Перегрузка

Секретарша Нима Виктория Дэвис, молодая, но толковая негритянка, подняла глаза, когда он вошел в свой двухкомнатный кабинет.

— Хелло, Вики! Много пришло почты?

— Ничего срочного. Правда, есть несколько посланий, в том числе приветствующих ваше появление на телевидении вчера вечером. Мне оно тоже понравилось.

— Спасибо, — он улыбнулся. — Вступайте в клуб моих поклонников.

— Да, есть еще “лично и конфиденциально” на вашем столе. Только что принесли. И у меня несколько бумаг на подпись.

Она последовала за ним в его кабинет. В этот самый момент где-то раздался глухой тяжелый удар. Зазвенели графин с водой и стакан. Задрожало стекло в окне, выходящем во внутренний дворик.

Ним остановился, прислушиваясь:

— Что это?

— Не имею представления. Несколько минут назад был такой же звук. Перед тем как вы пришли.

Ним пожал плечами. Возможно, это был толчок, вызванный ведущимися поблизости сложными строительными работами. Он пробежал глазами корреспонденцию, взглянул на “личный и конфиденциальный” конверт, о котором упомянула Вики. Это был светло-коричневый конверт из оберточной бумаги с легким мазком сургуча на обороте. Он начал рассеянно открывать его.

— Вики, прежде чем мы приступим к делу, постарайтесь соединить меня, если можно, с миссис Кармайкл.

— Из клуба “Секвойя”?

— Да.

Она положила бумаги, которые принесла на подносе с пометкой “на подпись”, и повернулась, чтобы уйти. В этот момент распахнулась дверь офиса и вбежал Гарри Лондон. Волосы его растрепались, лицо было красным.

— Нет! — закричал он Ниму. — Нет!

Ним застыл в растерянности, а Лондон пронесся через комнату и, перевалившись через письменный стол, схватил конверт из оберточной бумаги и отбросил его.

— Вон отсюда! Быстро! Беги!

Лондон схватил Нима за руку и потянул его, одновременно резко толкая вперед Викторию Дэвис. Они прошли через приемную в коридор. Лондон остановился лишь затем, чтобы захлопнуть за ними двери.

Ним со злостью запротестовал:

— Какого черта?., Он не закончил. Из его кабинета донесся грохот взрыва. Стены в коридоре тряхнуло. Висевшая поблизости картина в раме упала на пол, и стекло разбилось вдребезги. Еще через секунду другой гул, напоминающий тот, что Ним уже слышал, но на этот раз более громкий и отчетливый, вырвался откуда-то из-под ног. Несомненно, это был взрыв, и произошел он в здании. В коридор из дверей выскакивали люди.

— О Боже! — с отчаянием произнес Гарри Лондон. Пораженный Ним воскликнул:

— Черт! Что же это?

Теперь они слышали удивленные крики, резко звонящие телефоны, звук приближающихся сирен на улице.

— Письма-бомбы, — сказал Лондон. — Они небольшие, но заряда вполне достаточно, чтобы убить любого находящегося поблизости. Это было уже четвертое. Почетный президент Фрейзер Фентон погиб, кое-кто ранен. Всех в здании начали предупреждать, и молись, чтобы это больше не повторилось.

Глава 11

Огрызком карандаша Георгос Уинслоу Арчамболт, выпускник Йельского университета 1972 года, записал в своем журнале:

“Вчера. Удачное нападение на фашистско-капиталистические силы гнета!

Вражеский руководитель Фентон, президент “Голден стейт пауэр энд лайт”, мертв. Скатертью дорога!

От славного имени “Друзей свободы” штаб-бастион безжалостных эксплуататоров народных энергетических ресурсов успешно атакован. Из десяти орудий ДС пять попали в цель. Неплохо!

На самом деле результат может оказаться даже лучше, ибо пресса, идущая на поводу у истеблишмента, принижает, как обычно, эту важную победу народа”.

Георгос покрутил в руке огрызок карандаша, но все равно держать его было неудобно. Он писал огрызком с тех пор, как однажды прочитал, что так делал Махатма Ганди, который полагал, что, выбрасывая частично использованный карандаш, ты оскорбляешь труд, его создавший.

