Страница 38 из 73
На втором плане здесь присутствует мотив неотмщения («кто ударит тебя в правую щеку...»). Вопреки популярному мнению восходит он ещё к Ветхому Завету. Скажем, сама Тора призывает: «Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего» (Лев 19:18). В ней приводится такой педагогический пример: «Если найдёшь вола врага твоего или осла его заблудившегося, приведи его к нему. Если увидишь осла врага твоего упавшим под ношею своею, то не оставляй его: развьючь вместе с ним» (Исх 23:4–5). В пророческой традиции древнего Израиля мы видим подчас образцы удивительного долготерпения и кротости: «Я предал хребет мой биющим и ланиты мои поражающим; лица моего не закрывал от поруганий и оплевания» (Ис 50:5–6). Очень велика вероятность того, что последний стих оказал влияние на Иисуса.
Однако вряд ли Иисус был сторонником радикального пацифизма и телячьей покорности, каким его часто изображают. Когда его оскорбляли или критиковали, он не отмалчивался, а возражал, причём подчас резко, и переходил в наступление (напр., Мк 7:1–15). Обращая внимание на необходимость этической принципиальности, он использовал даже военную метафору: «Не мир пришёл я принести, но меч» (Мф 10:34). (И, кстати, о мече: насколько можно судить, он иногда разрешал и носить меч в целях самообороны: см. Мф 26:51 и Лк 22:36.) Хотя и то верно, что никакие его высказывания не дают ни малейшего обоснования для теории священной войны. Напротив, в его словах можно угадать явный антивоенный подтекст и критику призывов некоторых еврейских группировок к антиримскому восстанию («кто принудит тебя идти с ним одно поприще...» — вероятно, речь о римских солдатах, которые иногда требовали помощи от крестьян в переноске поклажи). Иисус выступал за сопротивление, но это сопротивление было гораздо больше сродни тому, которое впоследствии применял Махатма Ганди (который отчасти и вдохновлялся Нагорной проповедью!) или Мартин Лютер Кинг, чем то, которое отстаивали террористы-зелоты. Когда Иисус был ещё ребёнком, соседний с Назаретом город Сепфорис был сожжён и разорён римскими войсками после неудачного восстания галилеян (4 год до н. э.). Иисус должен был много раз слышать страшные рассказы родителей и взрослых о массовых казнях, убийствах и изнасилованиях, которые обрушились на его народ. Но если в сердцах многих его соотечественников подобные рассказы лишь разжигали ненависть к иноземным захватчикам, Иисус сделал для себя вывод: Бог не благоволит вооружённому восстанию, причём не только не становится на сторону восставших, но и обрушивает на них свой гнев. И если есть путь борьбы с Римом, его легионами и идеологией, это может быть лишь путь ненасильственный. (Любопытно, что Иисус оказался прав: в конечном итоге мощь языческого Рима была сокрушена не пламенем национально-освободительного восстания евреев, но мирным распространением христианства с его этикой любви и ненасилия.)
И, наконец, финальная «антитеза» посвящена ветхозаветной заповеди «любить ближнего как самого себя» (Лев 19:18).
Вы слышали, что сказано: «Люби ближнего твоего» (и ненавидь врага твоего). А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу своему восходить над злыми и добрыми, и посылает дождь на праведных и неправедных. Ибо если вы будете любить любящих вас, то какая вам награда? Не то же ли самое делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?
Ещё раз подчеркнём, что заповедь любить ближнего здесь никоим образом не критикуется и даже не умаляется. В другой ситуации Иисус назовёт её одной из двух величайших заповедей, которые должны определять жизнь каждого человека (Мк 12:28–31).
