Страница 2 из 25
…ночь, шея горит невыносимым огнём, но мамы рядом нет, а ведь раньше она всегда приходила, когда маленькой Николетте было больно.
Боль была не прерывистой, а постоянной.
Одна сцена помнится лучше всех — слишком часто она повторялась: твёрдые клешни корабельного робота цепляют Никки под мышки и пытаются поставить на пушистый коврик, постеленный на полу.
Но ноги не держат девочку и легко подгибаются.
Десятки, сотни попыток нечеловеческого упорства — тело пытается опереться на белые вялые палочки, но они безвольно складываются, нечувствительно сминаются под напором пола. Даже смешно было вначале.
Помог верный друг — Робби. Никки смогла двигаться лишь после того, как кибер подключился к её повреждённому позвоночнику и стал передавать сигналы мозга к рукам и ногам — иначе они отказывались слушаться, сволочи. С Робби и дышать стало легче.
Он бесконечно терпеливо отвечал на бесчисленный вопрос «Когда придут мама с папой?» и учил её ходить, как беспомощного младенца, и подбадривал, как взрослого человека. Ноги не слушались, шея горела, мамы не было — одиночество девочке совсем-совсем не нравилось. Но ни плач, ни истерики не помогали — жить приходилось не так, как хотелось, а так, как получалось.
Наконец, девочка научилась доносить еду до рта и ковылять на собственных ногах.
Первым делом она добралась до рубки.
Плакала и барабанила в дверь, пока не иссякли слабые силы и слёзы.
И потом она часто приходила к люку командирского отсека и стучала в него, но всё тише, всё безнадёжней. Родители не выходили из-за тяжёлой металлической плиты, такой искорёженной и выгнутой, что девочка бесповоротно поняла: мама и папа больше никогда не смогут покинуть капитанский мостик своего корабля.
Робби объяснял много раз:
— Из-за отказа электроники фрегат не закончил орбитальный манёвр и разбился.
Непрочная полустеклянная рубка была раздавлена острой скалой, но остальной корпус корабля почти не пострадал, зарывшись в пыльный грунт небольшого тёмно-серого астероида.
На штурманских картах он значился под номером 4654. Пятикилометровая планетка владела двумя лунами, и они быстро бегали по звёздному небу, развлекая Никки как могли — то качаясь лодочками, то играя в круглый мяч.
Этот космический пейзаж окружил Никкино детство. А Робби стал единственным собеседником и наставником девочки.
Множество трудных приключений прожила Никки на астероиде, постепенно превратившись в длинноногого подростка, поневоле знающего и умеющего гораздо больше сверстников. Робби составил ей диету выживания из скудных корабельных запасов. Девочке даже пришлось привыкнуть к марсианскому кьянти, найденному в грузовом трюме.
Астероидный робинзон, она называла себя астровитянкой. От долгой жизни в космосе её волосы стали прозрачными, как стекло.
— Никки, у нас кончается продовольствие, — сказал как-то Робби. — Тебе нужно восстановить теплицу. Иначе ты умрёшь от голода, и мне одному будет ужасно скучно.
Теплица зияла разбитыми стёклами и мёртвыми ящиками с высохшей почвой.
Пришлось заделывать дыры, восстанавливать отопление и атмосферу.
Замороженная икра из аварийного набора зашевелилась, пробилась быстрыми стрелками мальков. Помидорные листки весело тащили друг друга за зелёные волосы — на волю из тесных семян.
Ночью Робби разбудил едва заснувшую и измученную Никки:
— Метеоритный дождь! Оранжерея гибнет!
Никки не повезло — астероид попал в центр метеорного потока, остатка разбитой каменной космической глыбы или испарившейся кометы. По астрономическим меркам, дождь был несильным, но плотным.
Возле люка, ведущего в оранжерею, Робби крикнул:
— Там половина атмосферного давления! Форель надо спасать в первую очередь, а семена у нас ещё есть.
Надевать скафандр было некогда — мальки могли погибнуть в любую минуту. Люк открылся, и девочка прыгнула в холодную красноватую тьму оранжереи. Уши сразу заложило. Никки с трудом, в свете аварийной лампы, нашла пятилитровую кювету с мальками. Свист воздуха, высасываемого стеклянными ртами пробоин, действовал на нервы.
Девочка схватила кювету и, оттолкнувшись от стола, метнулась назад — к люку.
