Чёт и нечёт

Купались они на уже оборудованном в те времена Верещагинском пляже, и Ли был этому очень рад: ему казалось, что стоит им расположиться на пляжах Светланы, как появится Алена со своей компанией. Ему, конечно, очень хотелось подойти к армянской вилле над тоннелем, но там можно было встретить Мильву… Права все-таки была Рахма: в прошлое не стоит и не следует возвращаться!

Жизнь и без того была сложна, а Ли своих сложностей не любил и для себя их не желал. Чужие же сложности ему нравились, и он часто по подсмотренным на пляже фрагментам жизни и отношений пытался восстановить полную картину. Например, занимала Ли одна пара, располагавшаяся рядом с ними: ему было лет под пятьдесят, ей двадцать-двадцать два. Он почти все время играл в карты в пляжной компании, она — старательно загорала. Своих отношений они никак не обнаруживали и могли приходиться друг другу кем угодно. Однажды, когда Ли стоял и смотрел, как плавает Нина, он впервые услышал голос соседки:

— Прикрой меня, пожалуйста!

Он повернулся к ней. Она стояла между ним и обрывом и взглядом показывала, чтобы он взял концы полотенца, лежавшего у нее на груди. Когда он выполнил ее просьбу, она чуть отступила и, оставшись в одних плавках, стала не спеша надевать бюстгальтер, а потом, опершись на руку Ли, чтобы не упасть, стянула с себя плавки и надела шелковые трусики.

Ли подал ей халатик.

— В Москве бываешь?

— Иногда, — ответил Ли.

— Запомни мой телефон. Спросишь Таню. Здесь я не могу, да и ты тоже…

— Хорошо, — сказал Ли, но телефон уже дня через два забыл. Его тогда переполняла та, что была с ним, и он не нуждался в приключениях.

Когда Ли с Ниной садились на «Адмирала Нахимова», чтобы плыть в Сухуми, Таню и ее патрона он увидел на «Грузии», уходившей в тот же день в Ялту. Таня тоже заметила Ли и, приотстав, улыбнулась ему.

— Смотри: наши пляжные соседи, — сказала ему Нина. — Вот уж не думала, что эта надменная девица нас запомнит!

— А может, она заметила кого-нибудь из своих знакомых, — предположил Ли, но сделал это не очень уверенно, и жена посмотрела на него с подозрением.

Вскоре прямо на корабле среди молодежи стали завязываться романы, и Ли с интересом наблюдал эту совершенно не знакомую ему курортную жизнь, такую не похожую на ту, что он видел в Сочи в 47-м. Ли никому и ничему не завидовал, поскольку знал, что стоит ему только захотеть…

В Сухуми они вышли в кромешную тьму, и орава хозяек разобрала их по домам неподалеку от порта. Ли и Нина и одна совершенно случайная пара разместились в соседних комнатах. Нина заснула сразу и очень крепко, а Ли долго слышал, как за стеной парень никак не мог уговорить свою спутницу. Утром та весело напевала, а парень был чернее тучи. Ли незаметно для других погрозил ей пальцем, и она развела руками, мол, «а что я могла сделать!» После этого она стала держаться поближе к Ли и не отходила от Нины, которую такой прием не обманул, и она, уловив момент, сердито сказала:

— Липнут же они к тебе! Что в тебе такого, до сих пор понять не могу.

— Мне, кроме тебя, никто не нужен, — ответил ей Ли, и тогда это было правдой.

Ли влюбился в Сухуми с первого взгляда. Это был его город: синева моря в конце улиц, набережная вдоль красивого залива, многочисленные кафе с экзотическими названиями и экзотическими блюдами. Смешенье языков и племен. Потом этот город обрел Лица, лица дорогих людей Ли, полюбивших и его самого, и его близких. Город этот стал его родным городом, куда стремилась его душа, где отдыхало сердце. Но он не сумел уберечь свой рай от разрушения и дожил до того скорбного часа, когда силы Зла стали там властвовать безраздельно. Это было потом, а тогда, после первой ночи в этом раю, на умытых рассветом тихих улицах, Ли показалось, что добрый джинн отнес его в лучшую сказку из «Тысячи и одной ночи», и на душе у Ли было празднично: он принял этот город в подарок от Хранителей своей Судьбы и знал, что тот подарок отныне пребудет с ним долгие годы. Поэтому тогда он и расставался с ним с легкостью, чувствуя, что это расставанье непременно обещает встречу впереди.

