Страница 11 из 187
Но стоило ли значительно увеличивать зарплаты, если при этом рушился курс национальной валюты, а государство оказывалось на грани банкротства? С этой точки зрения, мы буквально балансировали на краю пропасти. Да, прекратились изъятия из общественных фондов, которые осуществляли оккупанты и которые составляли свыше 520 миллиардов! Но [45] нужно было финансировать военные действия и постепенно оплачивать восстановление железных дорог, портов, каналов, электростанций, исторических памятников, без чего было немыслимо возрождение страны. Расходы были огромны, а поступления в казну крайне неудовлетворительны. В сентябре экономическая активность в стране упала примерно до 40% от уровня 1938. С другой стороны, обращение бумажных денег и долги по краткосрочным займам составили, соответственно, 630 и 602 миллиарда, то есть превысили довоенный уровень в три раза. Это огромное количество платежных средств, совершенно несоотносимое с низким уровнем производства, вызвало резкий скачок цен, который грозил со дня на день выйти из-под контроля. Чтобы обеспечить фонды Казначейства и одновременно справиться с инфляцией, было необходимо прибегнуть к крупному государственному займу.
Так появился «заем освобождения». Министр финансов Эме Леперк представил нам его условия: 3%-я бессрочная рента по номиналу. Выпуск этих ценных бумаг начался 6 ноября и закончился 20 ноября. Некоторые операции требуют жертв: Леперк, человек чести, подающий большие надежды, погиб во время поездки на север страны, где он агитировал за подписку на заем. 19 ноября, за тридцать часов до окончания выпуска ценных бумаг, я обратился к стране с заявлением, что достигнутые цифры соответствовали неплохому успеху, но добавил: «Мне нужна полная победа!»
Окончательные цифры выглядели следующим образом: заем освобождения принес нам 165 миллиардов (на тот момент). Из этой суммы 127 миллиардов представляли «живые деньги», остальное — в казначейских бумагах. Треть от общей суммы была получена в последний день подписки. Если вспомнить тяжелейшую экономическую ситуацию в стране, поставившую на грань выживания почти всех французов, если отметить, что со времен Первой мировой войны ни одна кредитная операция не принесла и впоследствии не принесет такого результата, то можно сказать, что это действительно явилось полной победой и выражением доверия французов правительству. Сразу же после займа обращение бумажных денег снизилось с 630 до 560 миллиардов, а задолженность по краткосрочным кредитам — с 601 до 555 миллиардов. Угроза безудержной инфляции сразу же отступила. С другой стороны, средства, поступившие в Казначейство по займу и после конфискации незаконных прибылей [46] по указу от 18 октября, дали нам возможность более или менее полно финансировать чрезвычайные расходы: на ведение войны и восстановление энергетических источников и коммуникаций. Учитывая эффективность сбора налогов, государство теперь имело средства для оплаты необходимых операций.
Государство должно было стать полновластным хозяином у себя в стране. Под влиянием различных политических и общественно-политических течений, подогревающих страсти, и при малейшем послаблении, ставящим под сомнение его авторитет, государство должно выполнить две неотложных задачи: восстановить систему правосудия и обеспечить общественный порядок. Это нужно было сделать решительно и без проволочек — сейчас или никогда. Все необходимые меры были приняты.
С 13 сентября по распоряжению правительства предписывалось начать организацию специальных судов, что было предусмотрено указом от 24 июня. В каждом регионе должен был заседать трибунал под председательством магистрата, включающего присяжных, назначаемых председателем апелляционного суда. Список граждан, которые могут быть присяжными, составляется комиссаром Республики. Этот суд должен был заниматься делами о сотрудничестве граждан Франции с врагом с соблюдением всех законных и процессуальных норм: право обвиняемых на защиту, возможность обращения в кассационный суд, к главе государства. По мере исполнения своих обязанностей этими судами местные власти должны были завершить роспуск военных судов, созданных внутренними силами во время освобождения; произвольные аресты были запрещены, за штрафы, налагаемые в результате незаконных арестов, назначалось наказание как за мошенничество, незаконные массовые казни приравнивались к убийству. Понемногу прекращались репрессии, в результате которых движение Сопротивления рисковало потерять свое доброе имя. После этого еще отмечались случаи незаконных арестов, грабежей и убийств, виновные в которых, впрочем, понесли наказание по всей строгости закона. Но подобные вспышки были уже редкостью.
