Страница 4 из 95
Май — сентябрь 1825 года
Письмо Жана Марка Пэя, назначенное Онорин Магазэн в Пуатье, но отправленное из Каира в адрес ее орлеанского кузена Жоржа.
«Моя обожаемая Онорин!
Слава Всевышнему, пославшему тебе такого кузена, как Жорж! Воистину это святой среди грешников. Если бы не он, как бы я мог переправить тебе это послание? Он тоже считает, что твой отец поступает жестоко с тобой и нелюбезно со мной, запрещая наш брак из-за такой пустяковой причины, как моя временная некредитоспособность. Перед моим отъездом Жорж обещал мне не терять с тобой связи, чтобы мы имели возможность друг другу писать. Отвратительно, что нам приходится прибегать к таким глупым уловкам. В конце концов, сейчас ведь не средневековье, а твой папаша ведет себя хуже феодала, торгующего рабами, чтобы покрыть свои карточные долги. К тому же он задумал лишить нас даже такого утешения, как переписка. Мне трудно представить, что бы со мной было, не найди я способа обойти этот запрет. Наверное, я бы вконец извелся в душевных мучениях. Нам все же надо на что-то решаться, и мы обязательно сделаем это, когда я вернусь.
Два дня назад мы прибыли в Каир, и я проживаю в одной из местных гостиниц. Ее рекомендовали мне как самую подходящую для европейцев, но то, что я вижу вокруг себя, очень мало этому отвечает. Нет, я понимаю, что экспедиционные условия жизни близки к примитивным, и ничего другого не жду, однако здесь, в городе, я надеялся обрести что-то лучшее, хотя цена проживания оказалась невысока. Вопреки моим опасениям (о Египте чего только не болтают!), хорошо, я хоть в этом ошибся.
Жара здесь стоит неописуемая, и к полудню воздух раскаляется так, словно какое-то огромное незримое чудище обхватывает тебя горячими лапами. Дыхание пустыни, как образно выражается мой сосед-англичанин. Ох, оно просто убийственно, это дыхание. И к тому же влечет с собой пыль и песок. Они проникают в любые щели. Их находишь повсюду, даже в одежде, плотно сложенной и запертой в саквояже. А еще, как меня и предупреждали, тут полно мух. Потолки от них просто черные, а стоит выйти на улицу, мириады этих маленьких насекомых прямо-таки облепляют тебя. Впрочем, местные жители их словно бы не замечают, скот тоже — наверное, все дело в привычке.
Наконец я лично познакомился с Аленом Бондиле, руководителем нашей экспедиции. Он поджидал меня в гостинице, специально проделав пятидневный путь вниз по реке. После того как от него пришло письмо с сообщением, что я принят в экспедиционный состав, я все старался представить, каким он окажется. Мое воображение рисовало пожилого ученого, иссушенного жаром пустынь, ворчливого и согбенного, чьи мысли заняты только раскопками. В общем, мне рисовался фанатик-энтузиаст.
Но, к моему удивлению, передо мной предстал далеко не старый мужчина, лет тридцати пяти, с отличной осанкой, ясно выражающий свои мысли, очень остроумный и эрудированный. За обедом профессор весьма занимательно говорил о своей работе и открывающихся перед ним (а значит, и передо мной!) перспективах. Заметь, пока на его счету нет великих открытий, но он совершенно уверен, что максимум в течение года сумеет во всеуслышание заявить о себе. Его напор и настрой не оставляют места сомнению, и я теперь ощущаю, что обрел в нем наставника, о каком не мог и мечтать.
Он, кстати, модно одет, и в ответ на мое замечание по этому поводу тут же признался, что держит два гардероба: один для раскопок, а другой для „приличной компании“. Это его прямые слова.
Все, что он говорит, будит во мне надежду на то, что и у нас с тобой все утрясется. Теперь, когда Шампольон расшифровал иероглифы, древний мир начинает открывать свои тайны. Не могу выразить словами, какая гордость меня охватывает при мысли, что и я сумею сыграть свою роль в столь великом процессе. Надписей на древних египетских стенах хватит ученым еще лет на двадцать, а то и больше, так что за свое будущее я спокоен. Со временем любой крупный университет Франции будет рад распахнуть передо мной свои двери. Бондиле — человек, слово которого не расходится с делом, и это еще раз убеждает меня, что я двигаюсь в правильном направлении.
Еще я убежден в том, что успехи мои заставят отца твоего смягчиться и брак наш станет более чем возможен. Конечно, он примет меня лишь на своих условиях, и потому мне придется продемонстрировать ему самые прагматичные свойства своей натуры. Не беспокойся, я устрою все так, что он не сможет от меня отмахнуться. Мне тошно думать, что тобой пытаются торговать, надеясь на максимальную прибыль. Выбор кавалера для дочери, основанный только на финансовых соображениях, отвратителен — тут мое мнение полностью совпадает с твоим. Если отец попытается склонить тебя на свою сторону и станет опять приглашать в свой дом состоятельных стариков, противься этому, будь тверда и знай, что лишь одна ты способна составить счастие всей моей жизни.
Если возникнет необходимость, твой кузен Жорж готов предоставить тебе убежище в своем доме. Он убедил меня в своей совершенной искренности, заверив, что твое счастье — первая для него забота еще со времен вашей детской дружбы. Не думай, что, раз я далеко, ты лишена мало-мальской поддержки. Твой кузен с радостью примет тебя, он поклялся тебя охранять словно собственную возлюбленную.
Завтра утром я поспешу к пирамидам — встретить рассвет. Знала бы ты, как они грандиозны. Ни одно описание не отдает им должного, ни один рисунок. Впервые приблизившись к ним, я понял, почему египтяне, стоя подле этих сооружений, ощущали присутствие бога. И дело не только в их древности и размерах, о нет! Придет день, дорогая, и ты все увидишь воочию. Мы будем стоять рука об руку, осеняемые величием этих камней.
В Фивах я встречусь с остальными членами экспедиции. Нас всего будет девять. Бондиле называл имена моих новых коллег, но они мне незнакомы. По его утверждению, работа уже началась. Организационный период закончен. Послезавтра мы отправляемся вверх по Нилу. Только представь! Я увижу реку, по которой ходили корабли фараонов, реку, дарующую жизнь земле египтян. Мы поплывем к самому сердцу древней цивилизации, как это делали египтяне сотни и тысячи лет назад. Возможно, у меня даже появится шанс встретиться с великим Жаном Франсуа Шампольоном. Я слышал, он затевает еще одну экспедицию — вместе с Ипполито Розеллини из Пизы. Но на какой стадии у них это дело, пока неизвестно. Новости тут распространяются медленно, так что заранее прошу меня простить, если буду запаздывать с письмами.
Вспоминай меня в своих молитвах и мечтах, дражайшая Онорин, а я о тебе и так всегда помню. После моего возвращения тебе не придется более ни о чем беспокоиться. Я воздвигну бастион между тобой и жизненной суетой. Я возьму на себя бремя всех твоих забот, и твое счастье будет моим счастьем. Пусть сейчас у меня нет денег, но клянусь: когда вернусь из Египта, я осыплю тебя драгоценностями и завалю мехами. Твоему отцу уже не разлучить нас. Нас, поклявшихся вечно любить друг друга. Эта разлука не более чем неудобство, которое, впрочем, позволяет проложить к тебе дорогу звоном золота и сиянием славы. Прежде чем подписать это письмо, я посылаю тебе тысячу поцелуев и заверения в своей неизбывной преданности нашему обоюдному чувству.