Страница 2 из 70
Консьерж ответил после четырех бесконечно долгих гудков.
– Джерард, это Ли Эйзнер из шестнадцать-дэ. У меня под дверью кто-то стоит. Думаю, хочет ко мне вломиться. Можете сейчас же прислать кого-нибудь наверх? Или мне позвонить девять-один-один?
Слова сыпались лихорадочной скороговоркой, а сама Ли мерила шагами маленькую прихожую и один за другим прямо из фольги-обертки отправляла в рот квадратики «Никоретты».
– Мисс Эйзнер, я, конечно, немедленно кого-нибудь пришлю, но возможно, вы не узнали мисс Сэломон? Она приехала несколько минут назад и поднялась прямо к вам... что разрешено любому, значащемуся в вашем списке посетителей.
– Эмми? — переспросила Ли.
Она позабыла о своей неминуемой смерти от болезни или убийства и распахнула дверь, за которой увидела сидевшую на полу Эмми — колени подтянуты к груди, раскачивается взад-вперед, щеки мокры от слез.
– Мисс, могу я еще чем-нибудь помочь? Мне все же прислать...
– Спасибо за помощь, Джерард. Все в порядке. — Ли сунула мобильник в карманкенгуру спортивной хлопчатобумажной курточки, рухнула на колени и обняла Эмми.
– Что случилось, милая? — проникновенно спросила она, собирая в хвост ее влажные от слез волосы. — Что произошло?
Сочувствие вызвало новый поток слез: Эмми рыдала так сильно, что все ее хрупкое тело сотрясалось. Ли перебрала возможные причины такого горя и оставила только три: смерть в семье, ожидаемая смерть в семье или мужчина.
– Дорогая, что-то с родителями? С ними что-то случилось? С Иззи?
Эмми покачала головой.
– Скажи мне, Эмми, с Дунканом все в порядке?
Последовал столь жалобный вопль, что Ли стало больно. В точку.
– Кончено! — воскликнула Эмми прерывающимся голосом. — Все кончено навсегда.
Подобное заявление звучало не меньше восьми раз за те пять лет, что они с Дунканом встречались, но сегодня в нем слышались иные нотки.
– Милая, я уверена, это просто...
– Он встретил другую.
– Он — что? — Ли разжала объятия и села на корточки.
– Извини, я перефразирую: я купила ему другую.
– О чем это ты?
Помнишь, я подарила ему членство в «Клэй» на его тридцатилетие, поскольку он был в отчаянии, что теряет форму? А он ни разу туда не сходил — ни одного проклятого раза за целых два года, потому что, по его словам, не мог так неэффективно тратить время — просто ходить и стоять там на беговой дорожке. И вместо того чтобы просто все аннулировать и забыть, я, гениальная выдумщица, решила купить ему дополнительный абонемент на занятия с личным тренером, дабы он не тратил даром ни одной драгоценной секунды, занимаясь как все остальные.
– Похоже, я понимаю, куда ты клонишь.
– Что? Ты думаешь, он ее трахает? — Эмми горестно засмеялась. Иногда людей удивляло ее яростное сквернословие — ведь в ней всего пять футов один дюйм и выглядит она как подросток, но Ли этого уже почти не замечала. — Я тоже так думала. Тут дело гораздо хуже.
– Звучит пугающе, милая.
Ли могла предложить только бесконечное искреннее сочувствие и поддержку, но Эмми, похоже, не успокоилась.
– Тебе, вероятно, интересно, как может быть хуже, да? Что ж, позволь мне рассказать. Он не может просто ее трахать — на это я закрыла бы глаза. Не-е-ет, только не мой Дункан. Он «полюбил» ее. — Эмми жестом взяла это слово в кавычки и закатила покрасневшие от слез глаза. — Он «ждет ее». — Тот же жест. — Пока она не будет «готова». Она девственница, подумать только! Я пять лет мирилась с его изменами ложью и извращенным сексом, чтобы он мог полюбить девственную тренершу, которую я наняла в клубе за собственные деньги? Полюбить! Ли, как мне быть?
Обрадовавшись, что наконец-то может сделать что-то реальное, Ли взяла Эмми за руку и помогла подняться.
– Идем, дорогая. Давай войдем в квартиру. Я заварю нам чаю, а ты расскажешь мне, что случилось.
Эмми шмыгнула носом:
– О Боже, я забыла... сегодня понедельник. Я не хочу мешать. Все будет нормально...
