Страница 36 из 46
Расовые предрассудки — очень стойкая, заразная, но излечимая болезнь.
Книга, строго говоря, закончена, но автор полагает, что не обойтись без приложения. Во-первых, читатель, возможно, не совсем убежден, насколько таинственны даже сравнительно близкие тысячелетия… Во-вторых, не из одних же кострищ, камней и костей складывается первобытная история: как же не поговорить о духовной жизни, об искусстве? Наконец, очень хочется еще попутешествовать в прошлом и пофантазировать о будущем…
Приложение
БЕСКОНЕЧНЫЙ ЭТЮД
— БАБУШКА, — ГОВОРИТ ВОСЬМИЛЕТНЯЯ ВЕРА, — ЗАПИШИ В ТЕТРАДЬ СТИХИ: БЕЗМОЛВНОЕ МОРЕ, ЛАЗУРНОЕ МОРЕ!
— НО ВЕДЬ ЭТО НЕ ТВОИ СТИХИ, ЭТО НАПИСАЛ ЖУКОВСКИЙ.
— ДА… ТОЛЬКО ЭТО И МОИ ТОЖЕ… ПУСКАЙ ЭТО БУДУТ И ЕГО СТИХИ И МОИ —. ВМЕСТЕ!..
В 1895 году — очень важная дата — человечество обогатилось сразу двумя искусствами: кинематографом (изобрел француз Люмьер) и пещерной живописью, которую вовсе не изобретал испанец Саутуола. В последнее обстоятельство двадцать лет никто не верил, и, собственно, оставалось неясным только одно: неужели для обмана и мистификации нельзя было придумать что-нибудь более остроумное, нежели расписывать сотнями многоцветных изображений оленей и бизонов стены и потолок темной, громадной, недоступной испанской пещеры Альтамира?
Быки и олень из Альтамиры
Но в 1895 году француз Ривьер открывает вторую пещеру с рисунками (Ла Мут), чем заставляет поверить в первую. А стоило поверить, и дело пошло: к началу нового столетия поверили в кинематограф, поверили в пещеры. В те самые годы, когда снимались первые фильмы, появились и первые пещерные музеи. К 1914 году открылось 20 больших пещер, в Испании и столько же во Франции. Древние пещеры, стены которых были покрыты изумительными фресками. Число новых рисунков было нисколько не меньше числа новых фильмов.
Молодые искусства процветали, одному было столько же месяцев, сколько другому веков.
Появились, наконец, настоящие подделки: гравюры на кости, ловко подкинутые одним рабочим в немецкой пещере Кессельлох (где были и подлинные творения древних мастеров).
Подделываются только под знаменитости.
Древнейшее искусство показалось из-под занавеса, который уже почти опустился над XIX столетием. Одряхлевшему веку это не очень понравилось, и его можно вполне понять: старик исповедовал разум, систему и верил в прогресс. Он очень гордился своей наукой (пар, телеграф, электричество).
Он хорошо знал, что французская живопись и немецкая музыка — это высокое достижение человеческого духа.
Открытия Чарлза Дарвина в конце концов тоже доказывали, что с прогрессом все обстоит благополучно: «Если человек от бога, то как низко он пал, а если от обезьяны, то как высоко он поднялся».
Но XX век начал «подсвистывать;» старику еще из колыбели.
Юный студент Цюрихского института Альберт Эйнштейн, поздравляя близких «с новым веком», и не подозревал, что через 5 лет не просто перевернет старую науку, но и заставит человечество вообще размышлять над относительностью многого совершенно определенного и абсолютного.
И старое искусство было внезапно атаковано с нескольких сторон: ему угрожают импрессионизм, футуризм и даже пещерная живопись самим фактом своего существования.
С точки зрения какого-нибудь 1850 года первобытный дикарь, конечно, не мог иметь искусства, которое было бы не хуже, чем у его образованных потомков.
Если дикарь видит ночью и в тумане, пробегает без передышки 25 лье или за пять верст чувствует тигра, если он первобытно дик, но благороден, — это нормально: еще от Руссо шли легенды о земном рае, не испорченном цивилизацией, где-нибудь в Экваториальной Африке или на Маркизских островах. Все это культурными людьми признавалось, хотя немножко свысока.