После полудня они прибыли в Новый Афон. И еще один малый уголок Земли навсегда занял свое место в душе Ли. Его святость Ли ощутил сразу, как только сделал первый шаг по кипарисовой аллее, когда его глаза увидели оливковую рощу, спускающуюся к нему по склону к подножию поросших густым лесом и укрытых теплой дымкой гор. «Вот и Масличная гора!» — подумал Ли под тихий шум речки. И этот беглый взгляд приоткрыл ему его будущее: он видел себя там, впереди, восходящим на эти дивные горы, чаще всего — на Иверскую, и отдыхающим в прекрасных долинах на берегах поющих свою вечную песню потоков.

Всю остальную дорогу до Сочи Ли был в некотором смятении: его души вновь коснулся Восток, но это был другой Восток, не тот, что дал ему Рахму, суровый Восток Корана. Здесь в его душе запели иные струны. Это был нежный и таинственный напев. Ли разбирал в этом напеве лишь отдельные слова о лилиях долин, о виноградниках, о смоковницах, о кедрах ливанских… И тогда Ли понял, что в этот торжественный для него день в его душе по воле Хранителей его Судьбы навсегда соединились красота оазисов Мавераннахра и таинственные чары Леванта, создавшие Книгу книг.

После этого двухдневного путешествия в Абхазию жизнь Ли переменилась. Его уже не влекли пляжные развлечения, и он каждый раз радовался, когда наступал обеденный час. Обедали они теперь в открытом ресторане в порту — там была неплохая кухня в те годы, а главное — в ожидании блюд можно было разглядывать приходящие и уходящие белые суда и странствующий люд. Морские пути манили Ли не только потому, что вода была его стихией. В душе его было еще что-то, заставлявшее замирать сердце при виде белого паруса в синеве моря. Это «что-то» пришло к нему, вероятно, в генах Исаны тоже оттуда — из древнего Леванта, из сердцевины морей.

И пришел день, когда он тут же в морском ресторане понял, что его путешествие не закончено и теперь ему необходимо ехать в Крым. Бремя всех своих раздумий и сомнений Ли, как всегда, нес сам, и поэтому Нине он без каких бы то ни было объяснений предложил оставшиеся несколько дней их отдыха провести в дороге и заехать на день-два в Ялту. Это предложение было принято с восторгом: Нина, уже бывавшая в Крыму и любившая его, радовалась новому свиданию с милым сердцу краем и возможности показать его Ли. И через день они оказались на палубе «России».

Наступил тот час, когда они еще были в Сочи, но их домом уже стала каюта корабля, принадлежавшая совершенно иному миру. Ли последний раз сошел на берег, чтобы сделать кое-какие покупки, и бросил мелочь в воду, хотя он и без этого чувствовал, что этот город и порт надолго пришли в его жизнь. На закате «Россия» снялась с якоря и, слегка покачиваясь, заскользила вдоль темнеющего берега, загоравшегося в густых южных сумерках тысячами огней. Ли и Нина постояли немного на палубе. Ли вспоминал этот берег в 47-м, но с моря он представлялся совсем другим, и Ли его не узнавал. Постепенно тьма поглотила очертания гор, земля стала простой цепочкой огней.

На море был штиль, и Новороссийск Ли проспал, а когда проснулся и на рассвете один вышел на палубу, корабль шел в открытом море. Небо было чистым и темно-голубым, даже темно-синим, розовеющим на юго-востоке. Вскоре на горизонте прямо по ходу корабля появилось и стало медленно приближаться облачко. Только когда оно занимало уже значительную часть горизонта, Ли понял, что это — земля. Постепенно видение приняло четкие очертания гор, поначалу казавшихся высокими холмами, и по их желтым склонам заскользили лучи Солнца. Таким предстал перед Ли Крым. Эта картина на всю жизнь осталась в его памяти и в сердце, слившись со словами поэта: «Земли девической упругие холмы лежат спеленутые туго». Потом, когда он узнал и объездил крымский южный берег от Феодосии до Фиолента, эта живущая в нем картина неизвестной земли стала ему понятна во всех своих деталях, а тогда он любовался чистой красотой неведомой страны, не думая о городах и людях, живших когда-то и живущих сейчас у подножия этих древних гор и холмов.