Страница 12 из 17
1.3. Существование самоотверженности и ее эволюционные преимущества
Логике примитивного социал-дарвинизма противоречат факты массового героизма и самоотвержения, с существованием героической верности долгу, с самоуничтожением ради выполнения долга, с существованием стойкого чувства товарищества в самых тяжелых условиях. Теория эгоизма как основы этики человека опровергается фактами быстрого распространения религий и таких мировоззрений, которые требовали немедленного самопожертвования во имя блага будущих поколений, в частности мировоззрений, не обещавших своим приверженцам ни благ на земле, ни загробной компенсации. На всем протяжении истории человечества идея справедливости обладает необычайной способностью к «регенерации», она оказалась ВанькойВстанькой, Фениксом, возрождающимся из пепла.
Теория разумного эгоизма опровергается быстрым массовым развитием чувства справедливости у таких детей, которых воспитывали в духе устремления к благополучию во что бы то ни стало. Герцен упоминает мимоходом, что Боткин воспитывался в среде, где думали и говорили только о наживе. Неужели разумным эгоизмом, а не взрывом нерасчетливого альтруизма объясняется отчаянная попытка аристократов-декабристов провести лично им невыгодную и предельно опасную революцию?
Не существует ли, пусть перекрываемая, подавляемая, искажаемая классовыми, кастовыми, племенными, национальными, экономическими и любыми иными социальными наслоениями какая-то общечеловеческая «совесть», биологические основы которой закреплены естественным отбором и распространены им на все или почти на все человечество? Если такой вопрос допустим, то сразу возникает задача, оставив в стороне все эти давно и превосходно освещенные чрезвычайно важные наслоения, сконцентрировать внимание именно на этом биологическом компоненте. Оговорим, что здесь, конечно, придется ограничиться лишь некоторыми из важнейших особенностей, наиболее общечеловеческими и загадочными.
Является ли, например, массовый уход добровольцев на очень опасную войну, или политические выступления, тоже опасные для «активистов», как, например, борьба за подлинное равноправие негров в США, в которой приняли участие массы демократически настроенных белых аболиционистов, от Джона Брауна и Авраама Линкольна до Джона и Роберта Кеннеди, лишь следствием воспитания, своеобразным брачным оперением или же выражением какого-то естественного альтруизма? Если справедливо последнее, то откуда этот естественный альтруизм появился?
Ради личной наживы способен всерьез рисковать жизнью только кондотьер, конкистадор, ландскнехт или бандит. Миллионы людей из поколения в поколение шли на пытки и смерть за справедливость или за то, что они считали справедливым. Заметим, кстати, что и конкистадор, ландскнехт, бандит и вор действовали обычно тоже на основе своеобразной коллегиальной этики.
Бесчисленные восстания рабов (безоружных и необученных сражаться, т.е. беспомощных против регулярной полиции и войска, поэтому восстания заведомо безнадежные), затем бесчисленные восстания морисков, альбигойцев, жакерии, крестьянские войны в Германии и России — все это были самоотверженные устремления к социальной справедливости, тогда как личную свою судьбу любой повстанец мог гораздо лучше устроить предательством. Конечно, предатели находились всегда, и всегда они получали свою награду, но они составляли единицы среди сотен.
Можно найти, конечно, в истории бесчисленные примеры того, как жестокость, несправедливость, вероломство, подлость помогали не только социальному подъему, но и оставлению большого числа потомков. Достаточно вспомнить гаремы завоевателей, властителей, богачей и просто состоятельных людей. Достаточно вспомнить широко распространенный в древнем Риме обычай работорговцев приживать детей от своих рабынь и наживаться на продаже этих детей в рабство или широко распространенный обычай норманнов приживать множество детей от пленниц-наложниц. Иногда «незаконнорожденные» становились наследниками, взбирались «вверх» по социальной лестнице. Несомненно, что именно бессовестность зачастую задерживала не только социальную, но и биологическую победу над совестливостью. Мы здесь ограничимся лишь показом того, что в эволюционном становлении человечества шел также и интенсивный отбор в противоположном направлении, порождая сложность и противоречивость наследственной природы человека.
2. С ЧЕГО НАЧАЛИСЬ ЭТИЧНОСТЬ И АЛЬТРУИЗМ
Вероятно, никто не станет оспаривать, что готовность матери или отца рисковать жизнью, защищая свой помет или детеныша, вызвана не воспитанием, не благоприобретена, а естественна, заложена в природе матери и отца, причем родительское чувство у животных длится лишь тот срок, на протяжении которого детеныш или помет нуждаются в помощи и охране родителей, а затем родители перестают обращать внимание на выросшее потомство. Очевидно, что этот сложный инстинкт закреплялся лишь постольку, поскольку он способствовал передаче наследственных особенностей родителей, в частности, инстинктов защиты потомства, непосредственным и отдаленным потомкам родителей. Наоборот, отсутствие родительских инстинктов отметало начисто такие дефективные генотипы, что сохраняло и совершенствовало сами родительские инстинкты. Но уже у стадных животных этот тип альтруизма распространяется за пределы семьи, охватывая стаю, стадо, которых отсутствие чувства взаимопомощи, долга у ее членов обрекает на быстрое вымирание — ибо у многих видов животных только стая, а не пара родителей способна одновременно осуществлять системы сигнализации об опасности, системы защиты и системы прокорма детенышей. Естественно, что даже при отсутствии передачи опыта родительским примером (если медведь Балу не обучает детенышей законам джунглей) все же стадно-стайные инстинкты оказываются наследственно закрепленными, точно так же, как защитная окраска, наличие когтей и многих других средств самообороны, хотя анатомический субстрат этих инстинктов, шишку «коллективизма» или человечности еще никто не видел.
Что наследственно закрепленной, а отнюдь не заученной или выученной может быть довольно сложная система действий, показывает пример птенца кукушки, который, не видя никогда своих родителей, точно выполняет всю программу сложных видоспецифических действий.
Гелады заботятся о потомстве всей стаи, и детеныши, обычно бродящие в стаде далеко от матери, во время тревоги бросаются на спину любого животного, несущегося в укрытие. В стаде павианов мать с ребенком пользуется особыми привилегиями, помимо защиты всеми самцами.
Если отбросить как не окончательно доказанные многие сообщения об интеллекте и активной доброжелательности дельфинов, все же окажется, что в совершенно разных ветвях филогенетического древа независимо создавались многие «человеческие» свойства. Но для того чтобы из некоторых задатков наших обезьяноподобных предков за полсотни тысяч поколений выработалось столь социальное животное, как человек, неизбежно требовался отбор по строго определенному направлению, «программированному» жестко скоррелированными изменениями: чрезвычайным ростом головного мозга и его мощи, удлинением срока заботы о потомстве, усложнением сотрудничества и усилением самоотверженности. У питекантропов во время охоты осуществлялась уже очень совершенная система связи и координации, немыслимая без так или иначе развитой системы этических представлений.
В природе человека заложено много «звериного». Но в зверях заложено много «человеческого».
Рассматривая один за другим виды высших позвоночных, мы найдем почти у каждого из них тот или иной инстинкт, эмоцию или способность, обычно считающиеся монополией человека: героическую охрану потомства и заботу о нем, взаимовыручку в опасности, организованную самоотверженную защиту стада, верность и преданность, способность к быстрой выработке условных и экстраполяционных рефлексов, комбинаторные способности, острую память, способность к обучению и членораздельной речи, жизненно важные формы коллективизма.