Страница 32 из 34
Посыльный обернулся: темным ковром перед ним раскинулась низина. Где-то на ней были видны вспышки, горели белые и красные огни, гасли, двигались. Они напомнили ему пересечение железнодорожных путей у вокзала. Крик часового вернул его к действительности. «Им меня не взять», — подумал посыльный.
Он снова посмотрел на участок, над которым взлетали ракеты. При этом он заметил место, где было всегда темно. Промежуток в системе сигнальных огней. Это словно часть железнодорожных путей, выведенных из эксплуатации. Он решил идти как раз в этом направлении. Со склона он попал в кустарник. Грунт под ногами был мягким. Он шел, словно по толстому ковру. Это был знак, что он приближается к болоту. Ему показалось, что рядом с кустами он видит очертания разрушенного сарая. Потом он опять заметил приземистое строение. Вдруг он понял, что это — танки. Он попал на исходную позицию. Где-то здесь в темноте должен стоять часовой. Жгучее беспокойство охватило его. Осторожно он подкрался к одной из боевых машин. Под прикрытием брони он хотел дождаться, когда часовой обнаружит себя шумом. Прислонившись к холодному металлу, услышал глубокое дыхание спящего. Оно доносилось изнутри стального колосса. Люк был приоткрыт. Странно, что он здесь совершенно спокойно мог чего-то ждать. Рука посыльного дотрагивалась до стали оружия, появление которого всегда повергало его в панический страх. У него появилось желание как-нибудь напакостить спящему чудовищу. Словно ребенок, желающий отомстить, он набил ему в выхлопные трубы земли. Посыльный был слишком слаб для того, чтобы причинить ему больше зла. Но и то, что удалось сделать, доставило ему большое удовлетворение.
В бледном свете ракеты он впервые увидел высоту глазами противника. Огромный, угрожающе нависающий массив земли. Он понял, почему за него идет такая ожесточенная борьба.
Через некоторое время он подошел к передовой. Вся земля была покрыта воронками. В воздухе висел сладковатый трупный запах. Ноги вязли в грязи. Шинель была ему больше не нужна. Он выбросил ее в лужу. Еще пара шагов — и он остановился у колючей проволоки. Ни звука. Немецкие позиции были покинуты — окопы, лабиринт траншей, пулеметные гнезда. Он прижал винтовку к груди и подошел ближе. Наконец-то свои траншеи. С чувством освобождения он спрыгнул вниз. Вокруг лежали лишь убитые. Он был слишком измучен, чтобы выяснять, нет ли среди них унтер-офицера. У него было чувство, что он сбежал напрасно. Страх, побег, унижение, раны, снова побег. Если унтер-офицер выбрался отсюда живым, то все это его миновало…
Он стянул с убитого шинель, китель и сапоги. Надев их на себя, он побрел дальше. Туда, где проходила, как он думал, главная линия обороны.
XV
Городской комендант Эмги прикрутил фитиль в керосиновой лампе, сделав огонь послабее, и направил металлическое зеркало на пустой стул возле своего стола. Потом обратился к ординарцу:
— Позовите ко мне ротмистра.
Он посмотрел на пустой стул, на который падал свет от лампы. «Лучше бы это был электрический стул», — подумал он. В этом случае надо бы посадить жертву лицом к стене. Чтобы ей не было видно, когда он нажмет на кнопку. Его взгляд пробежал по бумаге на столе. Он заметил орфографическую ошибку. Поскольку это была его собственноручная запись, он почувствовал стыд и тут же исправил ошибку. Вдруг кто-нибудь прочтет! Он раздавил муху и вспотел.
Сегодня он не допустил ошибок. Это его удовлетворило. Боевой комендант Эмги во время сражения! Напряжение, заботы и немного страха. Ну, теперь это все миновало. Он стал старше, но его честолюбие еще оставалось молодым. Если когда-нибудь война будет выиграна, он приукрасит это дело. Он уже представлял себя рассказывающим: «За четыре часа русские прорвали оборону дивизии. Фронта больше не было. Ужасная неразбериха. И тут я получаю приказ из штаба армии, что должен остановить отступление…» Подробности лучше опустить. Историю с вездеходом, приготовленным для себя, он бы выбросил. Он вытер грязным платком пот со лба. В тот момент он был похож на гнома.
