Страница 23 из 27
– Вот так, батюшка, разомни об меня свои силы, тогда и сердце твое застукает, как молот по наковальне.
Иоаникий схватил сына за плечи.
– Сказывай, Семен, взаправду не осерди старика.
– Скажу, а то, пожалуй, кафтан мне не сберечь!
От внезапного приступа кашля Иоаникий упал на подушку своего кресла. Лицо его побагровело. Когда кашель стих, он пошел к печке, зачерпнул ковшиком воду из кадушки, выпил жадными глотками.
– По весне, батюшка, порешил следы Строгановых по берегам Чусовой положить. Решил по Чусовой зачинать дорогу на покорение Сибирского царства. В Сибирь Строгановы обязаны первыми хозяевами прийти.
– Одумайся, Семен! О чем молвишь? Как царь на это поглядит?
– Царя до поры спрашивать не стану. Скажу ему, когда встанем на Чусовой до самой ее вершины во весь наш рост.
– А кто из вас после наберется смелости сказать о захвате Чусовой? Небось на себя, Семен, станешь грамоту просить?
– Нет, пусть на Чусовую Яшка грамоту в руках зажмет. Себе возьму грамоту на все Сибирское царство.
– Погоди, Семен. От твоих слов разум у меня мутится. Чусовую в Русь хочешь обряжать? Золота у тебя для этого хватит?
– Неужели Аника Строганов обнищал?
– Свое богатство, пока жив, никому не отдам. Слышишь?
– Его у тебя никто не отнимет.
– Яснее говори. Чай, Гришка к горлу пристает, раздела требует на три части?
– Не будет этого! Богатство, тобою нажитое, должно быть единым при жизни твоей и после конца ее. Нельзя это богатство дробить, частями раздавать. Возле Гришки – Катерина с муромским купечеством. Оно свои виды имеет. Возле Яшки – Москва базарная, она любое богатство проглотит и памяти не оставит. Я твое золото не возьму. На Чусовой Русь поставлю без золота, людям золото только покажем, подманим им легковерный народ с Руси. Подходит время, батюшка, когда Русь сама к Строгановым на службу набиваться станет. Русь от лютости опричников не знает, где голову преклонить. Царь Иван тоже не вечен. На его место новый царь сядет, а Русь тем временем под парусами Строгановых в Сибирское царство и поплывет. Ежели сумеем, славу рода нашего поддержим. Благослови сына Семена на большое дело.
– Неужели и вправду на богатство мое не посягнешь? Крестись на икону!
Семен перекрестился.
– Братья твои шептали, что обманом меня обойдешь, все золото отнимешь. А ты по правде-то, стало быть, на моей стороне?
– По правде, батюшка.
– Тогда, тебе поверив, всю тайну про богатства открою. В этой избе под полом оно у меня схоронено. Под кедрами тоже зарыто немало. Есть оно и под стенами крепости во многих местах. Бери, ежели понадобится. Ступай на Чусовую. Осиливать реку один ступай. Меня здесь оставь. Ступай смело, как раньше со мной ходил. Смелость свою береги. Баб к ней не допускай. Ежели царя Ивана смелостью своей разгневаешь, и тогда не бойся: и от него откупимся. Ступай куда хочешь. Только меня в этой избе совсем не забывай! Сегодня ночью приходи. Про все расскажу. Все места укажу, где богатства схоронены. Гришку в Кергедане прижми. Вели ему все золото, от беглых отобранное, отдать, потому он многое от меня утаивает. Пора подошла. Память у меня слабнет. Забывать начинаю, где золото зарыто. Нонче поверил, что ты не против меня, что ты один моему богатству спаситель.
– Сохраню его, батюшка, потому что на нем слезы моей покойной матушки!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Живописный холм Орлиного урочища поднимался над простором камского берега наискось против устья реки Яйвы.
Высоко на холме, под защитой двойных стен и глубоких рвов возник среди кедров и лиственниц главный строгановский оплот в крае – городок-крепость К е р г е д а н, окруженный соляными промыслами.
