Вьеварум

"Слушая этот рассказ, — продолжает Стахевич, — я был того мнения, что Николай Гаврилович слышал его лично от Герцена; однако я не помню, чтобы он именно так и выразился… Может быть, мое мнение было ошибочно и рассказ о Бахметеве дошел до него уже из третьих рук.

Но заключительные слова Николая Гавриловича я помню с полной точностью:

— В своем романе я назвал особенного человека Рахметовым в честь именно вот этого Бахметева".

С давних пор на уроках литературы говорят о «типах» и «прототипах». Довольно много прекрасных женщин прожили жизнь в уверенности, что это с них написана пушкинская Татьяна, и, кажется, все они были немного правы… Говорят также, будто создателям Козьмы Пруткова приходилось укрываться от мстительных лиц, полагавших себя прототипами без всяких на то оснований… Впрочем, легко увлечься насмешками над теми, кто чересчур сближает вымышленного и реального героя, отказывая автору в воображении. Случается ведь, что сам писатель настаивает, будто лицо писано с НН или что Рахметов — "в честь именно вот этого Бахметева".

Рахметов — "особенный человек" — из тех, кто "цвет лучших людей… двигатели двигателей, соль соли земли…". Отправиться на край света для дела — это вполне по-рахметовски… Только что же дальше было?

И снова Лондон. Десять лет спустя… Деньги, оставленные Бахметевым, Герцен не трогает, используя для дела только проценты с капитала. Кое-кто из эмигрантов начинает требовать "бахметевский фонд". Герцен отказывает, не считая себя вправе распоряжаться этими средствами. "Как знать, чего не знать, — приговаривает он. — Ведь Бахметев может вернуться без гроша, а может, уж и вернулся и находится в России… Поэтому в напечатанном отрывке "Былого и дум" фамилия Бахметева обозначается на всякий случай не полностью, а лишь первой буквой — "Б."…

Только после многолетних споров и обсуждений группа настойчивых эмигрантов получает в 1869 году половину суммы от Огарева, а после смерти Герцена — и остальные деньги. О самом же Бахметеве ни слуху ни духу.

Странный, молчаливый человек…

Проходит еще тридцать лет.

Даниил Лукич Мордовцев — писатель, ныне полузабытый (может, и незаслуженно), а в свое время весьма знаменитый и плодовитый автор исторических повестей и романов (50 томов!). Уроженец Саратова, он хорошо знал Чернышевского, его семью и друзей. В апреле 1900 года в петербургской газете "Северный курьер" была напечатана статья Мордовцева "О Рахметове".

Писатель, в то время уже семидесятилетний, вспоминает:

"Я знал его [Бахметева] очень хорошо, потому что в конце 40-х годов учился с ним в одной гимназии в Саратове. Жил с ним на квартире рядом… Способности Бахметева были не блестящие… Но то, что он усвоил с трудом, то держалось в его убеждении так крепко, что и клещами не вытянуть…"

В конце гимназических лет с Бахметевым нечто происходит. Богатый барчук, наследник многих десятин и крепостных душ, приезжавший в гимназию обязательно в сопровождении слуги, внезапно отправляется в странствия по России, ведет вполне рахметовский образ жизни. Однажды он решает, что для будущей деятельности необходимы сельскохозяйственные знания, и поступает в Горигорецкий земледельческий институт (в Белоруссии). При этом берет с собой на свой счет школьного товарища Августа К.

В статье отчего-то не открывается полностью фамилия, просто Август К.

В Саратове, у Мордовцева, Бахметев неожиданно объявляется в начале 1857 года. При нем уже деньги за проданное имение. Он сообщает своему школьному товарищу, что отправляется в Новую Зеландию (а не на Маркизские острова!), чтобы "основать независимое общество, чуть ли не государство". Бахметев зовет Мордовцева с собой — редактировать журнал будущей вольной общины, договаривается о переписке; рассказывает также, что перед отъездом из Петербурга "провел с Чернышевским всю ночь в беседе, гуляя по набережной Фонтанки".

Однако обещанных писем Мордовцев так и не получил. Спустя сорок три года после этого разговора писатель вспоминает о школьном друге, как о погибшем: "Бедный исчезнувший товарищ!.. Живи же хоть в образе Рахметова".

Бесконечность российских пространств сродни бесконечности морской. Но оттого ли какая-то тревожная сила влекла к океану смоленских, владимирских, московских, саратовских? Из этих самых что ни на есть центральных областей материковой Европы вышли почти все знаменитые адмиралы. Местные сказители, никогда не видавшие моря, складывали песни про «окиян-море» и чудесное Лукоморье. Человек из степного "дворянского гнезда" отправлялся на другой край света — к далеким южным островам.

