Страница 12 из 187
Было ли это совпадением или провокацией, но на следующий день, 1-го ноября, в Витри-сюр-Сен был взорван состав с боеприпасами. Около тридцати человек погибло и примерно сто было ранено. Взрыв произошел как раз утром, когда я отправился на Мон-Валерьен{33}, кладбище Витри и в Венсеннский замок, чтобы в День Всех Святых воздать почести погибшим участникам Сопротивления.
Коммунисты не преминули сообщить, что это — «преступление пятой колонны», активно действующей в стране. 2 ноября политбюро компартии в своем коммюнике, говоря о «покушении в Витри», яростно нападала на генерала де Голля, который хочет распустить отряды добровольческой милиции. «И вновь, — заявляло политбюро, — глава правительства позволил себе пренебрежительное отношение к силам французского Сопротивления». Два дня спустя на Зимнем велодроме собрался митинг, организованный Национальным фронтом, где ораторы яростно выражали свой протест. 25 ноября в департаменте Воклюз, в замке Тимон, где квартировала республиканская [49] рота безопасности, произошел взрыв бомбы, убивший 32 человека. Следствию не удалось найти виновных. Но все говорит о том, что это был эпилог «дела о добровольческих отрядах». Последние незаконно вооруженные группы исчезли. После этого не было никаких таинственных взрывов.
Однако национальные интересы требовали, чтобы люди, сражавшиеся в первых рядах, теперь могли так же участвовать в деле возрождения страны. За исключением руководителей компартии, имеющих вполне определенные цели, основная масса участников Сопротивления была несколько дезориентирована. Когда враг бежал, а режим Виши разваливался, им хотелось, как Фаусту Гете, сказать: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» На деле освобождение лишило их деятельность основной цели, их начинала охватывать растерянность и ностальгия. Тем более, что это были горячие люди с авантюрным складом характера, испытавшие в опасности мрачное очарование подпольной борьбы, от которого они не смогут больше избавиться. Те из них, кто имеет бойцовские качества, полностью вольются в ряды регулярной армии. Но большинство новоиспеченных политиков или политических деятелей старого закала торопились возродить свою общественную жизнь. Они надеялись найти свое место, откуда могли быть услышанными или, как некоторые, могли получить доступ к командным постам.
Со своей стороны, я хотел бы собрать наряду с правительством как можно более представительное Консультативное собрание. Распоряжения по организации власти в метрополии предусматривали, что Национальное собрание из Алжира переедет в Париж и будет значительно расширено. Я вовсе не считал, что подобная коллегия способна действовать. Хорошо зная, что все парламенты за красивыми лозунгами скрывают боязнь реальных действий и ответственности, с ними связанной, сознавая противоречия, уже раздиравшие Сопротивление, я не ожидал от его представителей реального содействия выработанной нами политике. Но, по меньшей мере, я надеялся, что они поддержат дух возрождения страны, которым вдохновлялся наш народ. Во всяком случае, я посчитал полезным дать им возможность разрядить страсти. И, кроме того, как можно игнорировать предложения такого собрания в адрес правительства, а также тот кредит доверия, который оно может ему обеспечить. 12 октября принято постановление по составу нового Национального собрания. [50]
В него входят 248 членов, из них 173 представляют организации Сопротивления, 60 парламентариев, 12 генеральных советников заморских территорий и департаментов, а также 18 членов Национального совета Сопротивления. Заседание Собрания было открыто 7 ноября. Оно проходило в Люксембургском дворце, так как, чисто из символических соображений, я хотел предоставить помещение Бурбонского дворца под будущее Национальное собрание. Феликс Гуэн был избран председателем, как и в Алжире. 9 ноября я прибыл, чтобы открыть первое рабочее заседание.
С трибуны, откуда я обратился с приветствием от имени правительства к Собранию, я видел амфитеатр, заполненный соратниками, представляющими все организации Сопротивления и принадлежащими к различным лагерям общественного мнения. Со всех мест раздаются аплодисменты. Собравшиеся, как и я сам, проникнуты убеждением, что это заседание закрепляет великую победу французского народа, пришедшую на смену периоду горя и поражений. Так положен конец угнетению Франции и начинается развязка драматического этапа освобождения. Сделано все необходимое, и, избежав опасности затонуть при отплытии, корабль вновь выходит в открытое море.
