Менялы

Эдвина вышла замуж за Льюиса и сумела к нему приспособиться — что уж тут лукавить — ради того уровня благосостояния, который ей так нравился. Их “брачный контракт” — каждый жил своей жизнью и делал свою карьеру — оказался удачным.

— Было бы очень хорошо, — сказала Эдвина, — если бы твоя прозорливость помогла нам отыскать те деньги, что пропали в среду.

Льюис оторвался от еды, на которую набросился так неистово, словно омлет был его злейшим врагом.

— Разве деньги до сих пор не найдены? Доблестное ФБР со своими неуклюжими кулаками в очередной раз ничего не обнаружило?

— Да, пожалуй, дело обстоит именно так. — Она рассказала ему о том, в какой они зашли тупик, и о своем решении сегодня же уволить кассиршу.

— Теперь она скорее всего никуда не сможет устроиться.

— Уж в банк-то во всяком случае.

— Кажется, ты говорила, у нее есть ребенок.

— К сожалению, да.

— Еще двое новобранцев в и без того огромной армии социальных иждивенцев, — мрачно заметил Льюис.

— Ради Бога! Прибереги свой праведный гнев для техасских читателей!

Физиономия ее мужа расплылась в улыбке, что бывало крайне редко.

— Извини. Я не привык, чтобы ты спрашивала совета. Такое нечасто случается.

Эдвина расценила это как комплимент. Наряду со всем прочим ей нравилось в их союзе то, что Льюис относился к ней как к равной.

— Разумеется, я не могу тебе сказать, где находятся пропавшие деньги, — задумчиво продолжал Льюис. — Но я дам тебе совет, который не раз был полезен мне в подобных головоломках.

— Давай.

— Он прост: очевидное бывает обманчиво. Эдвина была разочарована. Вопреки здравому смыслу она надеялась на мановение волшебной палочки. А Льюис произнес замшелую, старую как мир банальность. Она взглянула на часы. Было без малого восемь.

— Спасибо. — сказала она. — Мне пора.

— Да, кстати, сегодня вечером я улетаю в Европу, — сообщил Льюис. — Вернусь в среду.

— Приятного путешествия. — Эдвина чмокнула его на прощание.

Это неожиданное известие ее не удивило. У Льюиса были филиалы в Цюрихе и Лондоне, так что его частые отлучки были делом привычным.

Она спустилась в гараж на частном лифте. По дороге в банк, несмотря на то что она отвергла совет Льюиса, его слова “очевидное бывает обманчиво” не шли у нее из головы.

Несколько позже состоялся короткий разговор с двумя агентами ФБР, который не дал никаких результатов.

В нем принимали участие Эдвина и Нолан Уэйнрайт. Агент Иннес, старший по званию, говоривший с легким новоанглийским акцентом, сообщил им обоим следующее:

— Мы сделали все, что в наших силах, продолжать дознание в банке не имеет смысла. Дело пока остается открытым, и если всплывет что-то новое, мы с вами свяжемся. Разумеется, если новости появятся у вас, немедленно сообщите в Бюро.

— Само собой, — сказала Эдвина.

— Кстати, вот вам новость со знаком минус. — Агент ФБР заглянул в блокнот. — По поводу мужа Нуньес Карлоса. Кто-то из ваших сотрудников дал показания, что видел его в банке в тот день, когда исчезли деньги.

— Майлз Истин, — подтвердил Уэйнрайт. — Он сообщил об этом мне. А я — вам.

— Да, мы задали этот вопрос Истину, он допускает, что может ошибаться. Так вот, нам удалось найти Карлоса Нуньеса. Он в Фениксе, штат Аризона; устроился там автомехаником. Наши люди в Фениксе имели с ним беседу. Они утверждают, что в среду, как, впрочем, и всю эту неделю, он был на работе, — стало быть, мы исключаем его из возможных сообщников.

Нолан Уэйнрайт проводил агентов ФБР к выходу. Эдвина вернулась к своему столу.

За все утро ничего примечательного не произошло. Незадолго до полудня Эдвина поручила Тотенхо довести до сведения бухгалтерии, что Хуанита Нуньес уволена с завтрашнего дня и чтобы чек с ее выходным пособием прислали к ним, в центральное отделение. Когда Эдвина вернулась с обеда, чек, доставленный нарочным, лежал у нее на столе.

Одолеваемая тягостными сомнениями, Эдвина повертела его в руках.

