Страница 7 из 8
– Где ты отхватил такую шапку? – спросил Стрэдлейтер. Он только сейчас заметил мою охотничью шапку.
Я уже запыхался и перестал валять дурака. Снял шапку, посмотрел на нее в сотый раз.
– В Нью-Йорке купил сегодня утром. Заплатил доллар. Нравится?
Стрэдлейтер кивнул.
– Шик, – сказал он. Он просто ко мне подлизывался, сразу спросил: – Слушай, ты напишешь за меня сочинение или нет? Мне надо знать.
– Будет время – напишу, а не будет – не напишу.
Я опять сел на умывальник рядом с ним.
– А с кем у тебя свидание? С Фитцджеральд?
– Какого черта! Я с этой свиньей давно не вожусь.
– Ну? Так уступи ее мне, друг! Серьезно. Она в моем вкусе.
– Бери, пожалуйста! Только она для тебя старовата.
И вдруг просто так, без всякой причины мне захотелось соскочить с умывальника и сделать дураку Стрэдлейтеру двойной нельсон. Сейчас объясню – это такой прием в борьбе, хватаешь противника за шею и ломаешь насмерть, если надо. Я и прыгнул. Прыгнул на него, как пантера!
– Брось, Холден, балда! – сказал Стрэдлейтер. Он не любил, когда валяли дурака. Тем более он брился. – Хочешь, чтоб я себе глотку перерезал?
Но я его не отпускал. Я его здорово сжал двойным нельсоном.
– Попробуй, – говорю, – вырвись из моей железной хватки!
– О черт! – Он положил бритву и вдруг вскинул руки и вырвался от меня. Он очень сильный. А я очень слабый. – Брось дурить! – сказал он. Он стал бриться второй раз. Он всегда бреется по второму разу, красоту наводит. А бритва у него грязная.
– С кем же у тебя свидание, если не с Фитцджеральд? – спрашиваю. Я опять сел рядом с ним на умывальник. – С маленькой Филлис Смит, что ли?
– Нет. Должен был встретиться с ней, но все перепуталось. Меня ждет подруга девушки Бэда Тоу. Погоди, чуть не забыл. Она тебя знает.
– Кто меня знает?
– Моя девушка.
– Ну да! – сказал я. – А как ее зовут? – Мне даже стало интересно.
– Сейчас вспомню… Да, Джин Галлахер.
Господи, я чуть не сдох, когда услышал.
– Д ж е й н Галлахер! – говорю. Я даже вскочил с умывальника, когда услышал. Честное слово, я чуть не сдох! – Ну конечно, я с ней знаком! Позапрошлым летом она жила совсем рядом. У нее еще был такой огромный доберман-пинчер. Мы из-за него и познакомились. Этот пес бегал гадить в наш сад.
– Ты мне свет застишь, Холден, – говорит Стрэдлейтер. – Отойди к бесу, места другого нет, что ли?
Ох, как я волновался, честное слово!
– Где же она? В том крыле, да?
– Угу.
– Как это она меня вспомнила? Где она теперь учится – в Брин-Море? Она говорила, что, может быть, поступит туда. Или в Шипли, она говорила, что, может быть, пойдет в Шипли. Я думал, что она учится в Шипли. Как это она меня вспомнила? – Я и на самом деле волновался, правда!
– Да почем я знаю, черт возьми! Встань, слышишь?
Я сидел на его поганом полотенце.
– Джейн Галлахер! – сказал я. Я никак не мог опомниться. – Вот так история!
Стрэдлейтер припомаживал волосы бриолином. Моим бриолином.
– Она танцует, – сказал я. – Занимается балетом. Каждый день часа по два упражнялась, даже в самую жару. Боялась, что у нее ноги испортятся – растолстеют и все такое. Я с ней все время играл в шашки.
– Во что-о-о?
– В шашки.
– Фу ты, дьявол, он играл в шашки!!!
– Да, она никогда не переставляла дамки. Выйдет у нее какая-нибудь шашка в дамки, она ее с места не сдвинет. Так и оставит в заднем ряду. Выстроит все дамки в последнем ряду и ни одного хода не сделает. Ей просто нравилось, что они стоят в последнем ряду.
Стрэдлейтер промолчал. Вообще такие вещи обычно никого не интересуют.
– Ее мать была в том же клубе, что и мы, – сказал я. – Я там носил клюшки для гольфа, подрабатывал. Я несколько раз носил ее матери клюшки. Она на девяти ямках била чуть ли не сто семьдесят раз.
Стрэдлейтер почти не слушал. Он расчесывал свою роскошную шевелюру.