Метеорит ударил прямо в соединение несущих балок оранжереи. По ушам хлестнул грохот ломающейся конструкции и треск лопающихся стёкол. Ветер попытался остановить Никки и захлопнуть перед ней люк, но она врезалась в тяжёлое железо плечом и, жестоко ссаживая локти и колени, вывалилась, выдралась в коридор из гибнущей оранжереи.
Люк отгородил её от космического вакуума, но пустая кювета лежала на боку, и мальки отчаянно прыгали в растекающейся мелкой луже, раскрывая рты и умирая.
Самое время зареветь от обиды.
Но астровитянка уже разучилась плакать.
Она ладонью сгребла в кювету часть воды, киселём колышащейся в слабой гравитации. Потом наклонила лицо к умирающему мальку, осторожно взяла его губами и перенесла в аквариум.
Она успела спасительно поцеловать многих, но большинство рыбок всё-таки погибли.
Выжила лишь треть.
Робби хладнокровно заявил:
— Нет смысла восстанавливать старую оранжерею — она слишком мала для такой прожорливой девочки. Будем строить новую.
Никки не поверила своим ушам.
Но они всё-таки построили её. Оранжерея обошлась дорого, но была великолепна. В ней уместился прудик с водой для подрастающей форели. И помидорные грядки, среди которых можно было гулять, дыша паслёновым густым запахом.
Но кислорода было мало. Рука, распоротая на постройке оранжереи, сильно болела.
Никки лежала в слишком просторном скафандре с последним баллоном и терпеливо ждала, когда быстрорастущий плющ и игольчатая зелёная травка станут выдыхать больше кислорода, чем Никки его вдыхает.
Кислород можно добыть электролизом, но космическая вода дороже земного золота.
Ждать было трудно. В глазах темнело. Клонило в тягучий неосвежающий сон. Мучили удушливые кошмары, и часто снился веер красных капель, толчками выбивающийся из тонкой руки.
Но Никки не хныкала.
Она оказалась прочным человеком. Внутренняя стальная струна удерживала лицо от плаксивой гримасы и позволила выжить, дождаться сытного до пьяности воздуха и праздника первой жареной форели.
Отчаянно рискованное бытие Робинзона постепенно наладилось.
Космическая Маугли побеждала, потому что проигрывать было нельзя. Но когда наступала усталая ночь, натянутая струна внутри тощего ребристого тела часто рвалась, и девочка плакала во сне, горько и навзрыд. И тогда приходила мама — обнимала, ласково гладила по голове и говорила успокаивающе:
— Всё будет хорошо…
И пела ей колыбельную песню.
Проснувшись, девочка сердилась на себя. Дню не разрешались слабости.
Прошло десять трудных лет, прежде чем спасательный крейсер Спейс Сервис поймал слабые SOS-сигналы с разбитого фрегата-исследователя и сел на астероид 4654 в вихре песка-реголита.
Осаживая отчаянно бьющееся сердце, астровитянка ступила босой ногой на металлическую палубу чужого корабля и отправилась в далёкие, невероятные края, туда, где живёт множество людей. Миллионы, миллиарды. Уму непостижимо.
С тех пор прошло полтора года, битком набитых важными событиями и шишками.
Можно бы и поменьше набивать шишек.
Крушение «Стрейнджера» оказалось не случайным. При сближении с астероидом исследовательский фрегат был атакован неизвестным кораблём, уничтожившим ЭМ-полевым выстрелом электронные цепи «Стрейнджера». Кому понадобилось нападать на безоружное и безобидное исследовательское судно? Это оставалось загадкой.
Спасатели привезли Никки в Лунный госпиталь. Гравитация Луны гораздо сильнее астероидной силы тяжести, и Маугли пришлось несколько месяцев передвигаться в инвалидной коляске, укрепляя связки и кости после жизни в почти невесомости. Но девочка не жаловалась — и терпения ей было не занимать, да и жизнь среди людей казалась чудесной сказкой.
В Лунном госпитале Никки увидела Джерри Уолкера, мальчика с длинными каштановыми волосами и худым носатым лицом. Он тоскливо сидел среди шумной детской толпы и смотрел вокруг глазами одиночества — так смотрят брошенные собаки и дети, у которых больше нет родителей. И Никки поняла, что угрюмый мальчик будет… что он станет… Трудно понять, что она поняла, но Джерри сразу показался нечужим. И Никки захотелось убрать чёрную тень с его лица. А вкрадчивый голос из романтических книжек беззастенчиво шепнул: «Может, это и есть твой принц?»