Страница 15 из 80
9. Горести Федерико
Жизнь – всего лишь стечение обстоятельств и беспорядочных вывертов судьбы; все происходит не так, как предполагалось и предсказывалось: часто на пути, куда толкнули обстоятельства, человека ждет удача, а на пути, что выбрал он сам, подстерегает несчастье. Не перестаешь удивляться – какой-то пустяк мешает необыкновенным событиям, вследствие чего сам приобретает невероятное значение.
Просто совпадение, что пятнадцатилетний мальчик, загоревший дочерна, с глазами, что пылали решимостью, рожденной из ненависти, стоял на восточном утесе горы, а в это время внизу верхом на ослике проезжал человек средних лет, крепкого сложения, с замечательной выправкой, но в крестьянской одежде. У человека имелись бинокль, фотоаппарат, а на ремне висел армейский револьвер. Револьвер и привлек внимание Федерико: партизанам вечно не хватает оружия, и у них вошло в привычку его собирать, как другие коллекционируют марки или морские раковины.
За год, что прошел после ухода из дома, Федерико сильно переменился. Он не просто подрос, стал самонадеяннее и яснее мыслил, но перенес безмерные тяготы и лишения, став наконец мужчиной в собственных глазах.
Вначале, когда, дрожа от ужаса и тошноты, он в страхе бежал от мертвеца, все было очень плохо, но гордость и стыд не позволили вернуться домой. Хуже всего, что он не знал, где добыть и как приготовить еду без спичек и кастрюль; раньше он ел, что стряпала мать, не задумываясь, каким чудом сырые продукты превращаются во вкусные блюда. Вспомнив, что можно есть кукурузу, он пару дней воровал ее с разбросанных в предгорьях полей мелких фермеров и грыз сырые початки. Потом вспомнил, что съедобны корни юкки, – дичок рос повсюду, но в сыром виде они невкусные, и Федерико стал питаться плодами авокадо, манго и гуайявы, которые набивали живот, но мяса не заменяли.
Украсть и придушить цыпленка оказалось совсем не трудно, и ощипать легко, но не было ножа, чтобы выпотрошить, и Федерико долго бродил среди камней, пока не нашел острый кусок кварца, чтобы проткнуть упругое птичье брюхо. А вот огня развести не мог. Стукал камнем о камень над кучей сухих листьев и травы, пару раз проскакивала искра, но костер так и не занялся. Тер друг о друга древесные щепки, как делал Педро, но не знал, какое нужно дерево. Ночью он уснул, положив котомку с цыпленком подле себя, а наутро она валялась в стороне, и цыпленок исчез. От огорчения и злости Федерико расплакался, проклиная бессовестную дикую тварь, укравшую его краденого цыпленка. Изрядно намучившись, он соорудил в ручье запруду и пристукнул жирного комелона; рыба нежнее и сочнее форели, но только если жареная. Федерико бросил рыбу прожорливым муравьям, когда от нее стало вонять. Федерико питался одними фруктами, пока не стащил из лачуги злосчастного горного крестьянина коробок спичек и мачете, и обнаружил, что единственный способ обойтись без кухонной утвари – жарить еду на вертеле или запекать в углях. Позже он сообразил, почему у партизан самыми ценными пожитками, кроме оружия, считались лупа и котелок.
Еще тяжело переносилось одиночество: Федерико был не в том возрасте, когда оно желанно и к нему стремишься. Правда, временами его охватывала невероятная пьянящая легкость, переполняла радость от свободы, когда он барахтался в каменистых заводях, и его пощипывали удивительные рыбки, которым нравилось кусать болячки от комариных укусов. Бывали дни, когда Федерико ощущал единение с собой и со всем миром, живя дикой и почти бесцельной жизнью в райском саду, где прозрачна вода и порхают колибри, где зелень растений светла, а небо пугающе опрокинуто. Однако он понял, что почти помешался от желания общаться, когда всхлипнул раз при виде большой морской свинки с дружелюбной мордой, всей душой потянувшись к этому существу. Беспредельная печаль овладела Федерико.
