Страница 16 из 66
Поскольку она была родом из страны, где властители охотно прибегают к ядам, она и при жизни и после смерти пользовалась репутацией отравительницы. Совершала ли она тайно преступления такого рода? История не сохранила доказательств хотя бы одного. Ее настоящий яд, которым она отравилась сама, это потребность править. Эта страсть, прихотливо смешавшаяся с любовью к детям, доминировала над ней, подчиняла ее себе. Светские щеголи не отвлекали ее, как Елизавету. Бог не вдохновлял ее на самоотречение, как Филиппа. Осуществлять регентство, вести переговоры, надзирать, интриговать и писать, непрестанно писать. «Эта черная работа Вас питает, — скажет ей однажды Генрих Наваррский, — без нее Вам и дня не прожить». Екатерина не более религиозна в истинном смысле слова, чем ее дядья. Лев X и Климент VII, папы-полуязычники. Зато у нее хоть отбавляй предрассудков итальянской крестьянки. Она проводит часы в обществе астрологов и прорицателей, выпрашивая у звезд, у карт таро, у магических зеркал хоть какую-то надежду. В этом она типичная Медичи. Дух Медичи побуждает ее также использовать внешний блеск как средство управления, расточать свое громадное личное состояние,46 сооружать дворец Тюильри и восхитительное надгробие Генриху II, покровительствовать Ронсару, Филиберу Делорму, Жермену Пилону, основывать музеи и библиотеки, непрестанно коллекционировать предметы искусства. Такова в 1571 г. эта ренессансная государыня, зараженная чародейством, великая королева и клуша-мамаша, великодушная и деспотичная, жаждущая мира и способная осуществлять чудовищные махинации. Один из документов, где она ярче всего проявила себя, — длинное письмо, в котором она в 1574 г. извещает о смерти Карла IX своего сына, ставшего отныне Генрихом III. Стоит вслушаться в не знающий себе равных крик страсти, который исходит от этой женщины: «Если я когда-нибудь Вас потеряю, я заживо погребу себя вместе с Вами». Стоит также помнить, что она предложила как руководство новому королю восхитительную максиму: «Любите французов и делайте им добро, но пусть их пристрастия никогда не будут Вашими».
Франциск I на двадцатом году своей жизни подготовил политическую и военную кампанию, которая окончилась блестящей битвой при Мариньяно. Карл IX знал это. Он был в таком же возрасте и тоже желал добыть себе славу. Поверхностному взгляду представляется, что он на это способен. Он — юноша необычайной силы, лицо которого отражало, когда он в покое, мужественность и отвагу, доходящую до лукавой дерзости. В его чертах, которые скорее принадлежали тридцатилетнему мужчине, угадывался облик отца, эта меланхолия и упрямство, вынесенные из испанских тюрем, где прошло горестное детство Генриха II, и выплеснувшиеся у сына эмоциями жизни, уже полной бурь. Король не был лишен ни здравомыслия, ни сердечности. Его интересовали дела в стране, и он начинал с ними знакомиться. Воспитанный Амио, он получал удовольствие от общества ученых людей, любил Ронсара и недурно сочинительствовал. Бьющая через края энергия, которую он унаследовал от матери и которую Екатерина направляла на нужды государства, тратилась им на чрезмерные грубые упражнения. День-деньской он преследовал оленей, волков, кабанов, трудился в кузнице так, что сломал себе руку, трубил в рог так, что болели легкие.
Вправе ли французы надеяться, что этот государь таков, какого они желали, воин, который вернет семье Валуа ее померкшую славу? Увы, за фасадом таилась горькая действительность. От Медичи Карлу IX достались опасные физические и моральные недуги. Король болен туберкулезом. Вдобавок он страдал неуравновешенностью, которая приводила к приступам безумной ярости, склонностью к садистским забавам, и кровожадностью. На охоте он воздерживался от применения огнестрельного оружия ради удовольствия погрузить свой нож в живую плоть. Ради забавы он охотно хлестал ремнем своих придворных или носился по своей столице в маске, измываясь над случайными встречными. Этот необузданный юноша, приходивший в отчаяние от своей слабости, желал действовать, избавиться наконец от материнской опеки. «Он никого так не почитал после Бога, как меня», — писала Екатерина после его смерти. Он испытывал к своей матери смесь любви, восхищения и страха. А также обиду. Обиду за то, что она слишком явно предпочитала ему Генриха Анжуйского. Обиду за то, что давила на него своим авторитетом, разрушая его личность.
