Страница 59 из 118
К концу декабря были закрыты три раздаточных пункта, где погорельцы могли получить порцию каши. Остовы сгоревших домов постепенно разбирались, и к февралю следующего года вдоль улиц на месте пепелищ уже стояли новые дома. Правда, на задворках еще оставалось множество наскоро сколоченных хижин, которых и домами-то не назовешь. «Все равно сгорят при следующем пожаре», — объясняли хозяева свое нежелание строить добротные жилища. И правда, они как в воду глядели: многие из вновь отстроенных домов сгорели при последующих пожарах.
После того пожара облик города изменился до неузнаваемости. На всем протяжении от Кавары до Окавабаты девять десятых домов были возведены заново. Соответственно произошло и перераспределение участков земли по районам. Контору лесоторговца Кадзихэя теперь включили в квартал Иттёмэ, а дом Кандзю — в Хэйэмон. В значительной степени переменился и состав населения. Крупные торговцы, которые в одну ночь потеряли все, переселились в деревню или в другие районы, а бедный люд, снимавший жилища в аренду, был вынужден навсегда покинуть обжитые места... Если бы этого не случилось и все оставалось по-прежнему, к О-Сэн значительно раньше вернулась бы память, и она смогла бы узнать родные края и близких ей людей. И тогда, наверное, ей удалось бы избежать многих бед и несчастий. А они не заставили себя ждать...
В феврале состояние О-Сэн значительно улучшилось. Она уже более осознанно ухаживала за ребенком, а кроме того, стала готовить пищу, стирать и заниматься другими домашними делами. Когда вечерами при свете фонаря она садилась за шитье или штопку, лицо ее прояснялось.
— Да ты ведь настоящая красавица, — глядя на нее в такие минуты, всплескивала руками О-Цунэ. — Нынче вечером ты замечательно выглядишь. Слава богу, дело пошло на поправку. А ты сама разве этого не чувствуешь?
— Да, вроде бы голова стала ясной, и мне все кажется, будто еще немного — и все вспомню. Иногда перед глазами появляется лицо одного человека, но кто он? Пока не могу узнать.
— А ты и не старайся, не насилуй себя — все придет в свое время.
— Скажите, вы что-нибудь слышали о Пионовом саде в Хондзё?
— Ты, должно быть, имеешь в виду сад в квартале Ёцумэ? Слышала, но бывать там не приходилось. А отчего ты меня спрашиваешь о нем?
— Почему-то он не выходит у меня из головы, — прошептала О-Сэн, задумчиво глядя вдаль. — С кем-то я собиралась туда пойти полюбоваться пионами... А может быть, ходила? В точности не помню. И еще вспоминаю грядки с чудесными хризантемами. Чувствую, с этими пионами и хризантемами связано что-то для меня важное... Кажется, вот-вот ухвачу, а оно ускользает...
— Потерпи, О-Сэн, подожди еще немного, — повторяла О-Цунэ. — А когда совсем выздоровеешь и вдруг окажется, что ты ни больше ни меньше как дочь Кибуна[42], не забывай пас, бедняков, а то ведь не захочешь с нами знаться...
В ту пору нужда все больше давала о себе знать. Правда, бакуфу запретило повышать цены на рис, и они оставались сносными, но неурожай в восточной части Японии, землетрясение и пожар вызвали значительную нехватку риса и других продовольственных товаров, а крупные торговцы, которых интересовала лишь собственная выгода, воспользовались этим и прибрали все к своим рукам, припрятав часть продовольствия в ожидании повышения цен. Это отразилось на жизни простого народа, оказавшегося на грани голодной смерти.
Надо сказать, что в годы Гэнроку появилось немало новоиспеченных богачей. Именно в ту пору получили известность нувориши вроде Кинокуния Бундзаэмона, получившего кличку «кутила Кибун», и Нарая Модзаэмона. Они напропалую сорили деньгами в злачных местах Эдо. В то же время годы Гэнроку ознаменовались появлением выдающихся талантов в различных областях литературы и искусства: поэты Басе, Кикаку, Рансэцу; живописцы Цунэнобу из дома Кано, Моримаса Тансин, Томонобу; известные представители жанра укиёэ[43] — Китибэй Хисигава и Киёнобу Торими — и дзёрури[44] — Тосанодзё и Хандаю Эдо. В целом подобный расцвет искусств был порожден переходом реальной экономической власти от дворянства к купечеству. Причем обогащение последнего влекло за собой крайнее обнищание народных масс. Важно отметить, что бакуфу, не допуская роста цен, в то же время запретило повышать плату за работу поденщикам.
