Страница 41 из 49
Мы лишь частично соглашаемся с классическим положением, что анима придает чувствам сексуальный характер, так как иногда юнгианство пренебрегает значением наличия в чувстве сексуальности. Если на архетипическом уровне существует связь чувства с Эросом, она должна эхом отражаться на психоидном уровне. Ведь для того чтобы чувство добралось до комплексов и представило их, оно должно иметь телесную компоненту, хотя, быть может, не слишком сильную в смысле аффектов и эмоций. Я не собираюсь путать понятия тела и сексуальности, так как телесное чувство не всегда является сексуальным, а сексуальность может быть весьма рассудочной, но заходить слишком далеко в разделении чувства и сексуальности не следует. Человека слишком легко привлекает утверждение, что "хорошее чувство" очищено от сексуальности и желания.
Весьма возможно, что сексуальность сама имеет чувственный аспект, выходящий за рамки пробуждаемых ею чувств. Чувствующая функция действует как тормоз или как проводник внутри любой инстинктивной силы, создавая для нее собственные законы. Они могут отличаться от нравственных законов, ограничивающих сексуальность и диктующих, как она «должна» осуществляться и какие чувства человек «должен» испытывать при этом. Чувство может направлять и тщательно разрабатывать сексуальность как в брачных играх животных, так и в наших усложненных манерах ухаживания, в любовных письмах и процедурах развода. В какой момент двое ложатся в постель или прекращают сексуальные отношения, определяется столь же чувством, сколь и сексуальностью; в таких делах чувство действует как spirit rector (духовный наставник) инстинкта, так же, как инстинкт действует посредством чувства.
Я пытался рассматривать естественный и врожденный самозапрет на непреодолимое влечение в двух своих статьях: "Об архетипической модели запрета на мастурбацию" и "О психологической креативности". В них предлагается другой подход к рассмотрению чувства: оно может возникнуть как рефлективная компонента инстинкта, точно так же, как каждый Бог предъявляет свои ритуальные требования и определяет чувственные «законы» для соблюдения его культа. Подобные мысли выводят саму тему этих глав далеко за рамки рассмотрения чувства как функции сознания. В данной работе мы предлагаем метапсихологический подход, делающий ударение на то, что чувство представляет собой архетипическое явление per se (как таковое), родственное сознанию и способное к саморегуляции. Как писал Юнг (CW 8, par. 411), архетип всегда имеет чувственный аспект или воздействует на чувство. Мы можем уточнить это утверждение, предположив, что каждый архетип предоставляет в распоряжение сознания целый набор различных чувств. Он также воздействует на чувствующую функцию, то стимулируя, то блокируя ее с помощью благоговейного нуминозного трепета, священного страха, рефлективного аспекта осторожности.
Из такого предположения вытекают определенные выводы: если чувство может быть компонентой инстинкта, представленной в рефлективной ритуализации инстинкта, то ритуализация сексуальности будет являться способом укрепления чувственного аспекта. Сексуальная анима, столь любящая теневую сторону личности и требующая еще большего усиления сексуальности чувства, может пройти процесс сексуальной ритуализации, чтобы высвободить чувственную рефлексию и блокировку. Многие наиболее извращенные формы сексуальности, включая описанные де Садом, можно рассматривать как попытки выявить чувственный уровень сексуальности, превратить ее из формы действия инстинкта в способ выражения души.
Я не сомневаюсь в том, что средства обычного языка помещают чувство на психоидный[11] уровень; то есть, они подчеркивают отношения между чувствующей функцией и осознанием человеком своего тела. Когда люди показывают, где находится их орган чувства, они кладут руку на грудь или живот, сжимают ладонь в кулак или печально опускают плечи. Чувство может быть абстрактным, этическим, эстетическим, дипломатическим, политическим — проявляться во всех сферах жизни. Оно может быть таким же холодным, ясным и точным, как мысль; тем не менее, имеется определенная телесная компонента чувства, так что любая чувственная реакция, не согласующаяся с настроением тела, отделяет нас от него. К несчастью, значительная часть того, что мы принимаем за чувство, является на самом деле «сделанной», остается не осознанной нашим телом и шизогенно влияет как на реципиентов, так и на доноров такого чувства.
