Страница 40 из 48
Вопрос, который я задал Камилле, имел отношение к фактору Е (степень общительности), и Кеттел, должно быть, заключил бы, что любовь Камиллы к произнесению тостов свидетельствует о том, что это качество у нее развито больше среднего. А что же Изабель? Я внимательно просмотрел вопросы Кеттела и решил задать их ей в один воскресный вечер, после того как мы поужинали очень вкусной жареной лососиной.
— Слушай, давай сначала помоем посуду, — запротестовала она.
— Но это минутное дело.
— Хорошо, но поскорей, а то жир застынет.
— Ладно. "Когда ты появляешься в новом месте, ты болезненно долго налаживаешь отношения с незнакомыми людьми"?
— Не сразу, но и не так, чтобы болезненно долго. Можно я заберу эти тарелки?
— Да, благодарю. "Тебе не свойственна сильная застенчивость?"
— Ты же знаешь, что свойственна.
— "Ты — разговорчивая женщина, которая наслаждается возможностью вербального общения?"
— Помнишь, как я себя вела, когда встретилась с твоими друзьями из Голландии?
— Ты можешь отвечать только да или нет.
— Это глупо.
— Возможно. "Тебе трудно подняться и обратиться к большой группе людей?"
— В определенном смысле. Я хочу сказать, да.
— "В разговоре тебе сложно перепрыгивать с одной темы на другую, как делают некоторые люди?"
— Я не понимаю.
— Я тоже. "Иногда у тебя возникает неприятное ощущение, будто прохожие на улице наблюдают за тобой?"
— Безусловно. Я тебе не говорила, но в пятницу, по дороге домой, в метро ко мне пристал мужчина. Сказал, что я напоминаю ему его сестру, которая покончила с собой. Он был страшный, как привидение, так что я вышла на следующей остановке и подождала следующего поезда.
Без материалов доктора Кеттела я бы не смог провести научное измерение, в результате которого выяснил, что общительность у Изабель (фактор Е) развита ниже среднего, зато привлекательность для мужчин в общественном транспорте — чуть выше среднего, поскольку всего неделей раньше какой-то пассажир сказал ей, что хотел бы высечь ее скульптуру изо льда; для этого, по его словам, у него была оборудована студия в Фулхэме. Изабель вежливо отказалась, сославшись на загруженность по работе и легкую простуду.
Я зачитал Изабель список прочих факторов, исследованных доктором Кеттелом, и ее заинтересовал фактор М (хотя к тому времени она уже принялась отмывать сковородку из-под лососины). Этот фактор определял, богемный ли человек или обыденно практичный.
1. Что бы вы предпочли делать прекрасным, погожим вечером?
(а) Провести время в художественной галерее или на природе.
(б) Посетить публичное мероприятие или поиграть в карты.
Ответ Изабель: б
2. Вам обычно удается держать под контролем эмоции любого рода?
Ответ Изабель: Нет
3. Вам неприятно, когда ваши личные потребности обслуживают личные слуги?
Ответ Изабель: А что такое безличный слуга?
4. Вы думаете, что расовые характеристики оказывают большее влияния на формирование личности и нации, чем полагает большинство людей?
Ответ Изабель: Нет
5. Испытывали ли вы когда-либо приступы беспричинной тревоги или страха?
Ответ Изабель: Да
6. Пытались ли вы когда-нибудь обманным путем пройти мимо охранника или швейцара?
— Боже, это бессмысленно, — перебила меня Изабель. — Так им не удастся отличить Джима Моррисона от бухгалтера.
Изабель понравилась мысль о том, чтобы измерить степень богемности, но ей не верилось, что анкета Кеттела способна в этом помочь.
— Тогда о чем спросила бы ты? — полюбопытствовал я.
— Не знаю, я же не психолог, — ответила она и сунула мне в руки полотенце, чтобы я начинал вытирать посуду.