Неведомо, почему пожелал Аника Строганов назвать городок этим вогульским, непонятным словом. Жители и работный люд соляных варниц величали его по-своему: О р е л – городок, верно, в честь орла, убитого стрелой самого хозяина. Уцелела и та сосна, на которую когда-то опустился с добычей пернатый хищник, тотчас настигнутый метким выстрелом. Возле этой сосны, за палисадом, построены новые хоромы для хозяев города.
Кергедан с самого основания своего считался вотчиной сына Григория, правившего и городом, и промыслами по своей воле. Однако в семье, и в городе, и среди работного люда было известно, что живет Кергедан не столько по воле Григория, сколько супруги его, Катерины Алексеевны.
Начатая ранней весной перестройка городка и его укреплений подходила к концу. Неделю назад Катерина и Григорий заняли новые хоромы, убрав их с царским великолепием. Смежные хоромы, предназначенные для Семена Строганова, обставлены были не хуже.
2
Ранним августовским утром Каму укрывали густые туманы. Они переползли с реки к подножию холма и заволокли крепостные стены до самых башенных шатров.
На том берегу Камы, близ устья Яйвы, печально и звонко курлыкали лебеди.
Катерина Алексеевна Строганова проснулась на восходе. Одетая расторопными сенными девушками, хозяйка нынче успела уже обойти все работы на стройках городка и вернулась на крыльцо, чтобы отсюда прислушаться к лебединой перекличке. Тут застали ее первые солнечные лучи, они разогнали туман и озолотили малиновый сарафан хозяйки. Катерина Алексеевна остановилась у расписной колонны крыльца и держала на руках персидскую кошку.
Катерина – высокая, темноглазая, моложавая, по-девичьи заплетает светлые волосы в две косы и спереди спускает их с плеча до пояса. В Кергедане она полная хозяйка. Править она умеет. Когда надо – улыбнется, когда надо – нахмурится и своего всегда добьется.
Отец ее, муромский купец, привез семнадцатилетнюю Катю в камский край. Сам Аника Камский выбрал ее за красоту в жены Григорию. Замуж пошла насильно, до венца не видавши будущего мужа в лицо. На третьем году немилого замужества родила сына Никиту и стала думать, как сделать его счастливым. Эта дума заполнила ее собственную жизнь, и мысль о том, чтобы направить судьбу сына, исподволь заставила Катерину все решительнее направлять и судьбу собственную...
Катерина видела с крыльца, как туман облачками поднялся в поголубевшее небо, как просыхала роса на склонах холма, как заиграли под солнцем речные стремнины. Уже ясно обозначились вдали очертания лесов по берегам Яйвы, а на противоположном низком берегу Камы коростели, чибисы и кулики восславили солнце.
Катерина, не спуская с рук кошки, наблюдала за утренней сутолокой Кергедана.
Из ворот торгового посада пастухи выгоняли мычащее и блеющее стадо на луга, прямо чуть не под стены крепости. С береговых причалов, где шла погрузка соли на плоты и баркасы, доносило окрики грузчиков. И во все эти привычные для Катерины звуки мирной, будничной жизни примешивался звонкий стук топоров, не умолкавший с самой весны от зари до зари.
Хозяйка Кергедана уже и погоду оценила – тучки на западе сулили дождь к обеду... Как будто и ветерок поднимается, рябит воду, гонит на гальку и ракушечник мелкую волну... Вот и колокол в храме ударил – заутреня отошла...
И вдруг у хозяйки разжались руки. Кошка соскользнула на ступеньку крыльца, а Катерина приложила к глазам ладони, заслоняясь от солнечного луча...
Среди камской шири, еле различимый, летел к городку Кергедану белый струг с надутым парусом. Холодок пробежал по плечам Катерины, когда узнала, чей это струг. Постояв в раздумье, она пошла в опочивальню к мужу.
Здесь, в опочивальне, как и во всех покоях, стоял крепкий запах свежего смолистого дерева. Григорий Строганов еще спал. Катерина растворила окно.
– Гриша, пробудись! К нам Семен жалует! Его струг на реке.
Муж открыл глаза и с мученическим выражением лица приготовился было вставать, но словно бы раздумал и расслабленно откинулся на подушку. Всем своим видом он как бы выражал недоверие услышанной новости.
– Или не понял меня? Братец твой, а мой деверь, сейчас сюда прибудет.