Но искусство?
Лишь грекам, великим грекам, да мастерам Возрождения позволялось творить не хуже и даже лучше, чем в XIX веке. Но шедевры дикарей, живших в темных, глубоких пещерах у края древнего ледника, дикарей, не ведавших ни домов, ни домашних растений и животных, ни письма, людей, удаленных не на 20 веков (Греция), не на 50 (Египет), а на 400?
«Если нет бога, какой же я капитан!» — воскликнул один из героев Достоевского.
Если дикарь рисует не хуже Делакруа, то какой же прогресс?
И в самом деле, если 40 тысяч лет назад высокое творение человеческого духа было не хуже, чем 40 тысяч лет спустя, — это говорит о чем-то очень важном, только не понять сразу о чем.
Старые века — отличная трибуна для обозрения нашей современной цивилизации. Изучая историю, мы как бы расчищаем себе места на этих трибунах. Места для наблюдения за XX веком нашей эры.
Места бывают разные.
С близких рядов (XIX, XVIII века) видно хорошо, но нешироко. С более дальних — панорама просторнее, хотя детали мельче, иных подробностей уж не разглядишь.
Но лучшие места где-то там, рядом с тысячепрадедушками и бабушками. Оттуда открываются любопытные пейзажи протяженностью в 300–400–420 веков. Они загромождены грудами предметов: каменные наконечники, бронзовые топоры, железные плуги, паровозы, телевизоры, синхрофазотроны, искусственные спутники: чем дальше, тем предметы лучше.
Но вот другой четырехсотвековый ряд:
Пещерные росписи в Альтамире, Ляско, Фон-де-Гом.
Наскальная живопись Средиземноморья и Африки.
Голова египетской царицы Нефертити.
Фигуры Фидия.
Римские скульптурные портреты.
Новгородские фрески Феофана Грека.
Сикстинская мадонна.
«Лондонский туман» Моне.
Гималайские пейзажи Николая Рериха.
Что лучше? Да ничего не лучше. Все очень хорошо, и одно вполне достойно другого.
400 веков — можно ли вообразить, что это такое?
400 веков назад начиналась великая пещерная живопись.
А на 400 веков вперед?
420 век нашей эры.
Мы видим…
Честное слово, ничего не видим.
Наше убогое воображение рождает только фантастические (с нашей точки зрения) космические перелеты, десанты на звездах, всяческие кнопки («нажал на кнопку, и…»). Пожалуй, предел технической фантазии сегодня — это вполне здоровая мысль, что их, наших тысячеправнуков, не поймешь.
Слишком молоды.
А вот с искусством — другое дело!
Сколько гениальных шедевров ни сотворят с 20 по 420 век нашей эры (а сотворят, ох сколько сотворят!), сколько новых искусств ни родится (а ведь родятся!) и как ни расцветут старые (расцветут?), но все это будет не лучше (хоть, конечно, и не хуже), чем пещера Альтамира, Сикстинская мадонна и ре-риховские «Гималаи».
Приятно, что в чем-то наше время никогда не уступит «тысячеправнукам».
В техническом музее будущего нас ожидают признание и снисходительность. Конечно, без колеса, плуга, атомного котла не было бы техники 41 970 года. Но не пользоваться же старьем из благодаря ности?
Зато перед феноменами старого искусства — полное равенство тысячелетий.
Искусство легко я просто разрешает человеку «хлебнуть вечности»: какой угодно вечности — левой или правой (по оси координат), то есть прошедшей или грядущей.
Поскольку более 80 процентов всех впечатлений поставляет зрение и лишь около 20 — прочие чувства, то понятно, отчего лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, понюхать или пощупать. Именно поэтому, а также из естественного для каждого смертного желания «хлебнуть вечности» я оказываюсь однажды в самолете, который летит в Среднюю Азию.
Там я должен соединиться с группой археологов, которые отправляются изучать древнейшую живопись. Старейшие египетские пирамиды расположились примерно посредине тех тысячелетий, которые между нами и этой живописью.