Страница 34 из 96
Христианство, с другой стороны, упразднило мистерии. Христа породила патриархальная, кочевая, пасторальная религия, пророки которой представляли Мессию существом абсолютно божественного происхождения. Сын Человеческий, хотя и рожденный от девы на земле, вел свое начало с небес, поскольку появился на свет в результате божественного акта вочеловечивания. После смерти он вернулся на небо, причем насовсем — чтобы царствовать одесную Господа Бога до Второго Пришествия, «когда и мертвые восстанут».
Конечно, аскетизм раннего христианства не был длительным. Память о циклически празднуемых мистериях до того одолевала их последователей, что со временем церковь была вынуждена включить в свои обряды многие обычаи языческого прошлого. Следы наиболее важных из них можно обнаружить в старых записях о том, что делалось в Святую Субботу и в Пасхальное Воскресенье во время празднования Воскрешения Христова — это, например, крещенская служба, которую средневековая церковь превратила в соответствующим образом оформленный и глубоко символичный ритуал посвящения. Тот ритуал, однако, еле дожил до наших времен и полностью отсутствует у протестантов.
Значительно лучше сохранился католический обряд поднятия потирной чаши во время литургии причащения, до сих пор имеющий значение главного таинства посвящения. Вот как описывает его д-р Юнг в своей работе «Трансформация символов в толпе»:
«Поднятие потирной чаши в воздух подготавливает одухотворение ... вина. Это подтверждает призывание Святого Духа, осуществляемое в этот же момент... Молитва призывает Святой Дух снизойти в вино, поскольку именно Святой Дух порождает, пресуществляет и преображает... После поднятия потир в прежние времена ставили справа от облатки, подразумевая, что кровоточащие раны Иисуса находились с правой стороны его тела».
Ритуал причастия не меняется от того, что используется чаша Диониса или святой христианский потир — меняется только уровень знания, который каждый из них приносит индивидуальному участнику. Взор участника дионисийского ритуала обращен назад: к началу вещей, к «бурному» рождению бога, вырванного из сопротивляющегося лона Матери-Земли. На фресках Виллы Мистерий в Помпеях изображено действие этого ритуала: вызванный бог появляется в ужасной маске, отражающейся в чаше Диониса, подаваемой священником посвящаемому. Там же мы видим обвитую плющом корзину, наполненную плодами земли, и фаллос — символы созидания, указывающие на божественное покровительство силам размножения и роста.
В противоположность этому обращенному назад взгляду, с его сосредоточенностью на вечном природном цикле рождения и смерти, христианская мистерия обращена вперед и питается надеждой посвящаемого на конечный союз с трансцендентным богом. Мать-Природа со всеми се прекрасными сезонными переменами оставлена позади, и главное место занимает духовно стабильная фигура — Сын Бога на небесах. Промежуточной фигурой между ними является Орфей — он напоминает Диониса, но обращен к Христу. Психологический тип этого божества описан швейцарским автором, Линдой Фирц-Дэвид, так истолковывающей орфический ритуал, запечатленный в Вилле Мистерий:
«Орфей обучал, когда пел и играл на лире, и его пение было настолько захватывающим, что подчиняло себе силы природы — птички порхали вокруг него, рыбы выпрыгивали к нему из воды, ветер и море стихали, реки текли вспять, двигаясь к нему. Снег и град будто исчезли. Деревья и даже камни шли за Орфеем; тигр и лев мирно лежали рядом с ним, соседствуя с овцой, а волки — с волом и косулей. Что же все это означает? Несомненно, это означает, что события природы, благодаря божественному проникновению в их суть, становятся гармонично упорядоченными изнутри. Свет овладевает всем, умиротворяет все живое, когда миротворец, олицетворяющий светлые силы природы, славит бога. Орфей — это воплощение преданности и благочестия; он символизирует такое религиозное мировоззрение, которое улаживает все конфликты, поскольку вся душа верующего стремится прочь от них... В этом весь Орфей — добрый пастырь в упрощенном представлении...»