Уже год как король был женат на очаровательной дочери императора Елизавете Австрийской. Он не верил, что эта робкая молодая женщина может ускользнуть от влияния его ужасной родительницы. У него также была любовница, протестантка Мария Туше, девушка скромного положения, которая не принадлежала ко двору и, следовательно, не имела отношения к королеве-матери. У нее, как и у своей кормилицы, также протестантки, доброй Нанон, он находил нежность, утешение, покой и надеялся найти себя.
Едва выйдя из отрочества, герцог Анжуйский вознесся на вершину. Природа и жребий щедро одарили его всем, на что поскупились для его брата: красотой, привлекательностью, исключительно изощренным умом, «душой, пылкой и живой», красноречием, доблестью, популярностью, славой «любимца Марса и Фортуны». Поистине непостижимая личность, полная контрастов, он станет одним из величайших королей Франции, а также одним из наиболее отвергаемых и ненавистных.
Генрих в 1572 г. проявляет все характерные качества солдата, но с другой стороны, испанский посланник пишет, что он «прямо как юная девица». Он любит сражения, блистательно фехтует и при этом целые дни тратит на болтовню, на детские забавы с фрейлинами. На Совете он не по годам мудр и при этом причудливейшим образом украшает себя драгоценностями. Набожный до мистицизма. Он то и дело мечтает уйти в монастырь, и разгул уже подорвал его хрупкое здоровье. «Чувствительный до женственности», он до крайней степени обладает вкусом Медичи к изящному, он «ищет прекрасного и верного», жаждет счастья. Это не мешает ему следовать кровожадным наклонностям своего рода. В глубине его Я идет страстная борьба великого человека, которым он мог бы стать (и станет в конце своей короткой жизни), и неврастеником, поддавшимся всем семейным порокам.
До крайности честолюбивый, Месье плохо мирится с тем, что он второй после брата, на которого смотрит свысока. Соблазненный в детстве Реформацией, он, возможно, даже воображал когда-то, как встанет во главе гугенотов. Обстоятельства решили иначе. И вот Вам — глава католиков и, по милости своей матери, обладатель известной власти. Это, однако, рискованно, ибо ненависть короля вспыхивает по малейшему поводу. Однажды принц вынужден был стремительно вылететь из спальни своего брата, который уже вытаскивал из ножен кинжал. Герцог де Невер, его наставник, посоветовал ему предоставить Карлу «беситься не переставая», изматывать его и потихонечку прибирать к рукам государственные дела, править без его ведома и стать в конце концов подлинным хозяином в стране. Итак, Карл мечтает освободиться, и его усилия тщетны. За отсутствием иноземной короны, которая, впрочем, мало его прельщает, Генрих должен искать другие перспективы. Он не питает личной вражды к протестантам. «Пока не представляется случая назвать их изменниками и карать как таковых, Вы должны обратить ваши действия к славе Божьей», — сказал ему герцог де Невер. Но именно католический фанатизм предлагает ему шанс. И здесь вполне подходит его экзальтированная набожность. Ни для кого не было тайной в эту решающую осень, что среди сыновей Генриха II лишь один Генрих Анжуйский обладает качествами государственного мужа. Так, иностранные посланники следят за каждым его движением. И сам Колиньи, вспоминая прошлое, задается вопросом, не следует ли предпочесть неустойчивому королю его брата, чтобы осуществить свой великий замысел.
Екатерина Медичи уже пережила смерть пятерых своих детей. Ее вторая дочь — Клод, герцогиня Лотарингская. Третья, Маргарита, обещанная принцу Беарнскому, два года как живет при дворе и уже вызвала немало бед. Брантом восхищается этой принцессой, «столь сведущей в литературе, духовной и светской, и настолько охочей до чтения, самой красноречивой и умело рассуждающей на самые высокие и серьезные темы, но обладающей также несравненным изяществом, когда нужно ответить на доброжелательные и шутливые слова». Он без ума от ее «совершенной красоты сочетающейся с дивной осанкой и таким величием, что ее нетрудно счесть небесной богиней, а не земной принцессой». В сущности, он говорит о прелестной брюнетке, часто надевающей светлые парики, со сладострастным взглядом, соблазнительным станом и прославленной «мордашкой Медичи».
46
Она оставит после смерти восемьсот тысяч экю долга, который будет погашен казначейством ее недруга Генриха IV.