Страница 107 из 116
Шрадеру постепенно начинало казаться то же самое. Солнце садилось за стеной зимнего леса. Верхушки елей напоминали копья, но виднелись здесь и голые лиственные деревья, то там, то здесь. Промежутки между их голыми стволами были заметно шире, чем между хвойными, и Шрадер смог сосредоточить взгляд на солнце. Казалось, оно садится прямо на соседнюю поляну или на замерзшее озеро в нескольких сотнях метров от них. Нет, конечно, сам он в это не верил, но иллюзия была столь убедительной, что он на всякий случай решил пойти и проверить. Вдруг в той стороне лес кончается и за ним снова начинается белая пустыня. А это значит… Если бы только Фрайтагу хотя бы чуть-чуть стало легче. Тогда можно было, немного отдохнув, снова двинуться в путь и идти всю ночь, не боясь заблудиться. А за ночь бы они преодолели равнину, потому что в дневное время это делать опасно. Так что лучше пойти проверить.
Он так и сказал Фрайтагу.
Тот был гораздо спокойнее, чем час назад, и не стал возражать, что Шрадер на какое-то время оставит его одного.
— Там ничего нет, Шрадер, — сказал он, хотя и не в пику товарищу, потому что у него возникла такая же самая иллюзия, которая, если задуматься, была не чем иным, как проявлением владевшей ими тревоги, неотступного желания убедиться, что их лесным странствиям вскоре настанет конец.
— Я скоро вернусь, — сказал Шрадер. — Не волнуйся, я никуда не денусь. Пойду гляну и вернусь по своим же следам назад.
— Давай, — ответил Фрайтаг без особого восторга. Неожиданно у него разболелась голова. Он замигал и поспешил отвернуться, глядя куда-то в темнеющий снег рядом с собой. Шрадер уже поднялся на ноги и стоял, зажав в одной руке автомат. Мгновение, и он зашагал прочь. Фрайтаг проводил его взглядом. Шрадер все удалялся, чем-то напоминая фигуру актера, который, сыграв эпизод, уходит со сцены.
Фрайтаг ощутил, как в груди у него словно выросла гигантская волна, и почему-то тотчас ссутулился и поник. Механическим движением он взял с ноги лоскут, сложил его и положил себе на плечо. Немного подвигал туда-сюда, после чего слегка похлопал, чтобы расправить. Одной рукой он осторожно натянул поверх него китель, который так же аккуратно расправил, чтобы нигде ничего не давило. После чего застегнул пуговицу под горлом, правда, уже обеими руками. Впрочем, пальцы его замерзли и почти онемели, и такая простая вещь, как продеть пуговицу в петлю, далась ему с великим трудом. Он уже долгое время не замечал холода — разве что только в легких. Более того, его почти весь день прошибал горячий пот. И вот теперь среди вечерних теней неожиданно он ощутил холод. Ощущение было такое, будто он с головы до ног покрылся коркой льда. Беспомощно перебирая пальцами медные пуговицы, Фрайтаг выругался. Затем снова натянул на плечо шинель, подтянул под самое горло отвороты воротника и сел, нахохлившись, посреди сугробов.
Теперь голод напомнил о себе и ему тоже. В животе свело, а в голове пульсировала лишь одна мысль — поесть бы!
Шрадер прошагал дольше, чем первоначально намеревался. Он знал, что движется вслед за химерой, однако не мог побороть желание узнать, а что там дальше. Вдруг там… кто знает, кто знает. Пройдя несколько сот метров, он оказался посреди голой рощицы лиственных деревьев. Идти через нее было несложно, и он довольно быстро зашагал вперед. Вскоре он вышел туда, где, в его мечтах, село солнце, — на огромное пустое пространство. Но и оно оказалось иллюзией, потому что дальше тянулась лишь сплошная стена леса. И тогда он вновь перевел взгляд на солнце, и в очередной раз ему показалось, будто за деревьями проглядывает пустое пространство. Однако стоило ему направить туда свои стопы, как он вновь углубился в чащу. В конце концов Шрадер заставил себя повернуть назад. Нет, его по-прежнему мучило любопытство, потому что химера никуда не делась. Он ощущал лишь раздраженную неудовлетворенность человека, который движется и движется вперед, но ничего не находит. Постепенно опустился вечер. Шрадер был вынужден приглядываться, чтобы отыскать на снегу свои следы.
