Страница 21 из 71
Поэтому нас не удивит, если в теоретических работах по информации мы обнаружим широко используемый термин «энтропия»: это, напротив, поможет нам понять, что измерение количества информации означает измерение того порядка или беспорядка, в соответствии с которым организовано то или иное сообщение.
Понятие информации в теории Винера
Для Норберта Винера, который широко использует теорию информации в своих кибернетических исследованиях, то есть использует для того, чтобы оценить возможность контроля над коммуникацией среди людей и машин, информативное содержание того или иного сообщения зависит от степени его организации; информация является мерой упорядоченности и, следовательно, мера беспорядка, то есть энтропия, будет противоположностью информации. Иначе говоря, информация, заключенная в каком — либо сообщении, зависит от его способности организоваться в соответствии с конкретным порядком, благодаря невероятной систематизации избегая той равновероятности, того единообразия, той элементарной неупорядоченности, к которой преимущественно стремились бы естественные события. Приведем пример. Если я подбрасываю в воздух большое количество кубиков, на гранях которых написаны буквы алфавита, они в любом случае выпадут так, что их последовательность будет лишена всякого смысла, например, AAASQMFLLNSUHOI и т. д. Эта последовательность ничего мне не говорит: она сказала бы мне что — нибудь, если бы была организована по правилам орфографии какого — нибудь языка, несла на себе печать определенных орфографических и грамматических критериев, если бы, одним словом, основывалась на предугадываемой и организованной системе сочетаний, то есть на коде. Язык — это человеческое порождение, типичная branch system, при его создании многочисленные факты взаимодействовали между собой для того, чтобы возникло состояние упорядоченности, точных отношений. Поскольку он является организованной системой (избегающей равной вероятности, характерной для неупорядоченности), язык представляет собой невероятное событие по отношению к общей кривой энтропии. Однако эта организованность, естественным образом невероятная, теперь, внутри системы, утверждает свою цепь вероятностей, совокупность вероятностей, которые как раз и управляют организацией языка, благодаря чему, например, я могу почти наверняка предсказать, что если в середине незнакомого мне итальянского слова встречаются две согласные буквы, то следующая будет гласной. В музыке примером, аналогичным языку, branch system, коду, будет тональная система, которая совершенно невероятна по отношению к природным акустическим явлениям (располагающимся как пустые звуки), однако внутри организованной системы, каковой она является, устанавливаются критерии вероятности, появляется возможность, пользуясь этими критериями, с некоторой уверенностью, по крайней мере, в общих чертах, предсказать мелодическую кривую последовательности, но, предвидя, например, в определенный момент появление основного тона.
Изучая передачу сообщений, теория информации понимает их именно как организованные системы, управляемые установленными законами вероятности, системы, в которых в виде помехи, исходящей извне, или ослабления самого сообщения (все эти элементы понимаются как «шум») может заявить о себе некая неупорядоченность, то есть оскудение сообщения, увеличение энтропии. Если значение представляет собой организацию сообщения по определенным правилам вероятности (именно по правилам, а не по статистической равновероятности, которая позитивно измеряется энтропией), тогда неупорядоченность — это опасность, грозящая уничтожить само сообщение, а энтропия — ее измерение. Таким образом, энтропия будет негативным измерением смысла сообщения8.
Для того, чтобы защитить сообщение от такого оскудения, чтобы, несмотря на проникновение шума, мешающего его принятию, смысл содержания (его порядок) в основном оставался без изменения, мне придется как бы окутать это сообщение условными повторениями, окружить его избытком четко определенных вероятностей, чтобы, каким бы упомянутый шум ни был, доля информации все равно сохранилась бы. Этот излишек вероятностей и является избыточностью. Предположим, нам надо сообщить: «Я тебя слышу» («Ti odo»). Допустим, что кто — то кричит эти слова с одной горной вершины на другую, что, передавая эту фразу, неопытная телеграфистка неправильно расставляет на своем передатчике необходимые точки и тире или что, наконец, она написана на листке бумаги, оказавшемся в классической бутылке, где бумагу подмочила вода. В контексте передачи информации все эти помехи и ситуации являются шумом. Чтобы быть уверенным, что сообщение будет принято в надлежащем виде, что, например, ошибка телеграфистки не изменит фразу на «Я тебя ненавижу» («Ti odio»), a порывы ветра не превратят ее в нечто непонятное, я могу сказать так: «Я тебя слышу, то есть улавливаю твои слова». Говоря в общих чертах, можно сказать, что, как бы плохо ни обстояли дела, для того, кто принимает сообщение, все — таки сохраняется возможность, основываясь на скудных и неполных его компонентах, воссоздать его лучшим образом.
Если же говорить точнее, то в языковой системе смысловая избыточность определяется всей совокупностью синтаксических, орфографических и грамматических правил, которые как бы устанавливают необходимые лингвистические вехи. В этом смысле можно сказать, что, будучи системой заранее определенных вероятностей, с которыми и устанавливается связь, язык представляет собой коммуникативный код. Использование местоимений, частиц, флексий в определенных языках способствует тому, что в структурном плане сообщение усложняется и в большей степени соотносится со вполне определенными (а не какими — либо другими) вероятностями. Впав в крайность, можно даже сказать, что гласные в словах являются элементами избыточности будто бы для того, чтобы сделать более вероятным и понятным расположение согласных (которые определяют то или иное слово). Глядя на совокупность согласных «лшд», я могу догадаться, что речь идет о «лошади», даже если и не вижу гласных «о» и «а». Однако эти последние появляются между согласными для того, чтобы я увидел совершенно полное и понятное слово, появляются почти как некий преизбыток понятности. Когда специалисты по теории информации утверждают, что избыточность в английском языке составляет пятьдесят процентов, это значит, что, когда говорят по — английски, пятьдесят процентов сказанного несут в себе какое — то сообщение, а остальные пятьдесят определяются структурой языка и являются пояснительным излишком. Телеграмма, написанная именно в «телеграфном» стиле, по существу, представляет собой сообщение, из которого устранена малая часть избыточности (местоимения, артикли, наречия), настолько, насколько это возможно, чтобы не утратился смысл. С другой стороны, в такой телеграмме утраченная избыточность компенсируется введением условных оборотов речи, стереотипных выражений, которые облегчают понимание и создают новую форму вероятности и упорядоченности.
Законы вероятности настолько сильно управляют повторяемостью элементов языка, что, применяя статистические исследования к морфологической структуре слов, можно выбрать определенное количество букв, которые, согласно статистическим критериям, повторяются чаще других, и из них составить некие произвольные последовательности, которые, тем не менее, будут
иметь много общего со словами языка, в котором проводится этот эксперимент9.
Все это, однако, приводит нас к тому выводу, что порядок, регулирующий понятность сообщения, утверждает также его абсолютную предсказуемость или, иными словами, его банальность. Чем больше сообщение упорядочено и понятно, тем больше оно предсказуемо: поздравления с днем рождения или выражения соболезнования, следующие предельно строгим критериям вероятности, вполне ясны, но почти не говорят нам ничего нового.