Середина XIX века. Еще нет кафе и дансингов на берегу Конго, нефтяных вышек близ Ориноко, рекламных объявлений в Полинезии. Роберт Оуэн незадолго до того пытается устроить образцовое общество на социалистических началах в одном из пустынных уголков Америки. Волею Жюля Верна капитан Грант в 1862 году отправляется в Тихий океан на поиски "Новой Шотландии" — земли, не испорченной цивилизацией.

В те годы еще исчезали путешественники: Джон Франклин, Дэвид Ливингстон, капитан Грант… Но пропавшие экспедиции (или их остатки) все же обнаруживались несколько лет или десятилетий спустя. Нашего же героя вряд ли кто-нибудь искал. Он сам не желал этого. Верно, и не подозревал, что его там, на родине, не забыли.

Поиски — это путешествие, часто совершаемое в четырех стенах библиотеки или архива. Нередко в подобных странствиях главная доля времени — ожидание: занимаешься обычными, каждодневными делами и ждешь… ждешь ответа на давно посланный запрос, ждешь новой, неожиданной возможности.

Искать «Рахметова»? Один шанс против 99, даже против 999, что его удастся найти… Но поискать надо. Даже очень интересно поискать.

Путь первый. Искать следы Бахметева в России. Заглянем в «Адрес-календарь», роспись всем чинам, военным и гражданским. В прошлых главах уже говорилось: кого только там не встретишь! Генерал-адъютант граф Бенкендорф, камер-юнкер Пушкин, надворный советник Герцен. Там и министр, и чухломской городничий, и фрейлины "их императорских величеств и высочеств" (последние слова, конечно, — крупнейшим шрифтом!), и удивительные чиновные ихтиозавры, как-то: генерал-майор Иван Иванович Икскуль фон Гильденбрандт 3-й или коллежский асессор Потап Христофорович Агабек-Султанханов.

Бахметев заканчивает гимназию весной 1851 года. Несколько лет назад в Казани Е. Г. Бушканец обнаружил аттестат "Павла Александрова сына Бахметева", удостоверяющий, что тот закончил саратовскую гимназию со средней оценкой в 4 балла. Но самое интересное в том аттестате — предпоследняя по порядку подпись: "Старший учитель Чернышевский". Окончивший Петербургский университет Чернышевский преподает словесность в саратовской гимназии, а за партою — «Рахметов»…

Итак, 1851 год — выход из гимназии, 1857-й — отъезд из России. В «Адрес-календарях» за 1851–1856 годы встречается Бахметев Владимир Иванович — гофмейстер, крупная придворная персона. Бахметев Николай Павлович — новгородский губернский предводитель, несколько Бахметевых помельче — судьи, архивариусы, исправники. Однако Бахметев Павел Александрович решительно нигде не числится. Выходит, ни государственной, ни военной службой не занимался…

Известный ленинградский ученый профессор С. А. Рейсер обнаружил, что до 1853 года наш герой действительно учился в Горигорецком сельскохозяйственном училище. Затем ушел со второго курса, хотя по успехам был третьим из сорока двух…

Списки "лиц замечательных" велись, однако, не только в «Адрес-календарях». Имеется еще III отделение, в громадном архиве которого — отпечатки многих биографий, их "тайная история".

Впрочем, в огромном фонде тайной российской полиции нужную личность разыскать очень не просто… Проходят недели, прежде чем обнаруживается нечто: большая переписка 50-х годов, касающаяся Горигорецкого училища. Перелистывая, ищу знакомое имя. Подполковник Соколов 7-й пишет "шефу жандармов, господину генерал-адъютанту и кавалеру князю Долгорукову 1-му" о том, что в местечке Горки Горецкие близ Могилева скапливалось недавно "до 60 персон учащихся", которые много себе позволяли, даже "на биллиарде играли", полицейская же власть в означенном местечке "по штату не предусмотрена". Шеф жандармов отвечает, и, как обычно, читать бумаги от нижестоящих персон к вышестоящим не в пример легче и приятнее, чем наоборот, ибо Соколов 7-й пишет шефу куда разборчивее, чем шеф Соколову 7-му. При этом уясняю чрезвычайно важное обстоятельство: к моменту появления Бахметева (1849–1850) местечко было наконец облагодетельствовано становым приставом. Другая бумага любопытнее.