Ганди был одним из кумиров Георгоса Арчамболта наряду с Лениным, Марксом, Энгельсом, Мао Цзэдуном, Ренато Куркио, Че Геварой, Фиделем Кастро, Чезаре Човезом и рядом других. (Тот факт, что Махатма Ганди был проповедником неприменения силы, судя по всему, не особенно его беспокоил.) Георгос продолжал писать:

“Более того, пресса, лижущая подметки капиталистов, сегодня ханжески оплакивала смерть и увечье, как она выразилась, “невинных жертв”. Как нелепо!

На любой войне так называемые “невинные” неминуемо гибнут и становятся калеками, и чем больше война, тем больше число “невинных” жертв. Когда воюющие страны не правильно называют “великими державами”, как во время первой и второй мировых войн или отвратительной агрессии Америки во Вьетнаме, то “невинные” пропадают тысячами, как скот, и хоть кто-нибудь возразил против такого положения вещей? Ни один! Ни слова не сказали молящиеся на доллар фюреры прессы и их невежественные авторы-лизоблюды.

Справедливая социальная война вроде той, что сейчас ведут “Друзья свободы”, в принципе отличается от других. Разве что жертв в ней меньше”.

Еще в Йеле Георгос стал известен профессорам разухабистым стилем своих письменных работ. Но английский не был тогда предметом его специализации (он изучал физику). Позднее он переключился на химию и получил соответствующий диплом. Знания по химии оказались весьма полезными, когда он стал изучать взрывное дело и другие подобные вещи на Кубе. Так постепенно круг его интересов сузился, то же произошло с его взглядами на женщин и политику.

Дальше во вводной части журнала было записано:

“Даже вражеская пресса, для которой характерно скорее преувеличивать, чем преуменьшать подобные обстоятельства, и та признает, что погибли только двое и трое получили серьезные ранения. Одним из убитых был крупный преступник из управленцев по имени Фентон, а другой — свинья из охраны. Этот и вовсе не потеря. Остальные — лакейская мелочь: машинистки, клерки и прочие. Они должны благодарить за то, что стали мучениками в борьбе за благородное дело.

Что за пропагандистская чушь о “невинных жертвах”!”

Здесь Георгос остановился. Его худое, аскетичное лицо отражало напряженную работу мысли. Как и всегда, он все значительно приукрашивал в своем журнале, полагая, что когда-нибудь тот станет важным историческим документом наряду с такими трудами, как “Капитал” и “Цитатник председателя Мао Цзэдуна”.

Новый поток мыслей пошел на бумагу:

“Требования “Друзей свободы” будут изложены сегодня в боевой сводке. Это: бесплатное снабжение электроэнергией и газом в течение года всех безработных, находящихся на социальном обеспечении, и стариков. В конце этого года вопрос снова будет рассмотрен “Друзьями свободы”; немедленное сокращение на 25% платы за электричество и газ, поставляемые в небольшие дома и квартиры; все атомные электростанции должны быть немедленно закрыты и демонтированы. Введение постоянного запрета на дальнейшее развитие атомной энергетики.

Если эти требования не будут приняты и выполнены, то последует еще более интенсивная серия актов противодействия”.

Для начала хвати г. Но угроза более широкомасштабных диверсий была вполне реальной. Георгос окинул взглядом захламленную подвальную комнатушку. Запасы взрывателей, пороха и реактивов были вполне достаточными. Он и еще три борца за свободу, согласившиеся ему подчиняться, знали, как надо использовать эти запасы. Он улыбнулся, вспомнив искусное устройство, которое они заложили во вчерашних письмах-бомбах. Маленький пластмассовый цилиндр был заполнен легко воспламеняющимся тетрилом и снабжен крошечным детонатором. Над детонатором закреплена пружина с иглой, которая при вскрытии конверта била по детонатору. Просто, но эффективно. Заряд тетрила был достаточен, чтобы оторвать адресату голову или разворотить тело.

“Разумеется, они ждут сейчас наших требований, ибо пресса и послушный союзник — телевидение уже стали подпевать “Голден стейт пауэр энд лайт”, заявляющей, что “под давлением терроризма” политику менять они не собираются.

Какая дрянь! Тупость, полоумие! Естественно, терроризм вызовет изменения. Так всегда было, и так всегда будет. История изобилует примерами”.