Одиночество волка

Все шел снег, он звенел на лету, подмораживало, в руках стало покалывать от холода.

- Главное, я некрасивый, - отогревая руки, приплясывал тот, которому не везло. - Рыжий. Тебе по этой части легче...

- А то в последний раз познакомился, - сказал через некоторое время, - постель пахла духами. То ли "Жасмин", то ли "Белая акация"... Только письма лежали рядом с нами, можно сказать, Коля, тревожные и зовущие. В одном из них была пурга и занесло человека. Хорошо, что откопали! А во втором письме лошадь тонула. А наняли ее, учти, почти под Уральском. Это была умная лошадь. Глаза у нее усталые. Как у оленей давешних. Пришлось пристрелить лошадь. А в других письмах шли дожди...

- Жена геолога? - спросил напарник.

Рыжий хитро отмолчался.

Мотор, наконец, заработал. Все вокруг застрекотало. Стало весело и тепло. Они улетели, а он погнал нарты в сторону города Козла. Он уже понял, куда его завезли. У него был план.

Продуктов, по здешнему обычаю, сезонники-дровозаготовители не оставили. Лишь пару горстей муки. Мука была лежалая. Валялась в углу вместе с книгами. В том углу был самодельный плакат, затыканный во многих местах окурками. "Помни, ты легат в этих богом забытых местах. (Легат в Древнем Риме - наместник императора)". - Вроде для Лехи пояснения. Признаться, что такое легат, он не знал.

Книг было три: какой-то "Плутарх, сравнительные жизнеописания", Серега Есенин и Ды Дефо "Приключения Робинзона Крузо". Когда Леха напитался, развалясь на припахивающем мочой матраце, он дочитал Плутарха до стр.8 и даже большим и грязным ногтем подчеркнул слова: "Моя хмурость никогда не причиняла вам никаких огорчений, а смех этих господ стоил нашему городу многих слез". Это как-то запомнилось. Зато, что говорил Зенон: мол, философу, прежде чем произнести слово, надлежит погрузить его в смысл, - не совсем понравилось. "Живут же! Мне бы заботы ваши!" рассердился, вырывая для своих нужд стр. 19, где какой-то Фокиан в народном собрании заметил: "Твои слова, мальчик, похожи на кипарис - так же высоки и так же бесплодны". Серегу Есенина он вынес читать в закуток своей камеры, побоясь выйти за дверь.

Зашумели над затоном тростники.

Плачет девушка-царевна у реки.

И вспомнил опять "М" - Машу.

Заложили они его или нет?

Нет, не верилось. Ведь для того и выложил душу дяде Родиону. Чтобы понял, зачем ушел. Неужели не усекает? Козел должен быть наказан. За всех. За тех, кого уже нет. И за тех, кто живет. Без малого ведь два года глаз не казал в нашу сторону. Одного посадил, других... Пусть нам выпало все, что выпало. Пусть и без него повезли бы по южной дороге. Никто не спорит. Но зачем же все так делать? И зачем издеваться, писать?

Он откинулся на спинку скамейки, сделанной добротно. Орать потом можешь, Козел, во все горло. Мы все были равны. Каждый гражданин обязан... И т.д., и т.п. Одноплеменные, однообщественники. Но мы однорукие, а ты многорукий. У тебя руки - папаша и мамаша. Они одежду к лейбле принесли полковнику... Дешевка! Гад! Купился! И сделал показательный, хотя на колени бы встал, - замени на южную дорогу. Сейчас бы уже возвращался с этим Воловым, с Иваном. Что бы было, то бы и было. А теперь... Теперь я последняя жертва. По делам вору и мука. Это все так. Сам кашу заварил, сам и расхлебывай. Все так, все так. Но...

Вернувшись в то логово, где он негостеприимно обошелся с пришельцем, он застал его пустым. Не убил, выходит. Слава богу, очухался. И смылся. Теперь они поймут, что с ним играть опасно. И оставят его в покое. И он сделает все, что положено сделать. А тогда, законники, по новой судите!

План его, конечно, изменился после того, как он не нашел в логове пришельца. Он не отпустил оленей. Спать боялся. Читал. Образ, вспомнил из школьных учебников, был бы не нужен. А образа нет. Все, что видел в последнее время - обман.