– Надо было бы пойти поздороваться с ней, что ли, – сказал я.
– Чего ж ты не идешь?
– Я и пойду через минутку.
Он стал снова делать пробор. Причесывался он всегда битый час.
– Ее мать развелась с отцом. Потом вышла замуж за какого-то алкоголика, – сказал я. – Худой такой черт, с волосатыми ногами. Я его хорошо помню. Всегда ходил в одних трусах. Джейн рассказывала, что он какой-то писатель, сценарист, что ли, черт его знает, но при мне он только пил, как лошадь, и слушал все эти идиотские детективы по радио. И бегал по всему дому голый. При Джейн, при всех.
– Ну? – сказал Стрэдлейтер. Тут он вдруг оживился, когда я сказал, что алкоголик бегал голый при Джейн. Ужасно распутная сволочь этот Стрэдлейтер.
– Детство у нее было страшное. Я серьезно говорю.
Но это его не интересовало, Стрэдлейтера. Он только всякой похабщиной интересовался.
– О черт! Джейн Галлахер! – Я никак не мог опомниться. Ну никак! – Надо бы хоть поздороваться с ней, что ли.
– Какого же черта ты не идешь? Стоит тут, болтает.
Я подошел к окну, но ничего не было видно, окна запотели от жары.
– Я не в настроении сейчас, – говорю. И на самом деле я был совсем не в настроении. А без настроения ничего делать нельзя. – Я думал, что она поступила в Шипли. Готов был поклясться, что она учится в Шипли. – Я походил по умывалке. – Понравился ей футбол? – спрашиваю.
– Да, как будто. Не знаю.
– Она тебе рассказывала, как мы с ней играли в шашки, вообще рассказывала что-нибудь?
– Не помню я. Мы только что познакомились, не приставай! – Стрэдлейтер уже расчесал свои роскошные кудри и складывал грязную бритву.
– Слушай, передай ей от меня привет, ладно?
– Ладно, – сказал Стрэдлейтер, но я знал, что он ничего не передаст. Такие, как Стрэдлейтер, никогда не передают приветов.
Он пошел в нашу комнату, а я еще поторчал в умывалке, вспомнил старушку Джейн. Потом тоже пошел в комнату.
Стрэдлейтер завязывал галстук перед зеркалом, когда я вошел. Он полжизни проводил перед зеркалом. Я сел в свое кресло и стал на него смотреть.
– Эй, – сказал я, – ты ей только не говори, что меня вытурили.
– Не скажу.
У Стрэдлейтера была одна хорошая черта. Ему не приходилось объяснять каждую мелочь, как, например, Экли. Наверно, потому, что Стрэдлейтеру было на все наплевать. А Экли – дело другое. Тот во все совал свой длинный нос.
Стрэдлейтер надел мою куртку.
– Не растягивай ее, слышишь? – сказал я. – Я ее всего раза два и надевал.
– Не растяну. Куда девались мои сигареты?
– Вон на столе… – Он никогда не знал, где что лежит. – Под твоим шарфом. – Он сунул сигареты в карман куртки – м о е й куртки.
Я вдруг перевернул свою красную шапку по-другому, козырьком вперед. Что-то я начинал нервничать. Нервы у меня вообще ни к черту.
– Скажи, а куда ты с ней поедешь? – спросил я. – Ты уже решил?
– Сам не знаю. Если будет время, поедем в Нью-Йорк. Она по глупости взяла отпуск только до половины десятого.
Мне не понравилось, как он это сказал, я ему и говорю:
– Она взяла отпуск только до половины десятого, потому что не разглядела, какой ты красивый и обаятельный, сукин ты сын. Если б она разглядела, она взяла бы отпуск до половины десятого у т р а!
– И правильно! – сказал Стрэдлейтер. Его ничем не подденешь. Слишком он воображает. – Брось темнить, – говорит, – напишешь ты за меня сочинение или нет? – Он уже надел пальто и собрался уходить. – Особенно не старайся, пусть только будет живописно, понял? Напишешь?
Я ему не ответил. Настроения не было. Я только сказал:
– Спроси ее, она все еще расставляет дамки в последнем ряду?
– Ладно, сказал Стрэдлейтер, но я знал, что он не спросит. – Ну пока! – Он хлопнул дверью и смылся.
А я сидел еще с полчаса. Просто сидел в кресле, ни черта не делал. Все думал о Джейн и о том, что у нее свидание со Стрэдлейтером. Я так нервничал, чуть с ума не спятил. Я вам уже говорил, какой он похабник, сволочь такая.