Рост цен был приостановлен, но торговцы стали припрятывать товары, продавая их на черном рынке втридорога. Ремесленники же не имели иного выхода, как придерживаться рамок установленной поденной оплаты. Это привело к резкому и повсеместному снижению покупательной способности, что ощутимее всего ударило по мелким торговым предприятиям и мануфактурам. В результате мелкие торговцы и ремесленники, в том числе даже плотники и штукатуры, у которых сразу после пожара заказов было предостаточно, лишились возможности зарабатывать на жизнь — они закрывали свои лавчонки и мастерские, спасаясь от долгов, ударялись в бега, многие нищенствовали, а то и погибали от голода.
— Сегодня во дворе храма Сэнсодзи пять человек свалились от голода. Среди них — женщина с ребенком. Сама она умерла, а у мужа не было сил, чтобы дотянуться до ребенка, плакавшего у нее за спиной.
— А вчера на набережной Оумая вытащили из воды мать и дочь. Они, должно быть, покончили жизнь самоубийством, и мать так крепко сжимала в объятиях девочку, что невозможно было оторвать их друг от друга.
— И всегда больше всего достается бедному люду. Что же это творится на белом свете?
В ту пору что ни день возникали такие разговоры.
В марте кончились годы Гэнроку, наступили годы Хоэй[45]. Это произошло весной, а весна всегда вселяет новые надежды. На деле же эти надежды не оправдались, и жизнь простых людей не стала легче. Один за другим издавались правительственные указы о строжайшей экономии, запрещавшие строить богатые особняки, делать дорогие подношения, устраивать в будние дни и по праздникам роскошные пиры, проводить лотереи, но это не помогало, и хозяйство страны все более приходило в упадок.
Тот год выдался необычным. Непривычно жаркие для весны дни сменились резким похолоданием. Пронизывающий северный ветер поднимал на дорогах клубы пыли. Временами казалось, будто вновь наступила зима.
Однажды, когда О-Сэн прогуливалась перед домом с ребенком, мимо прошел мужчина в теплом кимоно на вате, державший руки за пазухой. Он бросил мимолетный взгляд на девушку и вдруг удивленно вскрикнул:
— О-Сэн!
Девушка недоверчиво поглядела на незнакомца.
— Ну конечно же, ты О-Сэн — я не ошибся. — Он подошел поближе. — Значит, тебе удалось спастись, а я-то был уверен, что ты погибла во время пожара. Я вернулся сюда еще в январе, но до сих пор никого из знакомых не встретил. Ты первая. Расскажи, как у вас дома? Дедушка здоров?
О-Сэн подхватила ребенка на руки и, с беспокойством глядя на мужчину, стала медленно отступать к двери.
— Что с тобой? Почему так странно на меня смотришь? Ведь это я, Гондзиро из конторы Ямадзаки! Не узнаешь, что ли? — Он вытащил руки из-за пазухи. — Ты должна меня помнить — я жил напротив вашего дома.
— Тетушка О-Цунэ, скорее идите сюда! — побледнев от испуга, закричала О-Сэн. — Скорее!
Она кричала так, будто молила о спасении. О-Цунэ, по-видимому, стирала. Даже не вытерев руки, она выскочила на улицу и встала впереди О-Сэн.
— Что случилось? — О-Цунэ строго поглядела на мужчину. — Вы ее обидели?
— Ничего подобного, — с усмешкой произнес мужчина. — Я проходил мимо, узнал эту девушку и только окликнул ее.
— Вы утверждаете, будто она вам знакома?
— Ну конечно же! Мы были соседями в Сантёмэ. Теперь, правда, там все дома снесены. Она жила вместе с дедом-точильщиком, а я работал посыльным в конторе Ямадзаки. Меня зовут Гондзиро.
42
Кибун — сокращенное от Кинокуния Бундзаэмон, одного из крупнейших богачей эпохи Эдо, имя которого стало нарицательным.
43
Укиёэ — жанр старинной гравюры на дереве.
44
Дзёрури — вид представлений в театре кукол XVII—XVIII вв.
45
Период с марта 1704 по апрель 1711 года.