Страница 23 из 66
Эта добродетельная дама и вообразить не могла, каким скандальным зрелищем станет в дальнейшем поведение ее сына, — не ведала она и того, что ее сын, уже дважды обращенный, в третий раз переменит веру!
Восемнадцать дней спустя после того, как был подписан брачный контракт, подписали и франко-английский договор. Монморанси, Поль де Фуа, Бираг, епископ Лиможский представляли Францию, Томас Смит и Уолсингем — Англию.
Речь шла об оборонительном пакте, каждая сторона обязывалась оказать помощь другой в случае надобности. Торговля между двумя нациями должна была вестись свободно, и англичане могли пользоваться во Франции теми же преимуществами, что в Нидерландах и Норвегии. Елизавета и Карл станут вместе трудиться над умиротворением Шотландии.
Озабоченность и беспокойство не ослабевали в католическом мире. Особенно когда возобновились толки о браке между королевой Англии и герцогом д'Алансоном. Филипп II, составляя указания своему новому посланнику, дону Диего де Суниге, порекомендовал ему обратить внимание, не готовятся ли французы к войне. Король ставил перед ним задачи шпиона и агитатора. Католический государь возлагал некоторые надежды на герцога Анжуйского и не сомневался в Гизах: «Этот дом, — писал он, — высоко стоит среди тех, кто мне служит и предан моим интересам». Дону Диего надлежало, помимо прочего, «посещать» всех лиц, «благодаря которым известно, что происходит при дворе и в королевстве».
Флот, собравшийся в Бордо под командованием Строцци и успешно препорученный португальскому мореплавателю Андре дель Баньо, представлял собой повод для раздраженных расспросов. В ожидании прибытия посланника, Агилон был чрезвычайно занят и советовал герцогу Альбе охранять берега испанских владений. Можно ли было не сомневаться в уверении, данном нунцию, что эти суда не угрожают ни Испании, ни Португалии? Судя по слухам, они должны были действовать в согласии с Людовиком Нассау.
Агилон, получив аудиенцию у королевы-матери, спросил ее об этом. Екатерина ответила:
— Кругом немало шумят о близящейся войне, что повергает меня в крайнее смущение, ибо я скорее согласилась бы умереть, чем увидеть такое.
Злые языки провозглашали, что приготовления на флоте — прелюдия к этой войне. А если король распорядится начать некую экспедицию, она не нанесет никакого ущерба Испании.
Агилон весьма скептически позволил себе заметить, что в таком случае ему надлежит известить своего повелителя, как это водится у добрых соседей. Екатерина согласилась и пообещала немедленно официально сообщить новости.
Напрасно Агилон столь чрезмерно терзался. Двор в действительности помышлял об «экспедиции в Африку», от которой главную выгоду должен был получить Месье.
Положение победителя при Монконтуре стало трудным в тот момент, когда Франция пошла на сближение с гугенотами, а герцог д'Алансон мог сделаться супругом английской государыни. Единственным средством спасти свой престиж и утолить тщеславие, а также удалиться, в соответствии с желаниями Карла IX, было найти себе королевство, столь желанное для его матушки. «Герцог Анжуйский не сможет оставаться во Франции, требуется что-то найти для него вне ее», — замечал и сам Агилон.
Как раз в это время Алжир требовал у короля помощи, лишенный турецкой защиты после боя при Лепанто и опасавшийся, что попадет в руки испанцев.
Екатерину увлекла идея взять Алжир под французское покровительство под скипетром герцога Анжуйского. Это привело бы к продолжению оккупации Сардинии и Корсики. Вся молодежь, бредившая плаваниями, все искатели приключений на море мечтали об этой невероятной экспедиции.
Франсуа де Ноай, епископ Дакса, посланник в Константинополе, получил поручение добиться решительного согласия султана. Представлял ли он себе, как Валуа правит Алжиром и платит дань Великому государю? Нет. Великий государь не испытывал бы доверия к подобному вассалу и поэтому дал весьма любезный, но однозначный ответ.
Французам предстояло терпеть еще два с половиной столетия, прежде чем они ступят на алжирскую землю. Что касается флота, то он продолжал висеть на волоске, точно дамоклов меч.