Как добрый пастырь и миротворец, Орфей уравновешивает дионисийский культ и христианство, поскольку, как мы видели, и Дионис, и Христос исполняют сходные роли, хотя и по-разному ориентированные во времени и в пространстве: в одном случае задействована циклическая религия земного мира, в другом — культ связан с небесами и носит эсхатологический, то есть конечный, характер. Описанные картины, отражающие различные аспекты посвящения и взятые из истории религии, бесконечно повторяются со всевозможными смысловыми оттенками и превращениями в сновидениях и фантазиях современных людей.
У одной женщины, находившейся в состоянии сильной усталости и депрессии и проходившей курс психоанализа, было следующее видение:
«Я сижу, согнувшись и съежившись на краю длинного узкого стола в комнате без окон, напоминающей склеп. На мне лишь длинная белая холстина, свисающая с плеч до пола. Со мной произошло что-то очень важное. Мне не долго осталось жить. Перед глазами появляются золотые диски с красными крестами. Я припоминаю, что когда-то давно я взяла на себя некий обет, продолжающий действовать, где бы я ни находилась. Я сижу там очень долго. Наконец, я медленно открываю глаза и вижу сидящего рядом мужчину, собирающегося меня лечить. Он выглядит добрым и спокойным. Он что-то говорит мне, хотя я ничего не слышу. Похоже, он все знает о том, где я была. Я осознаю, что выгляжу безобразно: на мне, видимо, лежит печать скорой смерти. Интересно, не отталкивает ли его это. Я смотрю на него долгим взглядом, но он не отворачивается. Я вздыхаю с облегчением.
Затем я чувствую легкое прохладное прикосновение ветерка или, может, воды по всему телу. Я закутываюсь в белое полотно и собираюсь крепко заснуть. Исцеляющие руки мужчины ложатся на мои плечи. Я смутно вспоминаю, что когда-то там были раны, но прикосновение его рук, похоже, дает мне силу и исцеление».
Эта женщина ранее терзалась сомнениями по поводу своих первоначальных религиозных убеждений. Она была воспитана благочестивой католичкой старой закалки, но с юных лет стала бороться за освобождение от следования формальной религиозной обрядности, которой придерживалась ее семья. Тем не менее, ей оставалась близка символика празднеств церковного календаря, которую она очень глубоко понимала и чувствовала несмотря на все происходящие с ней психологические изменения. Надо отметить, что в сеансах психоанализа, проводимых с ней, мне очень помогло это ее активное знание религиозной символики.
Наиболее значимыми элементами видения, выделенными пациенткой, оказались: белое полотно, которое она понимала как жертвенное одеяние; склеп, который она восприняла как могилу; и обет, вызвавший у нее ассоциацию с ощущением покорности. Этот обет, как она его назвала, означает ритуал посвящения с рискованным спуском под своды смерти и символизирует ее уход из церкви и семьи, чтобы по-своему ощутить Бога. Фактически, она повторила в символической форме путь Христа и, как он, страдала от ран, полученных перед смертью.
Жертвенное одеяние означает власяницу или саван, в который завернули перед захоронением тело Христа, снятое с креста. В конце видения появляется фигура целителя, смутно напоминающая меня, ее психоаналитика, но, кроме того, выступающая в естественной роли друга, знакомого со всеми ее переживаниями. Она еще не слышит, что он ей говорит, но его руки придают уверенность в выздоровлении. Его поведение и речь изобличают в нем доброго пастыря, Орфея или Христа, миротворца и, конечно же, исцелителя. Он на стороне жизни и должен убедить ее в возможности возвращения из-под сводов смерти. Назвать ли это возрождением или воскрешением? Может быть, верно и то, и другое, а может — оба определения неверны. Суть ритуала провозглашается в самом конце: прохлада ветерка или воды, омывающая ее тело — это очищение от смертного греха, акт первостепенной важности. В этом подлинная суть крещения.
У той же женщины было другое видение, в котором она чувствовала, что день ее рождения совпал с днем воскрешения Христа. (Это было для нее гораздо важнее, чем память о матери, ни разу не подкрепившей ее веру в себя и в свое будущее, чего она так хотела во время своих детских дней рождения). Это вовсе не означало, что она отождествляла себя с фигурой Христа. Несмотря на всю его силу и славу, чего-то недоставало; и как она ни пыталась приблизиться к нему в молитве, он и его крест так и оставались высоко в небесах, и подняться туда было выше ее сил.