Страница 2 из 116
Через пару секунд Кордтс разглядел находку более отчетливо. Молль и Эриксон, как и он, оставались сидеть на пеньках, спокойно созерцая самую последнюю диковину страны, в которую их армия вторглась несколько недель назад.
Кордтс сделал глоток воды, чтобы сбить послевкусие, и пару раз сплюнул, затем сунул в рот палец и провел им по деснам и зубам, проверяя, не остались ли там крошечные кусочки пищи.
На поросшей травой низине санитары склонились над каким-то человеком, который, по всей видимости, был мертв. Навстречу им шагал раненый, обнаженный по пояс. Одна рука и плечо у него были покрыты кровью и грязью. Немного в стороне стоял рядовой Фрайтаг. Позади него простиралось поле с нагретой солнцем зеленой травой, а вдали — сосновый бор. Он похож на часового, подумал Кордтс. Или на индейца, или еще на кого-нибудь.
Глава 2
От этого места до Холма было чуть больше десяти километров. До него они шли долго, почти не вступая в бой. Долгие часы и дни они не думали ни о чем, кроме собственной усталости. Война казалась им чем-то вроде необъяснимых остановок на бесконечном шоссе. Дороги были плохие, чаще всего грунтовые, иногда достаточно широкие и хорошо проходимые, по крайней мере до той поры, пока по ним не прошагали тысячи немецких сапог и автомобильных колес, окончательно разбившие их. Но больше всего здесь было дорог, которые скорее можно было назвать широкими тропами, утопавшими в грязи. Здешние безлюдные места представляли собой не совсем пустыню, а скорее густые леса, часто перемежающиеся всхолмленными лугами и полями — они казались бескрайними просторами с высоты холмов — и среди них человеческие поселения, без всякой системы выросшие то здесь, то там. Эти поселения были примитивными и построены не из отходов строительных материалов, как подобные жилые районы в отдаленных уголках мира, а из бревен. Они представляли собой строения с некрашеными стенами, без каких-либо табличек с номерами домов или названиями улиц. Это были скопления небольших деревянных домов или более крупных строений, сараев или складов, иногда пристроенных друг к другу с поразительным мастерством. Главным образом это были убогие и неряшливые, покосившиеся или полуразрушенные избы. Так выглядели почти все русские деревни.
Возникало ощущение, будто они стоят так вот уже сотни лет, нисколько не меняясь, без какой-либо надежды на улучшение и какой-то прогресс, умеренный или стремительный.
Поэтому если это была и не совсем пустыня, то бескрайняя странная местность — наверняка. Она, казалось, была погружена в долгий сон могучими силами природы, и было трудно сказать, хорошо это или плохо.
Многих захватчиков неприятно поражала общая убогость этой земли, меньшая их часть была ошеломлена ее таинственной сутью. Не являясь исключительно пустынной, эта страна все же не полностью принадлежала к царству человека, во всяком случае, не в той степени, как родина захватчиков.
В любом случае они часто были слишком измотаны долгими переходами, проходя 30–40 километров в день, чтобы задумываться над особенностями той земли, в которую вторглись. Они были щедро посыпаны дорожной пылью, и их лица блестели от пота. В конце дневного перехода они бессильно валились на землю где-нибудь на обочине разбитой дороги. Тот, кто не имеет военного опыта, мог бы принять их за убитых, поскольку они тут же засыпали мертвецким сном. Лишь опытный глаз способен отличить смертельно усталого спящего солдата от погибшего.
У них почти не было моторизованного транспорта, лишь несколько легковых автомобилей для генералов и штабных офицеров. Остальными транспортными средствами были конные повозки с пневматическими шинами, на которых перевозились продукты, боеприпасы и снаряжение артиллерийских обозов. Лошади, поднимая тучи пыли, упрямо двигались на восток.
Современная армия, танки и бронеавтомобили механизированных частей, гусеничный и полугусеничный транспорт временами обгоняли их, осыпая удушливой пылью. Иногда на дорогах и перекрестках возникали мощные заторы, замедляя продвижение моторизованного транспорта наравне с конным.