Он брел назад. К тому времени, когда он вернулся на прогалину, где его ждал Фрайтаг, солнце уже село. И лишь среди черных ветвей, напоминая кровеносный сосуд, еще алела тонкая полоска заката. Но вскоре и она померкла, уступив права ночной тьме.
Он раздраженно бросил автомат в снег.
— Похоже, это и есть чертов партизанский лес, — произнес он.
Фрайтаг поднял глаза и пробормотал что-то невнятное.
Неожиданно на него упал последний лучик света и отразился от плеча шинели тусклым бронзовым отблеском. Значок, полученный за оборону Холма. Шрадер посмотрел на него и машинально подумал: Cholmkampfer. Cholmkampfer. (Cholmkampfer — защитник Холма (нем.). — Прим. пер.)
Им предстояла нелегкая ночь, не похожая на предыдущую, куда более трудная и страшная.
Они сидели поодаль друг от друга, сжавшись в комок от холода и голода. Давала о себе знать и головная боль. Но потом мороз все-таки взял свое, и они придвинулись друг к другу и прижались как можно теснее. Они поели немного снега, хотя и знали, что жажду им особенно не утолишь. Но что им еще оставалось? По крайней мере, в лесу снег был чист, не то что в цитадели.
— Пропади все пропадом! — в сердцах воскликнул Фрайтаг и потом повторял эту или подобную ей фразу еще несколько раз, дрожа всем телом, Кстати, дрожь отзывалась во всем теле тупой болью. — Прошлой ночью было не так холодно!
— Может, и было, — возразил Шрадер. — Просто мы тогда двигались.
В его словах Фрайтаг почему-то услышал упрек. Впрочем, неудивительно: мысли его разбегались в разные стороны, и он болезненно воспринимал даже самые простые слова. И вновь он представил, что больше никогда не поднимется на ноги, что погибнет от голода или замерзнет насмерть в этом лесу или же умрет от ран, и тогда, освободившись от обузы в его лице, Шрадер сможет пойти дальше. Нет, ему действительно было холодно. Казалось, мороз пробирал его до костей.
Он подумывал о том, а не развести ли костер, однако не решался высказать это предложение вслух. Наконец терпеть он больше не мог и, чтобы больше не мучиться, произнес:
— Может, разведем костерок? Что ты на это скажешь, Шрадер? Согреемся немного.
Слова эти вырвались из его уст словно всхлип, по крайней мере ему самому так показалось. В результате он стал противен сам себе и задрожал еще сильнее.
Шрадер ничего не сказал — что тут скажешь? Он был готов уступить точно такому же соблазну. Мысль о костре не выходила у него из головы. В общем, желание согреться было столь же навязчивым, как желание закурить. Шрадер читал мысли Фрайтага, ибо те не отличались от его собственных. Здесь, в лесу, они вполне могли развести костер, не опасаясь быть замеченными. Вероятность того, что их кто-то заметит, была практически равна нулю, так что они ничем не рисковали. Он тотчас вспомнил, какой их обоих обуял страх, когда они днем пересекали заснеженную протоку между озерами, как молчаливый лес словно издевался над их страхами. Как это глупо, как незрело и противоестественно везде и повсюду думать о самосохранении. От судьбы не убежишь, вкрадчиво нашептывали деревья.
— Пошел ты знаешь куда! — рявкнул Шрадер.
— Знаю, можешь не объяснять, — вздохнул Фрайтаг.
Впрочем, ответ Шрадера его не удовлетворил. И хотя от холода он уже окоченел, но поскольку высказал свое предложение вслух, то решил, что теперь ему будет легче сносить страдания. Вдобавок ко всему теперь его терзал голод. Эти муки, казалось, затмевали собой все то, чего он натерпелся за день. Впрочем, холод был куда страшнее, а значит, и перспектива провести ночь на морозе.
И тогда он завел разговор о том о сем — это был его обычный способ скоротать время. Потому что чем еще он мог заняться? Он пытался балагурить, шутить — обычно такое удавалось ему куда лучше других. Вот и теперь он старался делать то же самое.
— При Холме было куда хуже, — заявил он. — Даже еще до того, как нас перебросили в Холм, было хуже.