Из французов, виновных в убийстве или доносе на бойца Сопротивления в оккупационную администрацию, повлекшем за собой его смерть, было казнено без суда и следствия всего 10 842 человека, из них 6 675 человек погибли в ходе военных [47] действий по освобождению страны партизанами, а остальные — в ходе репрессий. С другой стороны, 779 человек было казнено по приговорам законных судов и военных трибуналов. Это печальный итог, но эти цифры несоизмеримы с числом совершенных преступлений и их ужасающих последствий, а тем более далеки от впечатляющих данных, которые позднее выдвинули безутешные сторонники поражения и коллаборационизма. Печален сам факт, что речь идет о людях, действия которых не всегда оправдывались низменными причинами. Среди этих бойцов «отрядов милиции», чиновников, полицейских, пропагандистов были люди, привыкшие просто слепо повиноваться распоряжениям свыше. Некоторые позволили себя увлечь миражу авантюризма, другие считали, что защищают правое дело, и это оправдывало любые средства. Хотя они были виновны, многие из них не были трусами. Вновь в национальной драме французская кровь пролилась с обеих сторон. Лучшие погибли, защищая Родину, которая чтит их и выражает им свою любовь, склоняясь над ними в своем горе. Увы! Некоторые из ее сыновей нашли смерть в стане противника. Родина осудила их, но тихо оплакивает и этих своих детей. Время вершит свое дело. Когда-нибудь иссякнут слезы, утихнет ярость, зарастут могилы. Но останется Франция.
Как только установилась нормальная работа органов правосудия, не осталось больше никаких оснований для существования вооруженных сил вне регулярной армии. Однако, вопреки отданным мною распоряжениям, многие организации, прежде всего «Национальный Фронт», упорно сохраняли в своем распоряжении военизированные подразделения. Эти «патриотические силы милиции» утверждали, что служат заслоном на пути «возврата фашизма». Но создается впечатление, что они сами готовы были оказать давление на власть с целью навязать ей свои условия или захватить ее. Не обращая внимания на устремления многих министров и демарши различных комитетов, я приказал правительству официально распустить эти отряды милиции. 28 октября этот указ был подписан и опубликован в печати.
Как я и ожидал, реакция была бурной. В воскресенье 29 октября члены Национального совета Сопротивления попросили у меня аудиенции. Вчерашних соратников по борьбе я принял у себя дома, с уважением и по-дружески. Но на все их единодушные просьбы пересмотреть принятое решение отвечал отказом. [48] Что это было? Результат запугивания коммунистов или следствие иллюзий, так часто возникающих у так называемых благонамеренных людей? Активнее всего протестовали как раз представители движений умеренного толка. Зато представители компартии, наоборот, занимали во время встречи сдержанную позицию, то ли чувствуя, что исход ее предрешен заранее, то ли обдумывая планы выражения своего раздражения другим способом. 31 октября Совет министров принял детально разработанное постановление по данному поводу.
Любые вооруженные силы, не входящие в состав армии или полиции, немедленно распускались, при необходимости силовым путем. Было запрещено, под страхом суровых санкций, владеть оружием без обоснованного разрешения префектов. Любое оружие, находящееся во владении частных лиц, должно быть сдано в течение недели в комиссариаты полиции или бригады жандармерии. В эти подразделения предлагалось записаться — а записалось очень мало! — «гражданам, желающим содействовать защите конституционных законов и свобод республики», с тем, чтобы власти могли, в случае необходимости, прибегнуть к их помощи.