– Не смеши меня. Я вообще ничем не занималась, — солгала Ли. — Сейчас же заходи.
Она довела Эмми до дивана и похлопала по мягкому подлокотнику, показывая, куда ей следует положить голову, а сама метнулась за перегородку, отделявшую гостиную от кухни. Кухня со столешницей из крапчатого гранита, оснащенная новым оборудованием из нержавеющей стали, была у Ли самым любимым местом в квартире. Кастрюли и сковородки висели по ранжиру на крючках под шкафчиками, а утварь и специи методично разместились по гармоничным стеклянным и металлическим контейнерам. Крошек, капель, оберток, грязных тарелок не было и в помине. Холодильник выглядел так, словно его пропылесосили, а на рабочих поверхностях не было ни единого пятнышка. Если бы комната могла олицетворять невротическую личность своего владельца, то кухня и Ли могли бы стать однояйцовыми близнецами.
Ли наполнила чайник (всего лишь на прошлой неделе купленный на распродаже в «Блумингдейле» — кто сказал, что ты имеешь право на новые вещи только по накопительной карте?), завалила поднос сыром и крекерами и через окошечко в перегородке заглянула в гостиную — убедиться, удобно ли устроилась Эмми. Увидев, что та лежит на спине, закрыв лицо рукой, Ли вытащила мобильный, нашла в адресной книжке имя Адрианы и набрала эсэмэс: «SOS: Э и Д разошлись. Приезжай как можно скорее».
– У тебя есть эдвил? — спросила Эмми. И прошептала: — У Дункана он всегда при себе.
Ли собиралась было съязвить, что у Дункана всегда при себе много разных вещей — визитная карточка любимой службы сопровождения, его детская фотография размером с бумажник и время от времени одна-две бородавки на гениталиях, которые он называл папилломами, — но сдержалась. Во-первых, Эмми и так страдала, а во-вторых, это явилось бы лицемерием: вопреки всеобщей убежденности у Ли тоже было не все в порядке. Но она выбросила мысль о Расселе из головы.
– Конечно, сейчас принесу, — спокойно сказала она, поворачиваясь к свистящему чайнику. — Чай готов.
Девушки сделали по глотку, как в дверь позвонили. Эмми посмотрела на Ли, и та просто ответила:
– Адриана.
– Открыто! — крикнула она, но Адриана уже влетела в гостиную и, подбоченясь, потребовала ответа:
– Что тут происходит? — легкий бразильский акцент Адрианы, в спокойном состоянии придававший голосу мягкую сексуальную мелодичность, делал речь практически неразборчивой, когда, по собственному определению девушки, ее охватывала «страсть» в отношении кого-нибудь или чего-нибудь. Что случалось отнюдь не редко. — Что пьем?
Ли кивнула в сторону кухни:
– Вода еще горячая. Загляни в шкафчик над микроволновкой. Там у меня целая куча разного ароматизированного...
– Никакого чая! — закричала Адриана и указала на Эмми. — Неужели ты не видишь, как она несчастна? Нам нужны настоящие напитки. Я приготовлю кампари.
– У меня нет мяты. И лаймов. Вообще-то не уверена, есть ли у меня нужный алкоголь, – сказала Ли.
– Я все принесла.
Адриана, ухмыляясь, подняла над головой большой бумажный пакет.
Ли частенько находила порывистость Адрианы раздражающей, иногда нетерпимой, но этим вечером была благодарна подруге за то, что та взяла ситуацию под контроль. Впервые улыбку Адрианы Ли увидела почти двенадцать лет назад, и она по-прежнему вызывала в ней благоговение и легкую тревогу. «Разве человек может быть таким красивым? — удивлялась она в стотысячный раз. — Какие высшие силы создали столь идеальный союз генов? Кто решил, что именно эта одинокая душа заслуживает такой кожи? Абсолютная несправедливость».
Через пять минут коктейли были смешаны и розданы. Эмми и Адриана возлегли на диван, Ли по-турецки села на полу.
– Итак, расскажи нам, что случилось. — Ли погладила Эмми по лодыжке. — Только не торопись.
Эмми вздохнула и вытерла слезы.
– Нечего особо рассказывать. Она абсолютно восхитительна... в смысле — до тошноты миловидная. И молодая. Очень, очень молодая.
– Так-таки и очень, очень молодая? — переспросила Ли.