Первые дни войны в конце июня были такими жаркими и подернутыми дымкой, что казалось, будто нагретая солнцем земля потеет. Казалась, что страна, в которую они вторглись, находится под водой и окружена сухим раскаленным воздухом. Все ужасно страдали от жажды. Кроме того, дороги в приграничных районах были песчаными и соответственно трудно проходимыми. В июле, когда они уже значительно углубились на территорию России, жаркий воздух сделался немного прозрачнее. На голубом небе висели редкие облака. Примитивные дороги стали более твердыми и менее песчаными.
Примерно тогда они впервые подошли к городу под названием Холм. К этому времени немцы успели ввязаться в жестокие бои на так называемой линии Сталина. Оборонительные сооружения были построены здесь лет десять назад по личному приказу Иосифа Сталина, однако им не удалось задержать немецкие войска, которые в середине лета практически беспрепятственно прорвались в глубь страны. Сами захватчики лишь смутно запомнили блиндажи под Холмом и тот жаркий июльский день и еще не знали, какие мучения ожидают их в оккупированной ими России через несколько месяцев и лет.
Сам Холм оказался достаточно примечательным местом. Он был невелик, однако в нем оказалось много каменных домов, которые величественно смотрелись на фоне голубого неба и изумрудной зелени болотной травы на окрестных полях. Белые дома. Несмотря на жару, со стороны они казались холодными на фоне мягкой голубизны неба и зелени полей.
Многие древние города северной части России — Псков, Новгород, Старая Русса, Великие Луки, Невель и другие — выглядели примерно так же.
Многие из этих городов были окружены всевозможными водоемами. На северо-западе России не так много озер, по сравнению с другими уголками мира. В основном здесь преобладают небольшие болотца и ручьи, затерявшиеся среди бескрайних лугов и березовых рощ. Все эти водоемы впадают в более крупные реки, на берегах которых высятся города, возведенные шесть или семь веков назад.
Время от времени наступавшим в глубь страны захватчикам попадались большие реки и озера, но они находились в стороне от их пути, правда, у них под ногами среди высокой травы часто блестели лужицы воды. Немецкие солдаты очень устали, но им становилось приятнее и проще, когда они видели их. Это было лучше, чем смотреть на песок и пыль дорог приграничных районов. Все чаще и чаще у них над головой появлялись огромные облака, хотя голубое небо оставалось все таким же бескрайним, как и раньше.
Пройдя Холм в первый раз, они так и не задержались в нем. Город практически не оказал сопротивления, и немцы двинулись дальше, в направлении Старой Русы и Осташкова, к верховьям Волги. Почти никто из них так никогда и не вернется в Холм и навсегда забудет о нем.
Зимой все изменилось. Великая агония, начавшаяся незадолго до этого, достигла высочайшего накала.
В зимние месяцы личный состав дивизии существенно сократился, но даже не из-за потерь, а по причине разбросанности по разным участкам территории этой огромной страны. В декабре она дислоцировалась восточнее Холма, неподалеку от огромного озера Селигер, располагавшегося возле тех мест, где брала свое начало великая русская река Волга. Ее оборонительные линии были непрочными, аванпосты находились на значительном удалении друг от друга, и в первые дни грандиозного контрнаступления Красной армии дивизия была почти полностью разгромлена.
Те, кто остались в живых, были отброшены в разные стороны и перемешались с подразделениями других дивизий, отступивших в те холодные зимние дни к Ржеву и Торопцу, назад на многие десятки километров в условиях снежных метелей и заносов. Несколько подразделений дивизий численностью до роты или батальона в первые недели января беспорядочно отступили к Холму.
Они — несколько сот оставшихся в живых немецких солдат — вряд ли вспомнили о том, что в июле уже проходили по этим местам. В любом случае сейчас этот край был совершенно неузнаваемым даже для тех, кто, возможно, и вспомнил его. Все вокруг было покрыто снегом, а на каменные здания с востока наплывали тяжелые облака, похожие на опрокинутых вверх брюхом огромных рыб. Город казался безлюдным и бессмысленно разбросанным по заснеженной пустыне посреди невыносимого холода.