Страница 19 из 55
Улыбается капитан.
— Ты не бойся, хозяйка, мы тебя не объедим. Ты нас чаем напои, и ладно. Посидим и дальше пойдем.
Лицо у бабы вроде попроще становится. Она ж, небось, думала, что мы у нее и вправду заночуем. Да что там, я и сам так думал! Правда, солнце еще высоко стоит, до ночи пол-леса можно облазить, партизан разыскивая.
— Раз так, — говорит, — за стол садитесь, бойцы. Петька, Лешка — ну-ка, быстро сбегали к тетке Матрене за сахаром!
Пацаны сразу в дверь. Самый маленький за ними было, сунулся, но баба его тут же поймала и на место усадила.
— А ты сиди, нечего тебе бегать!
Поставила самовар. Я к ней как бы случайно приблизился, чтобы помочь.
— А можно, — говорю, — поинтересоваться, как вас зовут?
Посмотрела она на меня без особого тепла во взоре, как Левка бы выразился.
— Оксана. А для вас — Оксана Дмитриевна.
Ну, я ей, конечно, улыбаюсь, но вижу, что на внимание мое она вовсе не реагирует. Только хотел завернуть ей какой-нибудь комплиментик, как капитан спрашивает:
— А кто в соседях у тебя, Оксана Дмитриевна?
— Тетка Матрена, да дед Степан, — отвечает. — У нас хутор маленький, мужиков не осталось, одни дети, бабы да старики.
— А что же с мужиками сталось? — щурится капитан. — Всех немцы забрали?
Пожимает Оксана плечами — а плечи у нее хорошие, сдобные.
— Кого забрали, кто в лес ушел.
— Значит, в партизаны?
Молчит. Неразговорчивая у нас Оксана Дмитриевна.
В это время прибегает средний пацаненок с кулечком сахара. Протягивает ей и скороговоркой тараторит:
— Тетка Матрена просила соли вечером занести!
Хозяйка его по головенке потрепала и говорит:
— Ладно, иди во дворе с Петькой поиграй, только смотри, не баловаться!
Налила нам чаю, сахар в блюдечко высыпала.
— Ну, и что ж у вас за задание такое, бойцы?
— Секретное, — отвечает капитан. — Не хочешь помочь нам, Оксана Дмитриевна? Денег заплатим.
— На что мне деньги? Все равно на них куплять нечего.
— Про партизан-то нам расскажи, — говорит Шибанов.
— А я про них знаю? Ходят где-то по лесам, сюда не заглядывают.
— А что про них говорят? Сколько их, кто командиры?
Вижу, хозяйка наша злиться начинает.
— Что я вам, гестапо, что ли? Пойди да у них и спроси, если такой любопытный!
— Ну, не хочешь помогать законной власти, как хочешь, — сурово говорит капитан. — Мое дело предложить.
После этого разговор у нас сам собой прекращается. Допиваем мы чай, благодарим хозяйку и собираемся уходить.
И вдруг Лева, который все это время сидел, рта не раскрывая, спрашивает:
— Простите, хозяюшка, а где тут у вас, извиняюсь, сортир?
— Удобства во дворе, — отвечает Оксана Дмитриевна.
— Я на минуточку буквально, — извиняется Лева и выходит из дому. Ну, мы его ждем. Хозяйка как-то нервно на нас поглядывает. Минут через пять Лева возвращается как ни в чем ни бывало — веселый, глаза блестят. Спасибо, говорит, хозяйка, за доброту, за ласку.
Потом, когда уже в лес вошли, он нам говорит:
— А Петьки, старшего, во дворе не было.
Мы с капитаном на него смотрим вопросительно. А он только усмехается.
— Она пацанов за сахаром вдвоем посылала, вернулся только один. И во дворе он один играл — я весь участок осмотрел. К партизанам Петька ушел, про нас предупредить.
— Ага, — хмыкает капитан, — это нам очень даже кстати. Никого искать не надо, они нас сами найдут.
— И убьют, — говорит Лева. — Такие маленькие группы, как наша, для них вроде подарка к празднику.
Я даже остановился. А ведь прав наш Левка, думаю. Вот сейчас как из подлеска полоснут очередью — пишите потом письма мелким почерком.
— Ну, нет, — Шибанов головой мотает, — прямо сейчас — это вряд ли. Во-первых, пацан еще до них не добрался. Во-вторых, слишком близко к хутору. Тут они нас валить не станут, чтобы подозрений лишних не возбуждать. Подождут, пока мы поглубже в лес заберемся, там и кончат.
— Что-то неохота мне дальше идти, — говорю. — Может, на хутор вернемся?
— Вернемся, — раздумчиво говорит капитан. — Только очень и очень тихо. Вы с Левой спрячетесь в кустах, а я на дерево залезу. И будем ждать развития событий.