Да, он нарушил закон, нарушил сознательно. Закон он, однако, уже не уважал. Это и не стоит доказывать. Потому он и отказался от последнего слова, и его адвокат, почувствовав в этом угрюмом парне какую-то неприязнь и к себе и ко всему остальному, не стал долго говорить. Он лишь подчеркнул, что Козел имеет образование среднее, а Духов - всего восемь классов. С воспитанием этот человек, - показал на Леху, - знаком довольно смутно. И спорить, что его подопечному дают три года, не стал: мол, заслуживает.

- Уважение к закону, к законам, - сказал он, - величайшая социальная и нравственная добродетель. Без этой добродетели не может быть полноценной, этически содержательной личности. Он просто хотел ударить, отомстить за поругания, которым подвергался со стороны жизни. А в конечном счете получилось избиение. Тут сыграло личное качество моего подзащитного, неизбежно увеличившее зло...

Сейчас он вспомнил и того первого своего сержанта - "гниду", который пошел в свидетели и, ничего не зная, тянул за Козла. Его защитник, прилизанный капитан с поплавком на кителе и планочкой, на которой жалко прилепились какие-то юбилейные медали, не допросил сержанта: видел ли все он лично или это его своенравный характер. Но если бы Леха с юных лет хорошо учился, он узрел бы, скажем, по трагедиям Эсхила и Софокла, записки о которых лежали в книге "Плутарх, сравнительные жизнеописания", что нередко удары рока бывали вот так, как с ним, несоразмеримы со степенью вины.

"М" - Маша поняла это первой. Провожая его, она упрашивала:

- Отдайся властям, Леха! - Она прижалась к нему. - Понимаешь?

- Как в книжках? - спросил жестко.

- Много книжек хороших на свете, - вздохнула она. - У нас в сундуке еще какие книги!..

Он не насторожился.

Сколько он бы отдал, чтобы она еще раз повторила это!

Значит, все так. Все правильно. Какой глупый ты, пришелец! Разве я виноват, что так совпало. Первым вашим делом будут эти книги! Какое совпадение! Книги у лесника Родиона Варова.

Он ждал этих слов долго. Все эти дни.

- Слыхала я, Леха, отцу сулили за книги большие деньги.

И эти ее слова он зачеркнул холодным равнодушным молчанием.

- Тысячи давали...

- Про че книги-то?

- Ссыльные у нас жили когда-то здесь. Мы сарай копали, отец и наткнулся.

- А чего же он в милицию не заявил?

- Сам сперва читал.

- Да-а, книги это - как водка, - сказал, вздыхая Леха и зевнул. Тоже везде есть смысл.

- Только человек, который приходил за книгами, отцу не понравился.

- А кто ему теперь нравится? Видела, на меня как глядел?

- А как на тебя глядеть? Ты же из тюрьмы сбежал.

- Что же ты помогаешь?

- Жалко тебя - вот и помогаю.

- Ну так иди и продай, чтобы не жалеть.

- Ты и сам выкажешься.

- Раз не веришь о Козле - уйду!

- Не пущу! - растопырила руки. - Ты плохое затеял.

- Ну, уйди! Не дури!

- Все равно не пущу!

- Не балуй, Маша! Слышь, не балуй!

Духов хотел теперь одного: побыстрее добраться до Козла, а потом вернуться сюда, к М. К этим ее богатствам, из-за которых те ему организовали побег.

12

Жалобно заскулили собаки. Оленья упряжка прижалась ближе к дому и людям. Кто-то осторожно подошел к нему сзади. Наташа. Зашептала, обдавая молочным дыханием: "Тебе где спать стелить? Я думала - ты мне приснился... Такой ты крупный, здоровый и сильный!"

Он стоял завороженный и таинственностью северной ночи, и красотой этой необычной ненки.

Вышла, покашливая, старуха. Позвала по-русски: "Наташка! Наташка! Где Васька? Уложила в постель?.."

Мать долго ворчала по-ненецки.

- Алкоголик! - сказала без злобы Наташа, когда старуха вернулась в дом. - Я побегу в стадо. Отец будет здесь. Пусть отдохнет. Ты уезжай. Ни о чем не думай! Ты очень хочешь заработать?

Волов не ответил.

- Только деньги - зараза. Собака бешеная. Если деньги тебе на шею сядут, - будут погонять, как мы оленя хореем погоняем. Будешь бежать, бежать, бежать!

Он опять не отозвался.

- Ты большой молодец, - зашептала она, - ты очень большой молодец! Ты хорошо поработаешь. Я на тебя не обижаюсь...