Лишь тот, кто плохо знал Филиппа II, мог бы поверить, будто он станет бездействовать перед лицом такой угрозы. Суда и войска, которые не получили дозволения идти на Константинополь, были свободны. Дон Хуан Австрийский собрал в Сицилии двести пятьдесят галер. Войска стали стекаться к заливу Специи. Шпион сообщал в Геную, что испанцы начертили карту Прованса.
Бираг, управлявший французскими владениями в Италии, испустил тревожный крик. Герцог де Лонгвиль, правивший Пикардией, демонстрировал такую же озабоченность.
В это же время переговоры, окутанные глубокой тайной, проводились между герцогом Альбой и… королевой Англии. Речь шла о том, чтобы возобновить коммерческие англо-фламандские отношения, разорванные незадолго до того к великому ущербу для двух стран. Елизавета, мастерица двойной игры, вела эту партию параллельно переговорам о союзе с Францией. И она выиграла. Соглашение, которое заключили тайно и о котором, однако, проведал французский посланник Ла Мот-Фенелон, гарантировало англичанам существенные преимущества. В обмен королева обещала закрыть для гёзов порты, где с начала восстания они укрывали свои суда. Никто не представлял себе, какие ужасные последствия повлечет этот последний пункт.
Флот гёзов, покинув Дувр, поднял паруса, чтобы идти в Голландию, между тем буря вынудила гёзов бросить якоря против Брилля, который как раз в это время занял гарнизон, обязанный подавить восстание в Утрехте. Гёзы, воспользовавшись своими преимуществами, заняли город. Флессинг открыл им ворота.
Принц Оранский и Людовик Нассау едва ли успели осудить дерзость этого предприятия, как вся Зеландия оказалась в их власти. Англия ликовала. Елизавета, верная своей хитрой тактике, позволила двенадцати сотням добровольцев отправиться во Флессинг. Она рассчитывала, что, смотря по обстоятельствам, либо отречется от соучастия, либо воспользуется возможностью забрать себе город.
Мондусе, посланник Карла IX в Брюсселе, тут же заявил ему: «Сейчас не время упускать такой прекрасный случай, им необходимо воспользоваться. Я говорю это с открытым сердцем и, как тот, кто находится на своем месте и достаточно ясно видит ситуацию».
В это время во Франции воцарилось поистине необычное спокойствие. Казалось, страсти иссякли. Никаких смут, никаких покушений. Колиньи пребывал в Шатийоне, королева Наварры готовилась явиться в Париж в обществе Нассау. Король придавал себе значительность и отстранялся от матери. В сопровождении принцев он уезжал на охоту и находился то в одном, то в другом лесу или замке. Бедный народ, пораженный, начал снова на что-то надеяться. А уже поднималась новая буря.
Получив сведения о подвигах гёзов, Колиньи ничуть не сомневался, что испанцев вот-вот изгонят из Нидерландов. Он незамедлительно отправил к Карлу своего зятя Телиньи, которому нетрудно оказалось воспламенить своим рассказом неустойчивого и страстного юношу.
Король писал Нассау: «Телиньи уверяет меня, что представляется существенная возможность что-то предпринять для освобождения Нидерландов. Нас просят об особенном деле, чтобы мы подали руку тем, кто желает избавиться от угнетения, деле, на которое все великодушные и христианские властители должны устремить силы, врученные им Господом, и в котором я твердо решил участвовать, насколько обстоятельства и положение, в котором я нахожусь, это позволяет».
Не тратя времени на ожидание, множество сотен солдат-гугенотов устремились к Флессингу. Лихорадка нарастала. В то время как королева-мать не жалела сил, чтобы разуверить испанских дипломатов, Карл IX жаждал сделать реальными опасения, которые внушал им его флот. 11 мая он писал епископу Дакскому: «Я собрал морские силы численностью в двенадцать — пятнадцать тысяч человек, которые готовы поднять паруса и плыть куда угодно до конца месяца под предлогом охраны моих гаваней и побережий от грабежей, но в действительности с намерением создать угрозу для католического государя и прибавить отваги этим гёзам, дабы продолжали то, что уже начали, и после того, как захватили Зеландию, поколебали бы и Голландию».