Кеттел выделил набор важных психологических факторов, но ему, похоже, оказалось не по силам исследовать их достаточно глубоко. Желая узнать, общителен человек или нет, он спрашивал, нравится ли тому выступать публично, но не брал в расчет нюансы, благодаря которым застенчивые люди порой обретают уверенность в себе, а уверенные, наоборот, смущаются. Кеттел напоминал плохого романиста, который, стремясь показать, как персонаж горюет по умершей матери, изображает бледного молодого человека, рыдающего у могилы на продуваемом ветром кладбище; тогда как на самом деле ему следовало бы написать, что герой не чувствовал ровным счетом ничего ни во время похорон, ни в следующие несколько недель, пока однажды вечером, выходя из кинотеатра, не увидел женщину, зонтик которой напомнил ему о матери, — и тут разрыдался прямо на улице, в толпе, оглушенный горем, которое было слишком велико, чтобы осознать его, и мучительной виной за все те дни, когда он словно бы не замечал своей потери.
Представление Изабель о том, чем богемный человек отличается от обычного, наверняка оказалось бы выше понимания Реймонда Б. Кеттела.
— Вообще-то я совершенно обыкновенная женщина, но однажды повела себя весьма эксцентрично: позвонила в телефонный чат и болтала с каким-то парнем из Халла[74] до часу ночи, — призналась она.
— И что ты выяснила?
— Ну, он был очень милый, только немножко грустный. В тридцать три года — все еще девственник. Думал о том, чтобы принять христианство — не потому, что верил в Бога, а потому что для христианина в девственности нет ничего неприличного. Я сказала, чтобы он не беспокоился, мол, у некоторых женщин первый раз тоже случается довольно-таки поздно.
Пренебрежение Изабель к условностям как никогда ярко проявилось в ее нежелании следовать правилам, по которым проводился тест Кеттела. Она увильнула от вопроса, который был столь важен для анализа фактора М, — касательно "обслуживания личными слугами".
Значение этого вопроса задолго до Кеттела осознал доктор Джонсон, который писал, что "гораздо больше правдивых сведений о характере человека можно почерпнуть из короткого разговора с одним из его слуг, чем из формальной справки, которая начинается его родословной и заканчивается похоронами". Более поздние биографы также не оставили без внимания это мудрое замечание. Не зря же Ричард Эллманн благодарил профессора Тамаса Стейли "за интервью, взятое у миссис Марии Эксель, которая когда-то служила у Джойсов в Триесте".
Поскольку Изабель не могла позволить себе не только приходящую уборщицу, но даже достойный пылесос, вопрос доктора Кеттела казался совершенно неуместным. Тем не менее, она призналась, что, останавливаясь в отеле, всегда старается навести порядок до прихода горничной (эта привычка, должно быть, сложилась у нее в юности, под влиянием единственного человека, который в те годы обслуживал ее личные потребности).
Фло Янгсмен в течение двух десятков лет помогала убираться в квартире Роджерсов. Теперь ей восемьдесят три года, у нее пять внуков, квартира в Хонслоу, и она недавно потеряла мужа. Она по-прежнему раз в неделю приходит к Роджерсам — якобы ради уборки, но на самом деле просто в гости. Уезжая в отпуск, родители Изабель попросили ее присмотреть за домом; именно тогда мы столкнулись с Фло, которая курила на кухне. Изабель поднялась на чердак, чтобы взять кое-что из своих вещей, а я остался на кухне с Фло и, вспоминая цитату из Джонсона, предвкушал фонтан историй, которые смогут значительно обогатить портрет Изабель.
— Чудесная девочка, скажу я вам, чудесная девочка. Помню ее вот такой крошкой, ну просто куколкой. Точь-в-точь моя внучка. Видели бы вы, какой она красавицей родилась — локоны золотые, как солнце, а нынче-то она брюнетка. Мы с Биллом до войны жили в Лейтонстоуне,[75] в маленьком домике, это был сущий рай. Наш тамошний сосед рисовал птиц, просто для забавы. Для забавы, понимаете? Как выдастся хороший денек, мог до самого вечера сидеть в саду и рисовать. Его жена работала на почте, прекрасная женщина, ее сын пошел служить во флот. Мой внук — старший, Джимми — хочет быть механиком, любит всякие машины. Возится с ними, вечно в грязи с головы до ног, но вообще-то он славный мальчик. Одна беда — женщины за ним бегают, денег не жалеют, а он поматросит и бросит, я уж сколько раз ему выговаривала…
74
Халл, Гулль (Hull, Kingston upon Hull) — город в Великобритании, в графстве Хамберсайд.
75
Лейтонстоун — район в восточной части Лондона.