тащил еще ящик с патронами.
— Я — пекарь, — сказал он.
Очередь трассирующих пуль пролетела между веток. Посыльный надел стальной шлем, который до этого висел у него на поясе. Голос рядом с ним пресекся. Через какое-то время послышалось опять:
— Я — пекарь!
— Да, — ответил посыльный.
Он задался вопросом, понимает ли под этим солдат свою фамилию или профессию.
— Вообще-то я хотел на полевую пекарню, — пояснил ему голос.
— Было бы здорово, — ответил посыльный.
Он подумал о хлебе. О свежем, еще теплом хлебе. Он не был голоден. Он подумал о толстых фартуках, о пекарне, облицованной кафелем, о мучной чистоте.
— Дома у меня пекарня и мельница, — снова произнес голос. А потом с жалостью к самому себе: — Меня обманули.
— Нас всех обманули, — успокоил посыльный. Его голос заглушил гул снаряда, разорвавшегося где-то в лесу.
— Идем дальше! — приказал посыльный, но люди уже залегли. Пекарь тоже уткнулся в землю.
— Встать! — злобно крикнул посыльный. И подумал: «Наверное, это хорошо, что им больше нравится передвигаться на брюхе». Прошла минута, прежде чем они встали и пошли дальше.
— Пекарня с мельницей, — снова послышался голос рядом.
Над лесом на парашюте повисла осветительная ракета. Яркий свет проникал сквозь разодранные кроны деревьев. Полминуты они шли под ним.
Посыльный обернулся и глянул голосу в лицо: ряд торчащих вперед зубов и полная глупость. Лишь короткий взгляд. Потом ночь вновь окутала их своим покрывалом.
— Я тебя тоже отблагодарил бы, — донесся неясный голос. — Достаточно одного твоего намека… Ты, конечно же, кого-нибудь знаешь, с кем можно поговорить. Мне надо на полевую пекарню. Каждый служит там, где полезен.
Последняя фраза была сдобрена ложной убежденностью.
— Я таких не знаю. — Посыльный с отвращением сделал движение рукой. И тут он заметил, что в кулаке все еще держит бумагу, которую забрал у майора со стола. — Отойди назад. Мы должны держать дистанцию. Здесь уже опасно.
Он хотел остаться один. Тень послушно осталась сзади. Он мог подумать и разгладить бумагу. Майор не заметит ее пропажи. Их собирают для него только затем, чтобы уничтожить. Что на ней написано, он знал наизусть. Повозка преградила дорогу. Грузили раненых. Он споткнулся об оглоблю. Кто-то выругался. Листовка выпала у него из руки. Прошло довольно много времени, прежде чем он ее нашел.
Цепочка шедших за ним рассыпалась. Один налетел прямо на него, ударив в грудь. Другие кричали: «Посыльный, посыльный!» Он снова построил их цепочкой и при этом запыхался. Осторожно сунул листовку в сумку. В случае проверки он может заявить, что носит ее с собой для нужды. Естественно, и это было запрещено, но всерьез не воспринималось. Листовки тысячами рассыпались из ниоткуда. Хотя он никогда не видел самолета, но сыпались они явно с неба. Иногда они висели на кронах деревьев или на дранке крыш деревенских изб. Очень много разлеталось по болоту, где их никто не мог собрать. Были розовые и голубые листовки. Текст на них был один и тот же:
ПЕРЕХОДИ К НАМ, КАМЕРАД! ЭТОТ ПРОПУСК ГАРАНТИРУЕТ ТЕБЕ ЖИЗНЬ И СВОБОДУ!
На обороте были объяснения кириллицей. Он их разобрать не мог. Один в роте их перевел. Звучало неплохо: «Предъявитель этого пропуска является перебежчиком. Он имеет право на хорошее обращение, жизнь, свободу, возвращение на родину после войны». В роте никто этому не верил. Посыльный на самом деле — тоже. Несмотря на это, многие при себе имели такие «пропуска». Этот был взят у майора со стола. Атака на гать будет проходить без его участия.