Когда вошел ротмистр и сел на стул, майор сразу приступил к делу:
— Что с фельдфебелем?
Ротмистр на секунду задумался:
— Ничего.
Хотя он не был близко знаком с комендантом, у него было чувство, что разговор будет протекать неприятно.
— Полагаю, что вы меня неправильно поняли. Я отдал вам приказ. Когда вы, наконец, приступите к его выполнению?
— Никогда! — И, испугавшись своей храбрости, ротмистр добавил: — Отсутствует утвержденный приговор!
Плохое обоснование. Кажется, майор намеренно проигнорировал «никогда!» и сказал:
— Дело запутанное. Военный судья был дурак. Нам предстоит расхлебывать это вдвоем!
— Извините, господин майор, я не понимаю, почему!
Свет керосиновой лампы слепил ротмистра. Ночной мотылек бился о стекло.
Комендант начал обстоятельно объяснять:
— В штабе армии хотели провести показательный процесс. Все было на лезвии бритвы. Там хотят дать войскам устрашающий пример. Такая же неразбериха у нас может произойти и завтра. Может быть, военный судья был неправильно проинформирован. Его отправили в Эмгу, чтобы вынести приговор. Кого засудить — было все равно. Только приговоренный не должен быть простым солдатом. Кого мне выбрать? Может быть, вас?
Ротмистр почувствовал, что краснеет.
— Значит, вы выбрали фельдфебеля и сообщили его фамилию в штаб армии. Армия, в свою очередь, объявляет, что был расстрелян фельдфебель. Тем временем военный судья приговаривает не того, кого надо. А фельдфебель все еще жив. Трагедия без трупа!
— Наша задача — чтобы труп был!
Ротмистр слегка отодвинул стул в сторону.
Свет лампы был невыносим. Каждый раз, когда мотылек бился о стекло, оно отзывалось тихим звоном.
— Да это же бред!
Лицо майора исказилось:
— Его признали дезертиром!
— Таких наберутся тысячи. — Ротмистр подумал о своем шофере. Парень оставил его в дураках.
Комендант наморщил лоб.
— По имеющимся на настоящий момент сведениям, почти четыре тысячи человек убиты или попали в плен. Рота этого фельдфебеля в лучшем случае пропала без вести. Одним больше, одним меньше — речь не об этом.
— Именно об этом, господин майор.
— Вы что хотите? Человек теоретически мертв. Его родственники оповещены. Его вычеркнули из списков довольствия. Его должности нет. Кроме того, все командиры рот уже зачитали приказ по армии о его расстреле.
— Неприятное объявление, — сказал ротмистр.
Стекло зазвенело. Мотылек твердо решил погибнуть.
— Вот именно об этом неприятном объявлении, как вы говорите, и идет речь.
— А если у него будет возможность перебежать?
Майор покачал головой:
— Как вы хотите это устроить? Если фельдфебель не будет расстрелян, пойдут разговоры. Однажды начнут расследовать это дело и от меня потребуют труп. В качестве квитанции в определенном смысле. Что тогда?
— У вас, как у боевого коменданта, есть определенные возможности…
Майор покачал головой:
— Я больше не боевой комендант. Прорыв ликвидирован.
Вдруг он ударил кулаком по столу, крикнув:
— То, что вы предлагаете, — измена!
В гневе он смахнул со стола несколько карандашей. Комендант любил карандаши с нежностью коллекционера.
— Вы его расстреляете!
Ламповое стекло зазвенело. Мотылек полетел на пол. Несколько раз он еще дернул обгоревшими крыльями.
— Прикажите полевому жандарму! — попросил ротмистр.
Майор наклонился за карандашом и снова показался из-за стола:
— Полевой жандарм может отказаться. Он знает, что приговор не был вынесен! — Он сладко улыбнулся: — Между вами и жандармом есть одно различие. У него — незапятнанная репутация.
Установилась мучительная тишина. Жужжание мухи, летавшей вместо мотылька вокруг лампы, было единственным звуком в комнате.
— Почему? — раздраженно спросил ротмистр.
— У меня есть доказательства, что ваш дивизион покинул позиции без достаточных на то оснований. Достаточно одного моего доклада, и с вами все кончено!