Примерно такая же психология справедлива для анимуса. Он может манипулировать чувством и становиться союзником тени женщины в ее стремлении к "власти через секс". Как часто женщины оказываются жертвами мужчин, которые проявляют к ним благородные, отеческие, нежные, уважительные чувства! Они поддерживают женщину за локоток, переводя ее через улицу; подносят зажигалку к ее сигарете, шепчут ей на ухо интимные слова. В таких мужчин легко влюбляются; они умеют заставить женщину "хорошо себя чувствовать". Когда же вступает в действие чувство, подобные внешние проявления вызывают смех. Но слишком часто подчиненной чувствующей функции льстит эта грубая демонстрация "хорошего чувства", с помощью которой анимус и тень совершают свои манипуляции, часто заканчивающиеся сокрушительным предательством или яростной борьбой за обладание деньгами.
Поскольку мы часто настаиваем на том, что анима должна взаимодействовать с Эросом и чувством, мы ошибочно отождествляем анимус с логосом и идеями. Но анимус, особенно в терапии, где такую большую роль играет чувство, с успехом может проявлять себя как чувство; как и в случае анима-чувства, это сходство будет только внешним. Все ценности, все сердечные порывы окажутся полуценностями и полупорывами. На многих аналитических сеансах это псевдочувство анимуса появляется, когда пациенты пытаются "выразить свои чувства". Ключевыми словами для выявления анимуса служат «действительно», "мое собственное", «хорошее», "положительное", «относится» и, конечно же, само «чувство».
И последнее — не потому, что мы подошли к концу, а потому, что где-то надо остановиться: анима-чувство, не обладая индивидуальностью для выражения эго, часто оказывается ненаправленным. В таком случае мужчина страдает от Weltschmerz (мировой скорби), туманных космических чувств, увлекается поэзией неопределенных образов, любит цветы и звезды, восторгается прописными истинами, которые могли быть написаны кем угодно и для кого угодно. Чувство порывает с сиюминутной реальностью и оказывается оторванным и от текущего момента, и от насущных дел. Ненаправленное чувство, сочувствуя угнетенным слоям, осознавая их проблемы и воспринимая великие, тревожащие мир идеи, бесцельно блуждает от посылок к выводам. Оно безотносительно (irrelevant) — возможно, потому, что не имеет в себе тела, и поэтому в нем никого нет.
Вот пример его безотносительности. Мужчина и женщина выходят из дома, чтобы пообедать в городе. Он безупречно корректен и вежлив с ней, но при этом заигрывает с официанткой, которую никогда не встречал прежде и с которой не собирается встречаться в дальнейшем. В глубине души он сердится на свою спутницу, но это проявляется только косвенно, в том, как он пытается очаровать официантку. Затем женщина резко выражает ему свое недовольство, вызванное манипуляциями его анимы, которая позволяла ему вести себя по-хамски, внешне оставаясь вежливым джентльменом. Этот пример показывает, как анима умеет использовать невыраженные чувства, искажая их и направляя обходным путем к скандальному финалу.
Все эти искажения чувств, от которых страдает мужчина, и от которых еще больше вынуждены страдать его женщины, считаются чувствами и используются как чувства, но их никоим образом не следует относить к чувствующей функции. По определению, чувствующая функция является функцией сознания: в зависимости от типа ориентации личности она в большей или меньшей степени может быть осознана. Однако, теоретически она может быть применена в качестве инструмента сознания каждым человеком, независимо от его психологического типа. Ее слабость и медлительность в проявлениях можно использовать против материнского комплекса, в то время как ее подмена является результатом деятельности анима-комплекса. Ранние искажения чувствующей функции мы приносим с собой из детства, и они становятся частью ее проклятья и нашей боли. Но мы не несем за них личной ответственности. Однако более поздние искажения оказываются гораздо серьезнее, так как обнаруживают не то, чего мы не в состоянии сделать из-за своей беспомощности, а то, чего мы не делаем из трусости. Анима со своими фальсификациями вмешивается тогда, когда у сознательной личности недостает мужества, чтобы рисковать своими чувствами. Эти фальсификации, кратко описанные выше, имеют общую черту: они эгоистичны, выражают лишь собственные мнения и самодостаточны. И это неудивительно: ведь задача анимы — внушать человеку, что он соединен со своим центром, соотносится лишь с самим собой; выражаясь классическим юнгианским языком, анима связывает эго с Самостью. В анима-чувстве эта связь осуществляется окольным путем, ведущим не к осознанности, не к сопричастности, а скорее всего к преувеличенному ощущению собственных достоинств. Чем анима действительно помогает чувствующей функции, так это тем, что она создает трудности, вызывает конфликты, беспорядок и фальсификации, обеспечивая чувствующую функцию полем для проявления своей главной активности: различению ценностей и установлению взаимоотношений.
11
Психоид — «душеподобный» или «квазипсихический» (понятие, применимое фактически к любому архетипу, выражающее, по сути, неизвестную, но доступную переживанию связь между психическим и материальным). (Прим. рус. ред.)