После освобождения Парижа прошло десять недель. Сколько важного для нашего будущего сделано за этот короткий промежуток времени. Между народом и его вождем установилась связь, и это пресекает все попытки оспорить власть в стране. Государство выполняет свои полномочия. Правительство работает. Армия, вновь объединенная, пополненная и пылающая новым боевым духом, ведет сражения на подступах к Эльзасу, в Альпах, на Атлантическом побережье плечом к плечу с союзниками. Администрация осуществляет свои функции. Правосудие выполняет свои задачи. Восстановлен общественный порядок. Проводятся широкие реформы, цель которых — снять угрозу потрясений в обществе, висевшую над страной. Банкротство государства предотвращено, и казна постепенно наполняется, на некоторое время нам удалось спасти национальную валюту. А главное, Франция вновь обрела веру в себя и вновь уверенно смотрит в будущее.
Будущее? Оно рождается уже сейчас в тех испытаниях, которые отделяют нас от победы и от возрождения. Пока идет война, я беру на себя за него ответственность. Но потом оно в [51] основном будет зависеть от тех, кому завтра предстоит стать законными избранниками народа. Пусть они объединятся в деле возрождения страны, как они объединены в борьбе, тогда осуществятся все чаяния. Если же они покинут меня и будут рвать друг у друга видимость власти, мы скатимся в пропасть.
Но мы сейчас — в настоящем. Франция в пламени войны обрела себя. Теперь она должна выйти на мировую арену. [52]
ГЛАВА ВТОРАЯ.
ВОЗВРАЩЕНИЕ РАНГА
На освобожденную Францию обратились взоры всех государств. Эта страна, столько веков занимавшая первое место, вчера еще бывшая в бездонной пропасти, за которую ее сыны не прекращали бороться, сегодня объявила себя суверенным государством и вступила в войну. Какой она станет, какую дорогу выберет, какое место займет?
Без сомнения, считалось, что генерал де Голль, занимавший сейчас пост в Париже, удержится там какое-то время во главе исполнительной власти. Но на кого и на что конкретно распространялась его власть? Этот руководитель не пользовался поддержкой монарха или парламента, не опирался на результаты какого-либо референдума и не располагал никакой собственной политической партией. Долго ли он будет вести за собой самый непостоянный и непокорный на свете народ? На разоренной земле, среди обездоленных людей, перед лицом глубоко расколотого общества не столкнется ли он с трудностями, перед которыми почувствует себя бессильным? И, наконец, кто мог предугадать, не захватят ли власть коммунисты, окрепшие в Сопротивлении и имевшие перед собой только осколки бывших политических партий и объединений и жалкие остатки полиции, правосудия, администрации? До того, как выработать определенную тактику в отношении временного правительства Франции, главы других стран хотели знать, куда повернет страна.
Следовало признать, что Франция сделала поворот к лучшему: никакой гражданской войны, социальных потрясений, беспорядка в армии, экономического кризиса, правительственной анархии! Наоборот! Страна возвращалась в прежнее состояние, невзирая на нищету и разруху, торопилась восстановить силы, все более активно включалась в войну под руководством [53] практически единодушно поддерживаемого народом правительства. Так, несмотря на все еще существующие проблемы, видели нас другие страны. Союзники и нейтральные государства не могли больше оттягивать официальное оформление отношений с Францией.
Естественно, сделав это раньше, те из великих держав, кто сражался на одной стороне с нами, могли бы оказать нам огромную моральную поддержку в той критической ситуации, из которой мы только что вышли. Но недовольство и претензии президента Соединенных Штатов и английского премьер-министра способствовали тому, что принятие такого важного решения затянулось до последней минуты. Теперь же больше не было времени ждать! Впрочем, Франклин Рузвельт был вынужден решать эту проблему, учитывая мнение американских избирателей, у которых он должен был получить президентский мандат на следующий срок и которые выражали неудовольствие по поводу несправедливой позиции президента по отношению к дружественной Франции. Президентские выборы должны были состояться 7 ноября, а 23 октября Вашингтон, Лондон и Москва признали в надлежащем порядке и должной форме временное правительство Французской Республики. В Белом доме и на Даунинг-стрит, чтобы спасти лицо, сослались на то, что Эйзенхауэр считал теперь возможным «передать свою власть на французской территории правительству де Голля», как будто бы Верховный главнокомандующий войск союзников хотя бы на минуту действительно осуществил эту власть над кем-нибудь, помимо своих солдат. Видя, что «великие державы» склонились перед неизбежным, другие запоздавшие страны, в свою очередь, предприняли официальные шаги. Мы, естественно, воздержались от выражения благодарности кому бы то ни было за это признание in extremis{34}. Во время одной из пресс-конференций, а именно 25 октября, в ответ на вопрос «каковы Ваши впечатления от признания Вашего правительства союзниками?» я ограничился следующей фразой: «Французское правительство удовлетворено тем, что его соизволили назвать правительством».