Вопреки расхожему мнению даже это поучение Иисуса не является каким-то особенно уникальным. Ещё Ветхий Завет призывал делать добро к врагам. В дополнение к уже цитировавшимся выше отрывкам: «Если голоден враг твой, накорми его хлебом; если он жаждет, напои его водой» (Притч 25:21). (Поразительно, что когда апостолу Павлу понадобится призвать римскую христианскую общину к милостивому отношению к своим врагам, он сошлётся именно на этот стих из Притчей, а не на слова Иисуса. Не вполне ясно, с чем это связано, но как минимум отсюда мы видим: соответствующие поучения Иисуса не воспринимались как нечто абсолютно уникальное.) Идея, что подражание Богу включает милость к грешникам, встречалась даже в языческой философии: например, у Сенеки («О благодеяниях» 4.26.1 — впрочем, Сенека настроен несколько скептически) и Марка Аврелия (9.11). Еврейские учителя обращали внимание на слова псалмопевца: «Благ Господь ко всем, и щедроты Его на всех делах Его» (Пс 144:9). «Ко всем» — это значит в том числе и к грешникам, из чего выводилась необходимость быть милостивым ко всем. Учение Иисуса здесь не уникально, хотя и в своей краткой афористичности явно выделяется из ряда подобных поучений.
Интерес представляет следующий вопрос: каким образом Иисус согласовывал эти учения со своей апокалиптической проповедью? На первый взгляд он создал себе глубокое противоречие. Ибо, с одной стороны, Иисус призывает слушателей не мстить своим врагам, но любить их, беря пример с Творца, который не наказывает своих обидчиков (то есть грешников). С другой стороны, он при этом призывает покаяться, ибо Творец вот-вот накажет грешников геенной огненной. Хотя очень многие богословы занимались вопросом о том, как соотносятся эсхатология и милосердие, как ни странно, почти никто из историков не задумывался всерьёз над проблемой, что именно привело Иисуса к вышеупомянутому противоречию и как он его решал.
Из предлагавшихся решений особого внимания заслуживает гипотеза немецкого библеиста Герда Тайсена. С точки зрения Тайсена, отсрочка обещанного Иоанном Крестителем Конца произвела на Иисуса глубочайшее впечатление. Однако Иисус не разочаровался в апокалиптике и в Иоанне Крестителе (как полагает «семинар по Иисусу»), а пришёл к выводу, что Бог явил людям милость, дал время для покаяния. И эта отсрочка стала для Иисуса не точкой скепсиса и разочарования, а источником новой радости и оптимизма: Бог являет себя как Бог доброты и милосердия. А значит, любой, кто хочет быть с Богом, должен подражать ему в этом качестве.
Добавим к этому, что Иисус мог черпать дополнительное вдохновение из ветхозаветной Книги Ионы. В этой книге рассказывается следующий полусказочный сюжет: Бог призвал пророка Иону возвестить скорую гибель языческому городу Ниневия. Ионе не хотелось идти в Ниневию, поэтому он сел на корабль, отправлявшийся в диаметрально противоположном направлении (в Таршиш, то есть Испанию). Но Богу всё же было угодно, чтобы Иона исполнил своё предназначение: на море началась буря. Пророк попросил выкинуть его за борт, но не погиб: его проглотила большая рыба, которая выплюнула его спустя несколько дней, доставив к нужному месту на суше. Иона пришёл-таки в Ниневию, проповедал ей скорый суд, но жители покаялись и... суд не наступил. Иона ужасно расстроился. Он вышел из города и сел под большим растением, которое давало ему тень. Налетел знойный ветер и спалил дерево. Иона расстроился ещё больше и просил себе смерти. И тогда Бог сказал (этим заканчивается книга): «Ты сожалеешь о растении, над которым ты не трудился и которого не растил... Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более 120 000 человек, не умеющих отличить правой руки от левой, и множество скота?» (4:10–11).
Иисус несколько раз говорит о «знамении пророка Ионы» (Мф 12:38–41/Лк 11:29–32). Что это за знамение? Последующие толкователи, начиная с самих евангелистов, видели здесь в первую очередь намёк на воскресение: Иона был некоторое время в чреве рыбы, а потом вышел на свет, то есть (метафорически) воскрес. Однако основная-то тема Книги Ионы состоит вовсе не в приключениях в китовьем брюхе: это книга о покаянии, нежданном явлении милости Божьей и отмене или отсрочке Суда. Вполне вероятно, что, не видя исполнения скорых апокалиптических предсказаний, Иисус сделал вывод, что Бог снова, как и во времена Ионы, явил свою милость: дал покаяться. А раз это событие повторяется, значит, тем более, Бог есть Бог милосердия, и с него надо брать пример.