Проливать слезы лучше в обществе, и глаза Федерико оставались сухими, но вся душа изболелась по прежней жизни, по людям, которых он покинул, и постепенно он все больше дичал в своем и без того диком существовании. Перестал хорошенько мыться каждый день, питался кое-как и, занимаясь чем-то, требующим сосредоточенности, вслух разговаривал сам с собой, будто дело без разъяснений не получится. Положение усугублялось тем, что Федерико беспричинно прятался от людей – он считал, все сразу догадаются, кто он такой, точно его преступление и замыслы написаны у него на лбу, и точно кого-то бы тронуло, будь они там и впрямь написаны.
Такая жизнь резко закончилась, когда однажды Федерико на повороте тропинки нос к носу столкнулся со стариком, тянувшим нагруженного бананами ослика. Нырять в заросли было слишком поздно.
– Buena'dia![24] – приветствовал старик, ухмыляясь беззубым ртом. – Славный денек для охоты! – Он энергично кивнул на винтовку, а в голосе с хрипотцой, похожей на шуршание сухих листьев, слышались теплота и дружелюбие.
Не раздумывая, Федерико приветственно вскинул руку и, проходя мимо старика, ответил:
– Saludes, Senor![25]
Он смотрел из-за поворота, как старик спускается по каменистой тропинке и понукает ослика, покрикивая: «Давай, пошел!» всякий раз, когда тот собирается остановиться. Федерико сообразил: отныне он может бродить под видом охотника, никто не будет приставать с расспросами, и посмеялся над собой за прежние страхи. Ночью соорудил западню, какую делал Педро, а к утру в нее попал небольшой олень-двухлеток. Федерико не стал тратить драгоценные пули – оглушил оленя камнем и перерезал ему горло украденным мачете.
Чуть позже Федерико вошел в селение с оленем на плечах и обменял добычу на чудесный нож, цыпленка, кило сушеной рыбы, спички и пару индейских сандалий с подошвами из автомобильных покрышек. Он задержался в селении, вечером даже отведал жареной оленины и забрал с собой кусочек печени – вместилища оленьего духа. В лесу он обернул печень сухим банановым листом и в честь ангелов-хранителей сжег у подножия гигантского бразильского ореха. Федерико возблагодарил их и пробормотал заклинание, которое обязывало ангелов его опекать еще по крайней мере один лунный цикл. Вернувшись в селение, он понял, что молитва услышана, когда его предупредили: неподалеку в горах партизаны, они могут отнять у него винтовку.
Федерико встретился с ними три дня спустя, когда среди ночи его грубо разбудили сильным пинком под ребра. Он в изумлении сел и увидел, что его окружили четыре тени с явными силуэтами ружей.
– Ты кто такой, товарищ? – спросила одна тень, шепелявя, словно у нее выбиты зубы.
Федерико затрясло от страха и возбуждения – больше от страха.
– Меня зовут Федерико, – ответил он четко и уверенно, как только мог. – Если вы партизаны, то я шел к вам.
Что-то щелкнуло, в лицо Федерико неожиданно ударил луч фонаря. Мальчик ладонью загородился от света, но одна тень шагнула вперед, перехватила руку и одним ловким движением заломила за спину. Федерико скорчился от боли и зажмурился от слепящего света. Он почувствовал у горла нож, и мелькнула мысль – это не партизаны, это военные.
– Если мы партизаны, товарищ, то для чего тебе понадобились? – насмешливо спросил тот же голос.
– Брось, не надо так, – произнес другой голос, помягче. – Ты же видишь, он совсем мальчишка. Ну, малыш, расскажи, зачем ты нас искал?
– Солдатня!.. – в ужасе только и смог выговорить Федерико.
– Солдатня? – удивленно переспросил мягкий голос. – О чем ты?
– Вы убили дядю Хуанито и других, хотели изнасиловать Фаридес, вы убили мою собаку! А теперь меня зарежете? – Федерико глотал слезы отчаяния и страха.
Тени рассмеялись.
– Отпусти его, Франко, – сказал мягкий голос, и болезненный захват разжался.
– Мы не солдатня, – проговорил голос, – и мне очень жаль, что у тебя убили дядю и собаку. Ты для нас слишком мал, но мы возьмем твое ружье, оно поможет нам сражаться. Я дам расписку, после победы тебе заплатят.
24
Добрый день! (исп.)
25
Доброго здоровья, сеньор! (исп.).