В тот момент Хуанита Нуньес еще работала. Вчера, когда Эдвина сообщила Тотенхо о своем решении, он хмуро буркнул: “Чем быстрее мы от нее избавимся, тем лучше — другим неповадно будет”. Даже Майлз Истин, уже сидевший на своем обычном рабочем месте, удивленно вскинул брови, но Эдвина настояла на своем.

Она недоумевала, почему у нее на душе так неспокойно, когда пора положить делу конец и выкинуть из головы всю эту историю.

Это же очевидно. Очевидное решение проблемы. И опять всплыла фраза Льюиса: “Очевидное бывает обманчиво”.

Где же тут собака зарыта?

“Обдумай все еще раз, — сказала себе Эдвина. — Начни с самого начала”.

Каковы были очевидные стороны этого происшествия? Во-первых, исчезли деньги. Сомнению не подлежит. Во-вторых, сумма равнялась шести тысячам долларов. Это было засвидетельствовано четырьмя служащими: самой Хуанитой Нуньес, Тотенхо, Майлзом Истином и, наконец, старшим кассиром хранилища. Не оспаривается.

В-третьих, Нуньес утверждала, что в 13.50, то есть по истечении почти пяти рабочих часов, как она проверила кассу, она точно знала сумму недостачи. Все посвященные в это дело сотрудники, включая Эдвину, были убеждены, что это совершенно невозможно, и с самого начала их подозрения основывались именно на этом. Убеждены.., невозможно.., совершенно невозможно. А почему, собственно, невозможно?.. Эдвину осенило.

Стенные часы показывали 14—10 пополудни. Исполнительный директор все еще находился на своем рабочем месте. Эдвина встала:

— Мистер Тотенхо, вы не пройдете со мной? На ходу поздоровавшись с несколькими клиентами, она пересекла зал, Тотенхо понуро семенил следом.

Хуанита Нуньес принимала вклад. Эдвина тихо сказала:

— Миссис Нуньес, как только закончите, пожалуйста, поставьте табличку “закрыто” и заприте кассу.

Хуанита Нуньес ничего не ответила; закончив операцию, она молча выставила маленькую металлическую табличку. Когда она повернулась, чтобы запереть кассу, Эдвина увидела, что по щекам девушки струятся слезы.

О причине нетрудно было догадаться. Она ждала увольнения, и внезапное появление Эдвины подтвердило ее опасения.

— Мистер Тотенхо, — сказала Эдвина, не обращая внимания на слезы, — если не ошибаюсь, миссис Нуньес работает с кассой с самого утра. Верно?

— Да, — ответил он.

“Значит, — подумала Эдвина, — период времени приблизительно тот же, что и в среду, правда, народу сегодня было больше”.

Она указала на кассу:

— Миссис Нуньес, вы утверждаете, что всегда знаете сумму денег в кассе. Можете сказать, сколько здесь сейчас?

Девушка помолчала в нерешительности. Затем кивнула — слезы все еще мешали ей говорить.

Эдвина взяла со стойки листок бумаги и протянула ей.

— Запишите сумму.

После некоторых сомнений Хуанита Нуньес взяла карандаш и вывела: 23 765 долларов. Эдвина передала листок Тотенхо:

— Пожалуйста, идите с миссис Нуньес и оставайтесь с ней до тех пор, пока она не проверит кассу. Затем перепроверьте сами. И сравните результат с ее цифрой.

Тотенхо бросил на листок скептический взгляд.

— У меня полно работы, и если я буду сидеть с каждым кассиром…

— Здесь случай особый, — оборвала его Эдвина. Через три четверти часа Тотенхо подошел к ее столу. Он явно нервничал. Эдвина заметила, что у него дрожат руки. Он положил перед ней пресловутый листок. Рядом с цифрой, написанной Хуанитой Нуньес, стояла лишь карандашная галочка.

— Если бы я не увидел собственными глазами, не поверил бы, — сказал исполнительный директор.

— Цифра оказалась точной?

— Абсолютно точной.

Эдвина старалась упорядочить поток своих мыслей. Теперь все, что касалось расследования, внезапно и существенно изменилось. До настоящего момента все предположения основывались на том, что Нуньес не могла точно определить сумму, — этот довод был только что убедительно опровергнут.

Когда Тотенхо вернулся к своему столу, Эдвина придвинула к себе блокнот и записала основные выводы.