Развернулись мы и крадучись двинулись обратно к хутору.
Долго тянулся тот день. Залегли мы с Левкой в ложбинке метрах в пятидесяти за огородом тетки Оксаны — мы ее еще с утра приметили, когда вокруг хутора бродили. Видно все как на ладони — и дом ее, и двор, и дорожку, которая по задам хутора к покосившейся баньке идет. Ну, правда, ничего интересного — во дворе белобрысый Лешка играет, на крыше баньки кошка сидит, умывается. Сама Оксана из дома не выходит. У соседей ее тоже полное спокойствие. А нас тем временем комары поедом едят.
Капитан сидит в развилке дерева с другой стороны огорода. В руках у него автомат. Это на случай, если пацан не к партизанам вовсе побежал, а к полицаям. Вряд ли, конечно, учитывая, как Оксана тут на нас крысилась, но осторожность еще никому не мешала.
Пролежали мы так час, и тут со стороны леса слышим — бежит кто-то. Шаги быстрые, легкие. Петька возвращается. Ну, думаю, не близко у них тут партизаны-то.
Проскочил пацан мимо нас, и в дом. Проходит еще минут десять — хозяйка появляется. Повертела головой — и к баньке шасть!
Левка меня локтем толкает — смотри, мол, смотри! Она там кого-то прячет, точно тебе говорю!
Но нет. Ошибся на этот раз Николаич. Вышла хозяйка из баньки — под мышкой у нее бутылка литров на пять, в руках корзинка со снедью всякой. С какой — без бинокля не видать, но чувствуется, что тяжелая.
— Ага, — говорю, — значит, для бойцов Русской Освободительной армии у нее жратвы нет. А для кого-то — прямо скатерть-самобранка.
— Хорошая женщина, — улыбается Левка. — Правильная.
— Гости у нее будут, — шепчу я ему. — Вот тогда и посмотрим — правильная или нет.
Лежим, ждем. Комары жрут, сволочи.
Часа через три начало темнеть. Капитана в ветвях уже не видно совсем. На крыльцо соседнего дома вышел старик, постоял-постоял, перекрестился размашисто и вернулся в дом. Где-то собака брешет. Вот и вся жизнь на хуторе.
Потом в горнице у Оксаны свет зажегся. На окне занавесочка желтенькая, уютно так. И почти сразу же слышу — на тропинке тихие шаги.
Николаич тоже услышал, напрягся весь. А слышал ли капитан — не знаю.
Партизан было шестеро. Один идет впереди, водит автоматом из стороны в сторону. Правильно, конечно, но толку от этой предусмотрительности немного. Если бы на нашем месте оказались немцы или полицаи, то с трех стволов положили бы всех шестерых. Но у немцев вряд ли терпения бы хватило в этих комариных кустах столько времени лежать.
Партизан я рассмотреть успел — четверо взрослых мужиков, парень лет двадцати пяти и один совсем молодой хлопчик, возраста нашей Катьки, наверное. Все с автоматами, мужики в военной форме, парни в штатском.
Идут они по Оксаниному огороду уверенно, будто не раз здесь уже бывали. Четверо заходят в дом, двое у крыльца остаются. Собака, та, что днем на нас излаялась вся, что характерно, ни звука не издает.
Как капитан с дерева своего слез — я не услышал. Увидел его, уже когда он в ложбинку нашу ужом вполз.
— Ну что, — одними губами шепчет, — все вроде тихо. Хвоста за ними нет. Идем знакомиться?
— А стрелять не начнут? — Николаич интересуется. — А то ведь могут с перепугу-то.
— Волков бояться — в лес не ходить, — улыбается капитан. — Вы обходите дом с тыла и берете на себя часовых — только ласково, ясно? А я пойду со старшими погутарю.
Сказано — сделано. Поползли мы с Николаичем к дому. Я на огороде в дерьмо какое-то вляпался, но это, говорят, к деньгам. Караулить партизаны, конечно, молодых оставили — за тем и взяли с собой, наверное. Ну, оно и проще. Я Левке показываю на того, что помоложе, а сам примериваюсь ко второму. Мой — здоровый такой парняга, плечи широкие, руки — как у меня ноги. Шея — прямо бычья. Я ему как раз по шее, как Жора нас учил — тресь! Его, бедолагу, аж перекособочило — там, между ключицей и шеей, нервный узел. Я его едва под мышки успел подхватить, иначе он грохнулся бы, как дуб, и всех бы переполошил. Смотрю, Николаич своего пацаненка уже ремнем вяжет — тот и пикнуть не успел. Даже жалко, что науку, которую нам в «Синице» преподавали, мы против своих же и используем.